Уроки милосердия

Эскизы к картине «Семья Николая II» и школа для детей-инвалидов Дмитрия Арсенина

В июне этого года его ученики — Дмитрий Огородников, Алена Тиманина, Евгений и Екатерина (урожд. Кузнецова) Вдовины — заканчивают Нижегородский университет по специальности культурология. И эта публикация — подарок им от Дмитрия Дмитриеивча.

ПЕДАГОГ

— Дмитрий Дмитриевич создал школу так, что она не казенным учреждением была, куда только приходили бы заниматься искусством, а семейным домом. Уже при входе в школу ощущается атмосфера домашней доброжелательности. Плюс знаменитые арсенинские чаепития, за которыми поднимались очень интересные темы, какие не обсуждались во время учебы, когда дети рисуют. Как сейчас вижу, наложит Арсенин в ряд хлеб, намазанный массой творожной в два ряда — на 18-то человек, и никого не обойдет вниманием.

Дети-то разные. Слепые — это чудо во всех отношениях. А вот многие глухонемые ребята — большие эгоисты: мне, мне, мне! А мне? А почему мне не дали? Мнедать надо! Несмотря на это Арсенин погладит их ласково так по головке и скажет: «Конечно тебе! А кому же?» И они успокаиваются, улыбаются во все лицо и чай пьют, прекращают нервничать моментально.

Плюс выходы на этюды. У нас есть машина ГАЗель, и мы выезжали на Волгу, в Печерскую слободу, где до обвала находился тот самый Печерский монастырь, в котором была написана знаменитая Лаврентьевская летопись. Поработав как следует, мы садились на траву, расстилали скатерть-самобранку, и делились своими впечатлениями, кто и как чувствовал в данный момент состояние природы. Это же очень интересно. Дмитрий Дмитриевич часто рассказывал о своей жизни, как он писал на этюдах, я — о своей. Все это очень сплачивало…

— В единую семью?

— Арсенин хотел согреть детей добром. Ведь инвалиды очень странные люди. Они и злые часто приходят, и нервные, и раздражительные. Они и сейчас говорят, что лучше бы мы не ездили на общественном транспорте, лучше бы пешком ходили. В маршрутках их оскорбляют, они не слышат, но кожей-то чувствуют отношение к себе. Поэтому, когда они приходили в школу, то Дмитрию приходилось внушать им: «Все, оставляем все плохое, всю грязь там, на улице. Мы сейчас находимся с вами в раю. Представьте…» И начинал рассказывать всякие истории. Так неужели после этого у них не должна была сложиться здесь своя собственная атмосфера? Они действительно забывали все свои оскорбления, и обиды по поводу полученной двойки или кола. Здесь все было по-другому. Они буквально бежали сюда, поскольку находили себе убежище доброты и помощи.

— Но ведь не все приходившие в школу дети оказывались способными к искусствам? В чем же был секрет арсенинского подхода, ведь отказать инвалиду тяжело?

— Он очень чувствовал каждого: может из него выйти художник или нет. Я всегда удивлялась, как он определял способности к рисованию у тех, кто к нему в школу приходил? Будет работать или просто так пришел? А подходил он к инвалидам очень нежно. Начинал издалека: «А спорт ты любишь?» — «Да». — «А какой вид спорта?» — «Хоккей.» — «А хочешь, я тебя запишу?» — «Ой, да». — «А чего же ты рисовать-то пришел, ты же не очень-то этого хочешь? «Нет, хочу». Но Арсенин уже вел его к своим знакомым футболистам, хоккеистам, просил за такого художника: «Аркаш, прими пацана, хоккеем заниматься мечтает». Не знает еще, какой это пацан, но рекламу дает мощную. И тот ходит. Так он ребят удалял. А девочек по-другому: «Ты шить любишь?» — «Да, а где?» И говорит мне: «Звони, мать, в клуб Свердлова». Мне отвечают: «Глухонемую нам не надо». Но я начинала ее хвалить, объяснять, что такая портниха надежнее, что она будет за место держаться, что инвалиды целеустремленные, никогда вам не изменят. И после уговоров ее брали.

— Брал на себя ответственность за каждого…

— В результате у нас оставались только истинно талантливые к творчеству ребята. Все, кто сюда ходил, вспоминают это время как самое золотое в жизни, которое уже никогда не повторится.

Приведу, чтобы было понятнее, слова одного ивановского старца, сказанные по поводу заботы об инвалидах. Работал у нас в школе одно время педагог-психиатр Михаил Бубнов. Он потом женился на глухонемой и стал священником, служит теперь в Ивановской епархии. Так вот, ему старец так сказал: «Первое, что ты в своей жизни важное сделал, — это то, что женился на глухой». Подразумевалось, что, женившись на глухой, он великий подвиг совершил в своей жизни, а все, что было до того, можно зачеркивать — как будто по-настоящему и не жил.

ШКОЛА

— Школа открылась в 1991 г. и четыре года была частной. Это было ужасно. Поскольку у нас никаких денег не было, то педагоги у нас надолго не задерживались, и в какой-то момент мы остались вдвоем. Он был уже пенсионер, пенсия и деньги с продажи картин — все шло на школу. Очень благодарны Александру Серикову, ныне депутату, а в свое время Главе Администрации Нижегородского района. Поскольку с художниками он очень дружен, то пришел как-то к нам и сказал: «Все, Дмитрий, хватит из себя частника изображать: давай под крышу образования». Нам дали ставки, после чего мы стали искать педагогов, образовался небольшой коллектив. И все-таки Арсенин как-то сказал мне: «Нет, мать, я не так мыслил о школе. Раз уж мы взяли инвалидов, то из этих наших ребят мы и должны воспитать себе педагогов, может быть, в дальнейшем и завуча, может быть, и директора, — чтобы это тоже был наш ученик». Я очень даже верю ему, поскольку его мысли всегда воплощались.

— В названии школы значится: «имени А.С.Пушкина». Пушкиниана — это главная тема Арсенина как художника?

— Арсенин был патриот своей родной Нижегородской земли. Ведь как его С.С.Гейченко, директор музея А.С.Пушкина в псковском селе Михайловское, к себе звал, чтобы Арсенин мог там жить и творить!.. Но Дмитрий — нижегородец, и Болдину, где находится не менее значимое, чем Михайловское, имение Пушкина, он не изменил, и 42 года занимался пушкинианой не от выставки к выставке и от одного юбилея к другому, как некоторые, а систематически, серьезнейшим образом изучая материал, посещая музеи, выезжая на природу, которая вдохновляла поэта. Дружил с пушкиноведами, краеведами. Тема нижегородцев-декабристов — это еще одна тема Арсенина, которая напрямую связана с пушкинианой.

— А как откликались на нее ребята?

 — На тему декабристов никак, она ведь очень сложная. Самому Арсенину, образованному человеку, сколько пришлось перерыть материала, чтобы найти нужные образы… Ребятам он говорил: «Ну запомните хотя бы Анненкова, могилы их семейные на нижегородском Бугровском кладбище». Но им это ничего не говорило. Кто такие декабристы? Им трудно было в этом разобраться. Ведь нельзя забывать, что ребята — инвалиды третьей и второй группы. Большинство учились в интернатах, с которыми у нас были договоры. То, что они 12 классов заканчивали, а давали им свидетельство за 9 лет, — показатель, что у них было отставание в социальном развитии.

— Дети-то блаженные, может, они и не почувствовали в них героев… Ведь на Пушкина-то они откликнулись.

— Еще бы, ведь Арсенин сам 42 года с упоением работал над Пушкиным. Видела я, как он губы сжимал, когда у него появлялась какая-то новая мысль, когда что-то не получалось. Поэтому он, конечно же, в первую очередь привил любовь к теме Пушкина. Ну и немудрено. Маленькие дети рисовали сказки Пушкина, старшие — иллюстрации к более серьезным произведениям, к «Повестям Белкина», например. Арсенин строго наказывал: «Смотрите мне, не подглядывайте никуда. У вас должны быть свои образы». — «Если твоя фамилия стоит под картиной, — говорил он, например, Огородникову, — то значит, работа должна быть только Огородникова, а не Огородникова-Иванова, у которого ты что-то подсмотрел…»

— Развивал в своих учениках индивидуальность…

— Мышление и индивидуальность. Поэтому школа у нас немножко отходит от штудирования натуры, мы не делаем акцента на натюрмортах, мы развиваем самостоятельность мышления маленького человека, его умение распоряжаться своими образами. Дмитрий никогда не повышал голоса на учеников, но, тем не менее, его всегда все слушались. Родители просто поражались, какими послушными и серьезными становились их дети в нашей школе.

— То есть через тему Пушкина, через образы «разрешенных» в годы его советской молодости декабристов Арсенин обращал детей к высоким образцам русской дворянской культуры?

— Именно к русской. У нас школа истинно русская. Приближаясь уже к нашей главной теме, подчеркну, что Арсенин первым делом освятил школу. Еще количество учеников было точно не известно, регулярность занятий не ясна, еще только шел ремонт, а она уже была освящена.

— А сам Дмитрий Дмитриевич верующий человек был?

— Верующий, но больше как-то я его направляла, я ведь внучка священника, у меня по матери всю семью за это репрессировали. Бывало, молюсь утром, а он начинает о чем-то разговаривать. Я говорю: «Тихо». А он мне: «Ой, ой, прости!» Это происходило изо дня в день и из года в год. Иногда были такие моменты, когда он очень правильно мог ответить на любой вопрос о Православии. Я все дивилась, откуда он все это знает — чутье, наверное, у него какое-то было? Я бы не сказала, что он к вере фанатично относился. Да и я не фанатик, никогда не билась лбом об пол в церкви, как некоторые. Но он видел, как я всегда с жаром благодарила Бога за все, и постепенно в нем самом что-то прорастало.

На приеме у покойного Владыки митрополита Николая (Кутепова) Дмитрий бывал очень часто. В школе была сооружена молельная комната, где иногда проводится богослужение. Однажды Арсенин как-то по особому задумался и говорит: «Знаешь что, Воскресенская, я все-таки хочу открыть здесь школу иконописи! И название наше «Изограф» очень для этого подходит».

Женя Вдовин у нас уже шестой год идет по этому пути. Учится в иконописной мастерской в Александро-Невском братстве. Жена его, Катюшка, никак поначалу его занятий не воспринимала. Сейчас волей-неволей приспосабливается. Она-то хоть что-то слышит. А Женя совершенно глухой, никогда не слышит ничего, а только видит святые образы. Не зря говорят, такие инвалиды — Божьи люди, им и дано писать иконы…

ЗАВЕЩАНИЕ

 — Однажды в 1994 году кто-то из знакомых, скорее всего нижегородский издатель Александр Николаевич Рябов, подкинул Арсенину зарубежный журнал, где была опубликована хорошая репродукция иконы Николая II. И спросил его с подковыркой: «Там он канонизирован, Император наш, а в России — нет? Как ты, Дмитрий, на это смотришь?» Он несколько раз прочел тот журнал, потом начал что-то себе рисовать, а потом мне показал наброски: «Ты как, одобряешь?» Я говорю: «Очень». — «Тогда ты должна мне помочь.» — «А в чем?» — «Давай вместе подберем язык (так художники говорят, не почерк, а именно язык), а образы, я, — говорит, — найду».

Вообще, мы всегда так делали. Он рисовал, а я писала. Мы хорошо справлялись с творчеством семейным. Я рисунок его очень чувствовала, а ему цвет мой нравился.

Когда же он начал делать парные портреты я его спрашивала: «Зачем ты такие большие эскизы делаешь?» А он как чувствовал, что ли, — «А вдруг, — говорит, — я не успею, может ребята по моим эскизам, Вдовин или Огородников, доделают». И такие мысли мрачные у него мелькали часто, но я всегда обрывала: «Прекрати этот разговор».

— Получается, что картину «Семья Николая II» Арсенин начал писать задолго до канонизации?

— Арсенин предсказал не только канонизацию Николая II, но и адмирала Федора Ушакова и даже еще не прославленного Александра Суворова. Он обладал каким-то даром предвидения. Так, все проекты он делал, как оказалось, на десять лет вперед — жизнь идет, а эти проекты его как новенькие. Он как будто смотрел в будущее и представлял, что из этого получится, с кем и как надо работать. Я даже иногда вздрагивала, когда на него находило такое пророческое настроение.

— То есть эти большие работы, посвященные Царской Семье — это всего лишь эскизы? Какова же должна была быть сама картина?

— Даже эскизы он не мог маленькими делать, потому что трепетал по отношению к Царской Семье: «Это величина такого значения, что их мелко делать я не могу. И то, Алексий Цесаревич у меня маленький получился. Но я буду это в процессе работы исправлять». Он хотел сделать работу 1,5 метра на 2,5. То есть, это была бы его главная работа. Он много читал о Царственных Мучениках. И под впечатлением от прочитанного эскизы сделал «аля-прим». Ведь он рисовальщик был мощный, я бы сказала, гениальный. Мог рисовать, начав от глаза до полной фигуры человека на одном дыхании. Обычно, художники, где испортят, сразу же ластиком, тряпочкой стирают. Он же рисовал без единой помарки. Это же надо было так выносить, так прочувствовать образы Царственных Страдальцев, да так точно нарисовать, чтобы еще и портретное сходство было! Только смотришь через два часа — все готово. Но уж и уставал он, конечно, от такой работы. Ложился в постель весь в поту. То есть энергия уходила громадная. Прямо какое-то содрогание было, даже мастерская у нас вся дрожала, когда он Царскую Семью рисовал.

Помню, как-то он воскликнул: «Господи, дай мне немножко, хотя бы до 80 лет дожить. Ведь к 80 годам какой у меня будет праздник — дети мои закончат университет и получат образование. Что может быть радостней?! Это не праздник, это что-то сверхъестественное. Наши, глухие ребята получат диплом высшего образования — раз. А второе, что я им в этот праздник сделаю — это картину о семействе последнего Императора нашего Николая напишу. Это будет подарок всей четверке нашей — Огородникову, Вдовиным и Тишаниной».

А ведь 16 марта этого, 2006 года, ему как раз и исполнилось бы 80 лет, в июне-месяце ребята наши получают дипломы о высшем образовании, и уж работу он бы, конечно, закончил.

— Надеемся, что не просто в подарком, но и своеобразным завещанием Дмитрия Дмитриевича станет им это интервью с Вами… Тем более, что и завещание это можно читать значительно шире собственно картины.
Записал Сергей Чесноков
Фото эскизов к картине Д.Д.Арсенина «Семья Николая II» Александра Рябова