Вслед за Пречистой Матерью

О крестном ходе с чудотворной иконой Богородицы «Призри на смирение»

Год тому назад я приехала в Киев по приглашению настоятеля Введенского монастыря архимандрита Дамиана (Давыдова), чтобы принять участие в крестном ходе с чудотворной иконой Божией Матери «Призри на смирение». Этот крестный ход ежегодно совершается 13 июля и длится один день, во время которого его участники успевают пройти немалое расстояние: пятьдесят восемь километров. Выходят крестоходцы из Киева, а конечная цель их пути — Ризоположенский скит Введенского монастыря, который находится в селе Томашовка.

Среди крестоходцев, ранним утром собравшихся на окраине Киева, возле строящейся Казанской церкви, я с удивлением увидела множество детей — и подростков, и совсем маленьких, сидевших в колясочках. Но самым маленьким, я думаю, был все-таки мой ребенок. Он был таким незаметным, что о его присутствии можно было догадаться, только приглядевшись попристальнее к моей фигуре. Мне страшновато было отправляться в крестный ход с таким спутником, но не хотелось поддаваться малодушию — ведь пойдем мы вслед за чудотворной иконой Божией Матери «Призри на смирение», и я заставляла себя верить в то, что Богородица не оставит меня без помощи. А участники крестного хода — разве они не поддержат в пути?

Около половины восьмого возле храма появилась братия Введенского монастыря, и начался молебен, после которого мы тронулись в путь. Рядом с иконой «Призри на смирение», возглавлявшей крестный ход, шествовали другие образа — Божией Матери «Пантанасса» и Архангела Михаила.

Идти было легко и весело. Я оказалась в самом начале шествия, рядом с наиболее резвыми ходоками. Впереди всех шел мальчик, который звонил в небольшой колокол. Может быть, я ошибаюсь, но тогда я подумала, что это тот самый колокольчик, который сейчас заменяет во Введенском монастыре целую колокольню, снесенную большевиками в тридцатые годы. Здесь же шла босая женщина с коляской, за которой было очень трудно угнаться. В ногу с ней шагали две или три девочки, тоже босые, и все вместе они пели необычную песню. Я долго не могла расслышать слова, понимала только, что в ней все время упоминаются разные святые. Когда, наконец, я нагнала певиц, то услышала, как женщина с коляской повелела:

- Святая блаженная Ксения!

И хор запел:

«Благодатный дом,

И святая блаженная мати наша Ксения в нем…»

Третью строчку я не расслышала, а последняя звучала так:

«… Яко с нами Бог».

Тут я стала отставать, и уже не слышала, какого святого вспоминали в следующем куплете.

Нас нагнал кто-то из священнослужителей и стал выговаривать:

-Пожалуйста, не забегайте вперед! Что ж вы идете впереди икон и духовенства! Божия Матерь должна идти впереди, а мы — за Ней!

Я сбавила шаг, и вскоре со мной поравнялись носилки с чудотворным образом. Я попыталась было пристроиться неподалеку, но не тут-то было: силы неожиданно стали оставлять меня, и очень скоро я оказалась где-то в хвосте крестного хода. Те, кто шли рядом с иконой, пели вместе с монахами, а здесь каждый молился по-своему: кто Иисусову молитву творил, кто «Отче наш» читал, а кто-то даже умудрялся совершать акафист. Кое-где слышались и праздные разговоры, а две модные девушки, замыкавшие шествие, уже начали прихрамывать и жаловаться друг другу на тяготы пути. Я тоже чувствовала себя не лучшим образом и стала подумывать о том, что пора бы уж мне сесть в одну из машин, которые сопровождали крестный ход. Взглянула на часы: «Ну, еще полчасика потерплю, и попрошусь в машину…» Потом заставила себя подождать еще полчаса. И еще… А затем мы вошли в село Белогородка, где нас ожидал первый привал.

Дорогу к храму усыпали резко пахнущими цветами, звонарь на колокольне был в пасхальном облачении, а на длинных накрытых столах я с удивлением заметила крашеные яйца. «Надо же — встреча крестного хода здесь как Пасха…», — подумала я, но, конечно, ошиблась, приняв за крашеные яйца помидоры. Стол вообще был постным — наше путешествие пришлось на среду. Мы черпали воду из большого зеленого ведра, садились и ложились на траву, а для меня особым удовольствием стала прогулка в кукурузном поле и несколько вишен, которые я сорвала прямо с дерева. Не знаю, кому как, но, по-моему, кисловатые темные вишни, которые висят прямо над головой — это то ли сказка, то ли песня, то ли детство…

Некоторые ходоки после первого привала вернулись в Киев, но было таких совсем немного — в основном родители с маленькими детьми. Остальные снова тронулись в путь. Разгоралась жара, ногам все меньше нравилось происходящее, но все-таки отдых и особенно прохладная вода прибавили сил. Мне ненадолго удалось выбраться из хвоста крестного хода, и я оказалась в той его части, где в это время пели вот какую песню.

Ти сiiш зерно доброти,
Пречистая Матiнко Мариi,
Його топтали вороги,
Лишили вiрних без надii;.

Благословенна будь,
Неопалима Купино,
У свiтi горя, слiз i мук
Хай проросте твоi зерно.

Пречиста Дiво Пресвятая,
Ты всi невзгоди вiдвертаiш.
Твоя корона золота
Неначе сонце правди сяi.

Благословенна будь…

Все християнство крiзь вiки
До Тебе, Матiнко, стремились.
Ты всiх вiтаiш залюбки,
Небесна i земна Царице.

Благословенна будь…

Усi народи на землi
Твоi Рiздво благословляють.
Небеснi Ангели в раi;
Тебе з нарожденням вiтають.

Благословенна будь…

Стараюсь подпевать, но идти становится все тяжелей, и вот я снова где-то в самом конце хода, мне жарко, а ноги — такое чувство, что они появились у меня только сейчас, и я учусь переставлять их, а это так трудно… В придорожных садиках — глубокие колодцы, к ним подбегают крестоходцы с большими пластмассовыми бутылками, набирают холодную воду, поят страждущих. В руке я держу прозрачный пластиковый стаканчик, приехавший со мной из Петербурга, вид у него бывалый, вот-вот его погубит трещина, но теперь я знаю, какое это сокровище… Каждый глоток воды — это вдох полной грудью, несколько минут бодрости, но они так быстро проходят, и ты снова с трудом бредешь в пыли. Вишни вдоль дороги радуют теперь только глаз — нет сил сорвать и положить в рот; да и растут они в основном за чужими заборами, дикие почти не встречаются. К нам, едва плетущимся, то и дело подбегает батюшка с обгоревшим на солнце лицом, обильно кропит нас святой водой, весело кричит: «Только не отставайте! Только не отставайте!..» — и снова мчится вперед. Откуда у него столько сил?

Внимательнее вглядываюсь в людей и с удивлением замечаю, что таких немощных, как я, молодая и цветущая, совсем немного. Вот идет впереди меня какая-то совсем скривившаяся на бок бабушка; как, почему она с такой силой, с такой энергией переставляет старые ноги? Вот скачут босые дети — правда, их только что провезли на машине. А вот совсем удивительное: какие-то девушки успевают отбежать от дороги, взобраться на высокий холм, нарвать там охапку крупных бледно-голубых цветов и бросить на дорогу перед чудотворной иконой! И снова — не присоединяются к шествию, а бегут на холм, рвут цветы… Одна из них вдруг оказывается передо мной: «Это вам!» — и протягивает букет ярко-желтого шалфея, и снова взмывает ввысь… Я несу его долго, долго, мне жалко бросить, но в конце концов все-таки оставляю цветы на траве во время одной из стоянок.

Да, мне нелегко, но вспоминаю, что я во что бы то ни стало решила узнать: зачем люди пускаются в столь многотрудное путешествие? Ведь каждый из них как-то объясняет же себе духовный смысл происходящего? Вижу перед собой две мужские спины — одну сильную и широкую, другую чуть сутулую, слышу обрывок фразы: «Здесь есть журналисты с Белорусского телевидения, а еще отец Дамиан сказал, что кто-то даже из России приехал…» — и решаю, что пора приступить к подвижникам с моим, быть может неуместным, вопросом.

Мы познакомились, и мой рюкзак быстро оказался на плечах одного из собеседников, Ростислава. Ростислав — музыкант, он долгое время преподавал скрипку, а теперь стал старостой православной общины в городке подо Львовом. Храма там сейчас нет: был один, да захватили униаты (история, в которую трудно поверить, но варианты которой я не раз слышала от жителей разных поселений Западной Украины). Второй крестоходец, киевлянин Владимир, оказался ни много ни мало бывшим чемпионом мира по фехтованию и нынешним тренером сборной Украины. На мой вопрос оба долго молчали, широко шагая по дороге — рядом с ними и мне идти было гораздо легче — а потом Владимир сказал:

- Одно из чудес, которое произошло в нашей семье, было таким… Лет шесть-семь назад дочь заболела скарлатиной. Ей тогда было лет десять-одиннадцать. Причем так интересно — заболела и на второй день покаялась: «Я знаю, почему я заболела. «Я прогуляла школу, — говорит, — вам наврала… За это мне такая скорбь послана». Такое вот покаяние семейное получилось. Врач пришел. «Постарайтесь, — говорит, — чтобы маленький был от сестры отдельно». А Вовчику нашему было тогда четыре года. «Вам очень сложно будет его уберечь, — говорит врач, — потому что маленькие дети — они тут же подхватывают эту болезнь». И вот Аннушка уже поправилась, но у скарлатины инкубационный период — двадцать один день, и все это время заразу еще можно подхватить. И где-то день на восемнадцатый Вовчик вдруг ложится, его тошнит — первые симптомы. Даже в некоторых, самых нежных, местах сыпь появляется. Аннушка с мамой — бегом не к врачу, а в храм, к нашей Богородице «Призри на смирение». Упали на колени и давай просить Ее, чтобы пощадила нашего Вовчика. Вот поплакали они, возвращаются домой — а Вовчик бегает, и скарлатины как не бывало. Ну, и после очень-очень много разных чудес было, так что мы эту икону не то, что обожаем — мы просто обязаны идти за ней! Куда она, туда и мы!

И потом — мы все о чем-то просим, просим Бога… А надо ведь что-то и нам принести на алтарь в час последнего суда.

А Аннушка сейчас поступила в Университет, на журналистику. Только вот сдала экзамены вчера. И сегодня идет с нами крестным ходом. В четвертый раз уже!

- Крестный ход разрешает все неразрешимые вопросы, — с улыбкой начал рассказывать Ростислав. А затем тихо, словно немного смущаясь, продолжил….То был крестный ход Почаевский, который выходит на Преображение из Каменецк-Подольска и идет к Почаеву. Я пошел в крестный ход, потому что бабушка была при смерти. Врачи констатировали, что она умирает. И она сказала: «Отхожу уже». А потом она уже не говорила, лежачая была, ну, как говорится, приготовилась к смерти. И я пошел в крестный ход, чтобы Матерь Божия Почаевская исцелила ее.

Этот крестный ход вообще-то начался с того, что двести лет тому назад одной графине Матерь Божия открыла: если она своего болящего сына принесет на руках в Почаев — а это триста километров — то он станет здоровым. И вот с того самого времени, в честь этого исцеления, в прославление Матери Божией, каждый год совершается крестный ход. В большевистское время было даже, что всего пять-шесть человек шли, но все-таки шли. Никогда этот ход не прерывался. Ну, и я пошел за бабушку.

Пробыл в Почаеве Успенские праздники, а когда вернулся — бабушка, уже здоровая, поднялась. Сейчас ей девяносто один год, а она трудится, веселая, радостная, и дай Бог спасения ей! Чтобы Матерь Божия не только чудо здравия совершила, а еще и спасла ее.

А еще я был в Черновицком крестном ходе, это очень знаменитый такой, многотысячный ход. Владыка митрополит Онуфрий проводит его, в Черновицко-Буковинской епархии. Там много было таких деревень, которые колебались в вере, уже в раскол филаретовский хотели уходить. Владыка направлял по тем местам крестный ход для просветления народа — и Православие там укреплялось. Где Царица Небесная пройдет, там уже, конечно, демоны убегают и всякие злобные силы трепещут. Черновицкий ход с Иверской Матерью Божией совершается. Вратарница, двери райские нам отверзающая!

Не помню, от Ростислава с Владимиром или от кого-то другого я услышала, что в крестном ходе принимают участие две жительницы Германии. Кое-как нагнав Олю и Наталию, я услышала от них такой рассказ:

— Когда мы собрались много лет назад в Германию на хорошую жизнь, нас благословил епископ Читинский и Забайкальский, владыка Евстафий. Благословил он меня так — говорит Наташа. — «Езжай. Но жить ты материально хорошо не будешь. А духовно — смотри!..» Я пошла от него и думаю: «Смешной владыка! Там все живут богато». А когда мы туда приехали… Слава Богу, что мы все-таки были православные — немного держались на плаву и материально, и Господь нас хранил. Но… все чужое, понимаете? Душа — как почка. Если пересадить почку, то она ведь не в каждом организме сможет прижиться. Так вот и мы — не можем… Если б мы сюда не приезжали, то вообще бы не выжили. В киевском Покровском монастыре часто останавливаемся. А то забежим в Лавру к мощам святым, там берем силы. В Караганду часто ездим, к батюшке нашему, преподобному Севастиану Карагандинскому…

— А духовный смысл этого крестного хода лично для вас в чем заключается?

- Только в просьбе. Мы потребители, — грустно смеется Наталия. — Вот и просим Матерь Божию… Понимаете, мы раздваиваемся. Там — материально немножко легче. Но все чужое, духовно чужое…

В селе Неграши я повалилась на траву рядом с двумя женщинами, лаконично сообщившими, что они «с Востока». Узнав же, что я из России, собеседницы стали более разговорчивыми, и оказалось, что «с Востока» — это из Северодонецка. На мой вопрос о том, с какой целью они отправились в крестный ход, Елена сказала:

- Для меня он означает духовное возрождение, целостность, единение со своими…

- А я б хотела укрепить себя в вере, — перебила ее энергичная Тамара. — Потому что считаю, что я недостаточно в ней утвердилась, спотыкаюсь. Хочу этим ходом укрепить, как-то найти себя. Из Церкви я не уйду, потому что я много уже где блуждала… Но отовсюду уходила. Сижу, сижу у них, стою, слушаю, и вдруг понимаю, что я не там, и ухожу. Я, как говорится, и сейчас у них своя, они меня видят, спрашивают: «Чего ты к нам не приходишь?» Я говорю: «Я не могу».

- Вы имеете в виду каких-то сектантов?

- Я была у баптистов, потом еще пыталась к пятидесятникам попасть. Но все равно уходила, потому что чувствовала — это не то. А потом я послушала по телевизору передачу о Николае II. Проревела всю передачу. Пришла к батюшке, а он меня спрашивает: «Почему вы к нам пришли?» — Я говорю: «А Николай II ваш?» — «Да». — «Тогда — сюда!» Он даже в проповеди про меня рассказывал, что женщина пришла из-за Николая II…

Около пяти часов мы подошли к селению Ясногородка, где нас встречали с чудотворной иконой Божией Матери «Одигитрия» из храма апостолов Петра и Павла. На отдых мы остановились в сосновом лесу, рассевшись под сочными, могучими деревьями. На каждой стоянке, а их было немало, нас кормили и поили так щедро, что, казалось, пускаться в дальнейший путь будет еще тяжелее. Но откуда-то брались силы, и ноги, превратившись в послушный, хотя и плохо смазанный, механизм, несли нас дальше и дальше.

После Ясногородки мне стало особенно тяжело идти, а тут еще и небо затянулось тучами…

- У нас говорят: «До Бышева — прогулка, а дальше — двенадцать километров — спасение», — с улыбкой обернулся ко мне Владимир. — Обычно от Бышева до скита я икону несу. Там сил уже совсем нет, дорога плохая, темнеет, и дождь всегда начинается…

Какой там Бышев, какой скит, до них далеко-далеко, и каждый следующий шаг кажется невозможным…

Пошел дождь. Разговаривать уже не хотелось, а ум сам собой вдруг наполнился молитвой. Причем просить хотелось не о том, чтобы дойти, а почему-то совсем о другом, сокровенном, и все тяготы — сырость, усталость, слабость, боль в ногах — помогали этим прошениям. Вот идет дождь — а не хочется ни зонтик раскрыть, ни куртку надеть, ни хотя бы покрыть голову.

Почти холодно — но и это в помощь… По лицу Ростислава я видела, что и он переживает нечто подобное. А потом он неожиданно развернулся и пошел по дороге в другую сторону. Через несколько минут нагнал меня:

- Я договорился — сейчас вас провезут на машине! Там одна матушка едет, но она уже выходит, вам место освободится…

Грузная матушка, улыбаясь, с трудом выходит из «девятки», и я сажусь рядом с водителем — иконописцем Наталией. Заднее сидение наполовину завалено рюкзаками крестоходцев, оставшееся пространство занимает огромная бабушка, которая при любой возможности открывает дверцу машины и выставляет наружу затекшие ноги. Я рассматриваю иконы, которые стоят у лобового стекла. Мне ужасно неловко… Машина едет очень медленно, в самом хвосте крестного хода, и я вижу, как, хромая, едва продвигаются вперед самые изможденные путники.

Наталия тоже кажется мне очень усталой.

— Я обычно сама хожу, но в этом году ногу повредила, — тихо говорит она. — Совсем не собиралась в этот раз участвовать, но вчера мне позвонили, сказали, что нужно на машине крестный ход сопровождать. А вообще-то я бы в крестные ходы все время ходила. Отдохнешь один-два дня — и снова. Духовно укрепляет…

Машина нагоняет Ростислава, который медленно ведет под руку матушку, уступившую мне место. Видно, что каждый шаг дается ей с огромным трудом, и, если бы не Ростислав, она бы, наверное, давно упала. Я открываю дверцу и пытаюсь усадить ее на свое место, она отказывается, но минут через десять не выдерживает и сама просится в машину. Я хочу выйти на дорогу, но неожиданно матушка подхватывает меня на руки и вместе со мной садится на переднее сидение. Пытаюсь вырваться — но не тут-то было. Она держит меня как ребенка, почти горизонтально, так что голова моя едва не упирается в Наталию.

— Давно не чувствовала себя маленькой девочкой! — говорю я, пытаясь изобразить веселость, и глупо смеюсь.

— Что тебе спеть, моя деточка? — в отличие от меня, искренне радуется матушка, и тут же запевает: «Богородице Дево, радуйся…» — Тебе удобно?

— Да. Только смешно. И страшно вас раздавить…

— А ты смейся. Это нормальное, хорошее состояние человека…

Через некоторое время все-таки выбегаю из теплой машины под дождь и тут же начинаю дрожать. Кто-то сразу раскрывает надо мной голубой зонтик, а незнакомая девушка снимает с себя куртку и одевает меня. Оказывается, мы уже возле следующей стоянки — Лишни, где снова можно подкрепиться за большими столами под навесами, куда почти не попадают капли дождя.

Но хотелось не столько есть и пить, сколько согреться, и я вошла в храм святой Параскевы Пятницы. Здесь я впервые в жизни увидела икону «Плач Иисуса Христа об абортах». Думаю, ее художественное исполнение было не самым лучшим и весьма далеким от канонов древнерусской иконописи, но вот сама идея и сюжет… Господь на иконе стоял на одном колене, держа на ладони окровавленное тельце ребенка, а другую руку поднеся к лицу, словно сдерживая или утирая слезы. Чуть позже я видела подобные образа в одной из украинских церковных лавок, и жалею теперь, что не привезла с собой ни одного. Пригодились бы…

После трапезы ко мне подошел Ростислав:

— Я договорился! Вас сейчас довезут на машине до самого скита!

— Но я не хочу! Я отдохнула, могу и дальше идти, — неожиданно для себя самой начинаю упорствовать я.

— А зачем вам это надо? — задает мне странный вопрос Ростислав, и я умолкаю, задумавшись.

А Ростислав уже ведет меня к настоятелю, отцу Дамиану.

— Батюшка, благословите… - начинает он, и отец Дамиан, не дослушав его и не дав мне раскрыть рта, быстро осеняет меня крестным знамением:

— Поезжайте.

Я оказываюсь в той же самой машине, только на заднем сидении. Впереди сидит матушка — теперь она держит на руках своего младшего сына. Старший сидит рядом со мной, многочисленные вещи крепко придавливают нас друг к другу, но на мои вопросы мальчик бурчит, что ему удобно. По дороге матушка, мы познакомились, ее зовут Лена, с трудом, но с улыбкой рассказывает:

— В прошлом году я во время крестного хода плакала из-за моральных мук… В этом году страдаю из-за физических. Но самым трудным был для меня Черновицкий крестный ход, несколько лет назад. Наш папа шел впереди, а я плелась в конце с трехлетним ребенком в коляске. Старший — ему тогда было восемь — шел рядом…

Я хочу задать Лене свой вопрос, но как-то язык не поворачивается: она кажется слишком цельным и волевым человеком, чтобы заниматься самокопанием. К тому же я успела понять, что она, ко всему прочему, еще и очень прямой человек, и боюсь получить резкий ответ. Но свое понимание смысла крестного хода она открыла мне сама, на следующий день, в скиту, когда крестоходцы готовились к Причастию:

— Ты что? Как это ты не будешь? Смысл крестного хода — в покаянии, учти! Так батюшка сказал! Без покаяния этот подвиг будет напрасным!..

А сейчас, когда мы едем в машине, я все еще внутренне возмущаюсь тем, что меня заточили: шла бы я сейчас по шоссе, ноги, конечно, ныли бы ужасно, но я преодолевала бы боль и усталость и старалась бы молиться, как это было во время дождя по дороге к Лишне. Словно в ответ на мои мысли, за окном снова начинается дождь. Быстро темнеет. И я, глядя за окно на привычные петербургские серо-черные краски, перестаю сожалеть о навязанном мне комфорте… До скита нам ехать еще около двадцати километров. Как дойдут они, хромоногие бабушки, дети? «До Бышева — прогулка, дальше — спасение"… Где он, этот Бышев, по крайней мере? И не показался еще… Наверное, в веренице крестоходцев крепнет молитва, громче звучат песнопения, но не там мое место — не только, наверное, из-за физического состояния, но и из-за духовной немощи.

Уже совсем в сумерках мы оказываемся в каком-то селении и приближаемся к великолепному, сияющему на фоне темного неба особняку. «Ничего себе, как живут новые украинцы…» — успеваю подумать я, и тут, к моему изумлению, наша машина въезжает в ворота, ведущие на территорию особняка. На цепи лает огромная собака. Кто-то бежит нам навстречу. Это и есть Ризоположенский скит! Да, ведь отец настоятель рассказывал, что до двадцатого года здесь был маеток — то есть поместье — пана Хаецкого. И что называют сейчас это место «фастовским Эрмитажем"…

Мы с Леной выползаем из машины, которая тут же уезжает на помощь другим крестоходцам, и идем на поиски какого-нибудь пристанища, потому что с деревьев капает, вечер окутывает плечи холодным плащом, и очень уж хочется как-нибудь пристроить плачущие ноги… Мы находим несколько больших брезентовых палаток, пол которых устлан толстым слоем сена — их приготовили для крестоходцев. Лена находкой недовольна и просит подоспевшего к нам послушника найти для нас жилье поосновательнее. Так, благодаря ей, мы оказываемся на втором этаже особняка, в большой комнате, где на полу лежит множество матрасов и стоит одинокий топчан.

— Ты ложись на топчан, — говорит Лена тоном, не терпящим возражений, и я снова покоряюсь. Но вскоре нам приходится спуститься вниз, в домовой храм во имя преподобномученицы Елисаветы: нас настойчиво зовут на вечернее правило. Узнав, что у себя в храме Лена несет клиросное послушание, ее просят читать правило вслух вместе с послушником и монахом. Я, через некоторое время осознав, что читают здесь не простое правило, а монашеское, уползаю по крутой лестнице к своему топчану… И сплю. Только где-то около часа ночи слышу колокольный трезвон и понимаю, что они дошли… И тут же снова ничего не понимаю.

А потом было еще полтора дня в скиту; полтора дня, залитых солнцем; были павлины, фазаны и страусы, которых поселили здесь, чтобы, по словам отца Дамиана, «братия могла побыть в преподобии»; было купание в речушке Ирпени и общение с козьим пастухом. Пастух этот был таким величественным, что казался актером в роли князя, скрывающего знатное происхождение под рубищем бедняка. И коровы шли среди травы, а лошадь везла телегу, в которой сидел на сене крепкий мужчина в соломенной шляпе и двое светловолосых мальчишек.

Подвижники, прошедшие такой огромный путь, — около шестидесяти километров — делали скит похожим на санаторий для людей с заболеваниями опорно-двигательного аппарата: каждый передвигался, как мог, вызывая у наблюдателя и улыбку, и сострадание одновременно. Мы молились за всенощным бдением под открытым небом, на месте, освященном для строительства Ризоположенского собора, который станет главным храмом скита. А 15 июля, в праздник Положения честной ризы Пресвятой Богородицы во Влахерне, на этом же месте отслужил Божественную литургию архиепископ Переяслав-Хмельницкий Митрофан, викарий Киевской митрополии. Я не стану рассказывать об этих событиях подробно, а лучше напишу о том, что ответили другие участники крестного хода на мой вопрос о его духовном смысле.

В то, что у Виктории восемь детей, поверить очень трудно: на вид ей от силы лет тридцать с небольшим, она очень стройная, лицо ее тонко и строго. Мы сидели с ней неподалеку от речки, на каком-то бревнышке, среди благоухающих трав, о которых Виктория мне и рассказывала. Когда я задала ей свой вопрос, она помолчала, а потом стала говорить словно бы совсем о другом.

— А вы заметили, что именно вдоль той трассы, по которой мы шли, живут аисты? Они ведь не живут в случайных местах. Помните, как родители Ильи Муромца говорили: «Ласточки не в любую хату летят, а в ту, которую Бог благословляет»? Так и аисты. Макарьевская земля, по которой мы шли — это ж родина святителя Димитрия Ростовского! Сколько святых за нас молится…

Потом Виктория молчала, а может, говорила о чем-то незначительном.

— Божия Матерь Катерину мою исцелила, — вдруг продолжила она. — Она родилась восьмимесячной, не слышала. Врачи говорили: «Это просто кусок мяса! Она не только не слышит, она и говорить не будет». И вот теперь Кате восемь лет, она и слышит, и говорит, и кричит громче всех…

Удалось мне поговорить и с настоятелем Введенского монастыря, архимандритом Дамианом.

— О, вы знаете, на крестный ход можно смотреть как на дорогой камень — чем больше граней, тем он выше ценится, — сказал батюшка. — Нельзя сказать, что его духовный смысл заключается в чем-то одном. Вот, например, самый первый крестный ход совершил Господь наш Иисус Христос. Он поднялся на Голгофу и спас этим все человечество. Это был плод Его крестного хода. Второй ход совершили жены-мироносицы — и они узнали о Воскресении Христа. Если взять Ветхий Завет, то несение ковчега тоже было великим ходом, участники которого достигли земли обетованной. Много таких примеров… А что касается нашего крестного хода и таких, как наш — Черновицкого, Винницкого, Почаевского, Курского — то я думаю, они очень сильно нас объединяют, дают силу во времена страшного разделения.

Вы видели вчера — весь крестный ход люди шли, молились, пели, обращались к Божией Матери. Была ли у нас всех в целом какая-то общая идея или не было — теперь трудно ответить на этот вопрос, никто и не сказал бы сейчас. Но в частности каждый шел и имел к Божией Матери какое-то свое прошение, свою нужду. И я думаю, что, совершая такой труд, мы следовали словам Христа о том, что Царствие Божие нудится, и нуждницы восхищают его.

Люди совершали этот подвиг в надежде на то, что Божия Матерь будет милостива к каждому из нас, и самое главное — что Она будет милостива к нашему народу, который все века, начиная с Крещения Руси, когда наша страна стала уделом Богородицы, обращался к Ней с молитвой. Теперь мы, внуки и правнуки наших великих предков, должны стараться, чтобы Она опять повернулась к нам, опять была к нам милостива, слышала наши мольбы, исполняла наши прошения.

А если посмотреть с другой стороны, новую грань рассмотреть у камешка, то, «если двое и трое во имя Мое, то Я с ними». А вчера длина крестного хода была настолько велика, что, когда совершалось пение в одной его половине, оно совсем не было слышно в другой. Весь ход зримо разделился на три части, и в каждой звучало свое моление. Не двое или трое, а более пятисот человек взывали к Божией Матери, даже и молча — они шли в Ее честь, и это уже была определенная молитва: «Божия Матерь, будь милостива к нашему народу, пусть Православие победит на нашей земле, и пусть мы будем православными, не будем колебаться!» Ведь в девяносто третьем году, во время страшного раскола, Божия Матерь явила Свое чудо, отобразилась на стекле, даровала нам маяк… Дай Бог, чтобы мы не сворачивали, и Она всегда светила на нашем пути.

…Со Светланой мы познакомились перед самым прощанием со скитом, когда ждали у ворот автобус, который должен был отвезти нас в Киев. Я лежала в стоге сена и подвинулась, чтобы дать место девушке, устало прислонившейся к дереву. Мы познакомились и, устроив поудобнее больные ноги, разговорились. Светлана приехала на крестный ход из Херсона (благодаря ей я теперь знаю, что Херсон и Херсонес — не одно и то же), где она работает в банке. Я спросила Свету, с какой целью она участвовала в крестном ходе, и ее ответ был прост:

- Я хотела совершить подвиг. Только эта цель, больше никакой.

Получается, подвиг ради подвига? Но непохожа эта девушка на романтичную искательницу приключений. Слишком уж утомленной, и не только физически, она кажется. И действительно, все оказалось печальнее и сложнее.

- Я просила Пресвятую Богородицу… у меня мама очень болеет… у нее рак… я Ее просила о помощи, о защите. Я верю в Ее помощь, верю в то, что Она поможет. Я ничем больше маме не могу помочь, кроме как только молитвой своей. Врач сказал, что осталось не больше, чем полгода… Очень тяжело, когда на твоих глазах умирает самый близкий человек.

Но я верю! Года четыре назад маме делали операцию. Тогда к нам в Херсон привозили чудотворную икону… прости меня, Господи, грешную, я не помню, какую! У нас обычно, если привозят икону, часов пять-шесть надо в очереди простоять. Я тоже ходила в храм, прикладывалась к этой иконе и просила защиты и помощи у Пресвятой Богородицы. Слава Богу, тогда все обошлось!

А сейчас опять… Мама уже не знает, куда кидаться. А я ей говорю: «Иди в церковь». Она всегда была как-то не очень близка к церкви: считала, что вот, она сама дома помолилась, и все. Но, в конце концов, слава Богу, получилось отвести ее в храм. Мама впервые в жизни исповедовалась, причащалась. Но длилось это недолго. Она несколько воскресений в церковь походила, опухоль сошла чуть-чуть, и на этом все прекратилось…

С отцом Лонгином, иеромонахом Введенского монастыря, мы беседовали уже в Киеве, в уютной кухне его духовных детей, которые предоставили мне на несколько дней кров. Мы пили чай с вареньем, ели черешню и креветок, которых отец Лонгин собственноручно чистил для меня, и было нам весело — испытания позади, можно и отдохнуть!

- Мы идем в течение всей нашей жизни, — говорил отец Лонгин. — Идем, у нас один маяк, одна звезда, один ориентир — это Господь наш Иисус Христос. Но идем мы по-разному. А этот крестный ход нас объединяет тем, что идем мы вместе. И, как бы нам ни было тяжело идти, мы поддерживаем друг друга, просим друг у друга поддержки. Мы ощущаем благодать Божию, благодать Божией Матери. Поистине — это действительно чувствуется.

Во время этого последнего крестного хода я прошел меньше половины и думаю: «Все. Ну, еще чуть-чуть пройду — и все. Только интересно — где же я закончу идти?» Я подходил ко всем батюшкам: «Благословите, помолитесь за меня». И дошел до конца. Это действительно было чудо. А последний отрезок пути, от Бышева до Томашовки, который в прошлом году был самым тяжелым, в этот раз показался мне даже более легким, чем остальное расстояние.

А выходил я из монастыря с такими мыслями: «Да-а, ты прошел прошлый крестный ход — теперь тебе уже нечего бояться!» Надел удобные кроссовки… Все-все, крестный ход уже пройден! И тут тебя Господь смиряет: «Родной! Потрудись-ка, помолись-ка, пойми-ка». И начинаешь вспоминать свои грехи, просить милости у Божией Матери… Я вам скажу честно — идя этим крестным ходом, я даже свою маму вспомнил и думал: «Как бы было хорошо, если бы она сейчас шла рядом». Так вспомнил, словно маленький беззащитный ребенок, о маме. И, конечно же, о Божией Матери тоже, потому что Она действительно невидимо шла рядом с нами. Мы Ее несли — но Она все равно Сама рядом с нами шла, потому что Матерь Божия не нуждается в том, чтобы Ее несли.

Можно очень много говорить по этому поводу, по поводу крестного хода. Божия Матерь под Своим омофором, под Своей ризой — потому что мы все-таки шли в честь праздника Ее Ризоположения — объединила всех нас. Мы являемся единым народом, как бы нас ни делили. У нас разные бумажки, которые называются паспортами, но все мы разговариваем на одинаковом языке. Мы шли, идем и будем идти по этому крестному пути, как бы нас ни пытались разделить всякие силы, в том числе и потусторонние, какие бы ни строили нам козни… Нас будет меньше, больше, больше, меньше — все равно будем идти. Православие было, есть и будет на Руси, оно будет процветать. Оно начиналось с Киева, и в Киеве оно никогда не умрет. Как бы его ни пытались задавить.

…Идя крестным ходом, разговаривая с его участниками, я тоже пыталась понять: зачем я здесь. Не только ведь для того, чтобы написать этот материал… Сами события, сами крестоходцы все громче и громче говорили мне о том, какова цель моего пути. И я согласна с этой подсказкой. Пусть это звучит дерзко и совсем не соответствует моим возможностям — в первую очередь, духовным — я чувствую, что это все-таки так.

Я шла — и, кажется, в каком-то смысле до сих пор иду — этим крестным ходом для того, чтобы Россия и Украина снова были вместе.

Адрес Введенского монастыря: Украина, 1 011, г. Киев, ул. Московская, д. 42. Телефон: (10−380−44) 254−20−10
Проезд: от ст. м. «Арсенальная» — авт. 55, 62, тролл. 38 до ост. «Кинотеатр «Зоряный»»; от ст. м. «Печерская» — авт. 62, тролл. 38 до той же остановки.

Богослужения ежедневно. Вечернее в 15.00 (накануне праздников) или в 16. 00 (в непраздничные дни). Полунощница в 24. 00. Литургия в 7. 00 (в непраздничные дни); в великие праздники — в 24.00, 6.00 и 9.00.

Адрес скита Введенской обители — Ризоположенского монастыря: Украина, 8 510, Киевская обл., Фастовский р-н, с. Томашовка. Телефон: (10−380−4465) 456−49.
Проезд из Киева: от ст. м. «Нивки» — авт. «Киев-Фастов»; электропоездом Фастовского направления до ст. «Фастов-1», далее — авт. «Фастов-Томашовка» (8 рейсов в день).
Богослужения: вечернее — в субботу в 16. 00 (летом — в 17.00), Литургия — в воскресенье в 8. 00. Правило — в 6. 30.

Монастырь не переходит на летнее время