«Женечку убили..»

К положению русских в Элисте

Русским от других народов не нужно ни дани, ни богатств. Нужно одно: признание нас как «старшего брата», выражающееся в благодарной готовности жить в одной стране и вместе идти к некоей общей цели. За это мы готовы платить дань нашим братьям. Такая вот расейская «империя наоборот». Оттого при встрече с русофобией на имперских окраинах мы впадаем просто в ступор: «Да как же можно? Да за что?»

Вот Калмыкия. За ее милостивое согласие числиться частью Федерации ей была дана свобода браконьерства идеологических авантюр. Никто не выносит внутренние проблемы республики на обсуждение общества. «В Багдаде все спокойно». Оказывается, что скинхеды по национальности бывают не только русскими, убивающими таджикских девочек.

Национальной чертой русских была терпимость. Как же иначе. Ведь синоним слову «империя» — слово «терпимость». Екатерина II позволила калмыкам поселиться на землях Поволжья взамен на то, что они будут охранять границу с Кавказом. Калмыки жили по степному уложению, так же как Финляндия по своей конституции, а Польша по своим законам. «Старшего брата» уважали, а он терпимо относился к другим традициям и религиям. Никаких серьезных проблем не было. Но сейчас время другое.

…Напротив меня сидела маленькая девочка полутора лет и ее мама, молодая женщина, похожая на аспирантку МГУ. Мама с дочкой разговаривали на русском языке. Этот факт удивил меня. Ведь отношение к русскому языку в национальных республиках — это лакмусовая бумажка, по которой можно заметить, приближается ли точка кипения межнациональных отношений.

Но в Элисте жизнь не подтвердила этой беспроблемности. Встречающие нас дали мне несколько практических советов: «Лучше по городу вечером и ночью не ходить, да и вообще одному даже днем небезопасно прогуливаться, так как только сегодня похоронили молодого парня». Расспрашивать особо было некогда.

Вечером страсти стали накаляться. Нашего нового знакомого из спецназа срочно вызвали: в городе ждали беспорядков — русские ребята, человек шестьдесят, возвращались с похорон своего зверски убитого товарищи, как говорят очевидцы, их же сверстниками «гасконцами». Эти «гасконцы» неожиданно напали на юношу днем и своими нехитрыми орудиями — железными трубами и кусками арматуры — раскроили молодому человеку голову. От граждан Элисты я услышал, что за последние полгода таким образом было убито несколько человек, некоторые были тяжело искалечены.

Другой недавний случай. Русские сотрудники милиции в гражданской одежде зашли днем в кафе пообедать. К этому же кафе подъехали машины, из которых вывалились молодые люди и начали избивать сотрудников милиции. Рядом же, в помещении кафе стояли милиционеры в форме. Калмыки. Они даже не пытались пресечь побоище. Избитый парень окровавленными руками набрал номер своих сослуживцев, сказав, что на них напали. Но высланный наряд еще за несколько километров до упомянутого кафе включил сирену. Понятно, что когда машина подъехала к месту событий, там остались только пострадавшие.

Что-то аналогичное произошло и со стороны русских. Ребята, не выдержав притеснений и беспорядков в своем районе, стали избивать, как им казалось, нарушителей спокойствия под окнами епископа этого города. Услышав шум, владыка выглянул в окно и, усовестив самочинных судей, спас от побоев «гасконцев», но до этого, не зная, кого бьют, он вызвал наряд милиции, который приехал только спустя часа два после нескольких звонков со стороны разгневанного архиерея. О простых гражданах я молчу.

По рассказам жителей Элисты, «банды, возникшие из сельских переселенцев, — „гасконцев“, сознательно избивают молодых русских людей, на это нет никакой реакции МВД. Однако, от „гасконцев“ страдает и этническое население. Эти „гасконцы“ не знают не то, что городской культуры, слово это вообще им не знакомо. Группа молодых людей на машинах выискивает одного-трех русских ребят и без всяких разговоров и предупреждений раскраивает им череп или избивает до полусмерти, и при этом избегает наказания, скрываясь при первом звуке милицейской сирены. Сами „бандиты“ являются родственниками многих служащих МВД, в интересах которых покрыть своих близких. Отношения в городе построены в основном по принципу круговой клановой поруки. А как только собираются русские ребята в какие-нибудь группы, весь город наводняется сотрудниками в форме. Большинство калмыков законопослушные граждане, но есть вот и такие подонки. Делать им нечего, работы в городе почти нет, а их места в деревнях заселили дагестанцы и чеченцы, которые весьма напористы». От военнослужащего я услышал, что калмыков, в основном молодежь, в селах и районных центрах подстрекают избивать русских незваные переселенцы. По его словам так начиналась первая чеченская война.

Слышны были и обвинения в адрес Церкви о невозможности мирным путем разрешить возникающие конфликты, которые местный архиепископ и некоторые священники пытаются сгладить и свести на нет. Как говорит местный владыка Зосима: «Здесь очень много нормальных калмык, с буддистами у нас великолепные отношения», но деяния этих подонков нужно выставлять на суд. Владыка цитировал слова президента республики Кирсана Илюмжинова: «Не делитесь по национальному признаку, вы один народ,… чтобы не было ни религиозной, ни национальной вражды».

Родители покойного юноши убеждены, что специально разжигается межнациональный конфликт. Раньше такого не было.

Русским, проживающим в Калмыкии, больно видеть, как их недавние близкие знакомые переселяются в центральные области России в поисках лучшей доли. А на их места по знакомству приезжают деревенские жители, которые еще не восприняли культурный микроклимат города. Лучшие рабочие места достаются переселенцам. А в России, к сожалению, нет национальной государственной политики. Если в регионе проживает 50% одной национальности и 50% другой, то места в парламенте должны делиться поровну, согласно статистике процентного соотношения. Однако, Калмыкия, как и большинство других республик Российской Федерации, желает национальной «незалежности».

ЕМУ БЫЛО СЕМНАДЦАТЬ

1 апреля 2006 года было совершено отпевание, а затем и похороны совсем еще юного, семнадцатилетнего, человека, Евгения Брызгунова, убитого в своем родном городе — Элисте — «гасконцами». Интервью согласился дать его родной брат Максим, который в настоящее время служит Отечеству на Северном Флоте.

— Максим, расскажи о своем брате.

— Брат мой, Евгений Геннадиевич Брызгунов, родился 12 февраля 1989 года. Ему совсем недавно исполнилось 17 лет… Братишка у меня умница, не пил, не курил. В школе хорошист был. Потом за мной пошел в автодорожный колледж. В колледже, когда я учился, за ним всегда присматривал. Он ни на шаг от меня не отходил. Меня в колледже все уважали. Когда он пришел, все говорили, что он хороший парень. Братишка хорошо учился. Во время обучения я стал заниматься силовым троеборьем. Я шутил над братом, говоря, что он слабее меня. Он не хотел заниматься спортом, я его заставил. Результаты у него пошли лучше, чем у меня. Он стал чемпионом республики по пауэрлифтингу. Летом он собирался выступать на звание кандидата в мастера спорта, результаты позволяли…

Ну что можно сказать насчет того, что у нас здесь в Калмыкии творится? Это не первый случай.

— И до того, как ты ушел в армию, это было?

— Да, были такие случаи, и не раз.

— А кто это делает как ты думаешь?

— Не знаю, почему все говорят, что это не национальное. Мне кажется, что это национальное. Вот у нас в группе были городские, и те, кто приезжает из сел, деревень, — «гасконцы» — «колхозники», самые натуральные. Коренные элистинцы, хотя и калмыки, их ненавидят. Приезжают, нашу Калмыкию портят.

— Откуда эти «гасконцы»? Они чеченцы, дагестанцы?

— Нет. Все из Калмыкии. Кетченеровский район, Логай, Городовиковск — вот эти все районы, оттуда едут «колхозники» в Элисту. А здесь начинается беспредел.

Были драки и раньше. Не то, что калмыки против кого-то, а городские против «колхозников».

— Почему «гасконцы» сюда едут, их вытесняет кто-то?

— Русские уезжают, появляются вакансии на работу. Свои же их и тянут сюда обещаниями лучшей жизни. Приезжают семьями. Там, в деревнях, они общаются на калмыцком, а городские говорят на русском. Приезжим не нравится, что местные парни не знают калмыцкий. Хотя, я здесь живу и понимаю калмыцкий язык. Учили его и в школе.

Все что у нас творится, мне кажется это из-за «колхозников» — они малоразвитые.

— А почему русские отсюда уезжают?

— А русские уезжают, потому что их вытесняют.

— Кто?

— Я вот сейчас из армии приду, куда мне идти на работу? В то же МВД? И кем я там буду, каким-нибудь старшиной? За эти пять тысяч я ни семью не смогу содержать, ничего. А калмык любой сюда придет, он и в КГУ (Калмыцкий Государственный Университет —А.З.), и везде поступит. Им тут дорога открыта. Потому что у них нация маленькая — развиваться надо.

— А русских притесняют…

— Да, русских притесняют, это ужасно. Хотя по всему миру говорят, что такого притеснения нет.

— Как ты считаешь, родители смогут здесь остаться жить после смерти твоего брата?

— Я не знаю, как родители, но когда я вернусь, я буду настаивать чтобы мы уехали. Папу моего здесь ничего не держит. Его родные из Калмыкии уехали в город Благодарный. Невозможно было жить, хотя дедушка у меня всю жизнь здесь проработал вместе с калмыками на точках… Дядьку моего не раз избивали. Длинная история, они тоже отсюда уехали. Зовут теперь нас. Держит нас здесь бабушка. Мы бы и бабушку забрали, но у бабушки еще родители живы, дай Бог им здоровья. Мои прабабушка и прадедушка — ветераны Отечественной войны.

— А куда бы вы уехали?

— Везде хорошо там, где нас нет… Но мне кажется, что будет все же лучше, чем здесь. Хотя бы можно будет спокойно выйти на улицу и видеть, как радуются и гуляют спокойно дети. Я вот с девушкой до армии гулял. Сижу дома и маршрут продумываю, смотрю — какой день недели, где собирается молодежь, где не собирается. Перед армией, когда получил водительские права, родители без особых моих просьб давали машину: «На, езжай на машине, только нигде не шатайся».

Это ужас. Делать нечего в Калмыкии. Об этом многие знают, и каждый подумает о своем ребенке. Зачем мне это? Я могу спокойно переехать в другой город.

— Максим, соседи соболезнования выражали, среди них много было калмык?

— Я не знаю. Когда я сюда приехал, народу столько было, всюду люди, люди, люди, машины… Я вышел из машины домов за пять до своего дома, и пешком пошел до братика… Я не смотрел даже, кто там. Перед домом папа на колени упал, я подошел, поднял. Папа говорит: «Ты не виноват, не при чем ты здесь». В дороге я двое суток не ел, и не пил и не спал, мне до того плохо было. Знаю, многие друзья пришли. На могилке я видел, есть венки от соседей.

— А что хотели эти «гасконцы», что им нужно?

— Не знаю, меня не было здесь полгода. Я слышал, что это все идет целенаправленно. Вытеснить русских, ущемить их в правах. Чтобы их здесь было меньше. Почему меньше?! Честно могу сказать, калмычата работать не хотят и не умеют. Работают в основном русские на тех работах, где работается. Я не знаю, чего они хотят. Здесь может гражданская война начаться. Хотя какой резон им в войне? У них же ни оружия, ничего нет.

— Кто разжигает конфликт?

— Ничего не могу сказать…. Мне кажется, это все идет от родителей. У нас в семье никогда не настраивали против других национальностей, чтоб враждовать с кем-то. Никогда не было такого. А вот если в семье настаивают, что, вот там «хохлов» надо щемить…. Дети слушают, родителям начинают подражать.

— Здесь против «хохлов» настраивают?

— Да вот пройдитесь, по стенам посмотрите. У нас в проулке написано: «Бей хохлов». Много всякого на стенах, но только стены эти не каждый видит.

Когда я здесь жил, тишина была, спокойней было. Почему все началось, когда я ушел? В армию не хочу возвращаться. Вроде там Родину защищаю, родителей. Но какая служба, когда там защищаю, а здесь убивают? Как я уйду в армию, когда за больной мамой некому смотреть. Братишка мой младший, десятилетний, не сможет. Все знают о нашем горе. Пойдет он в школу, а на него все пальцем будут тыкать.

Не знаю, как я поеду в армию. Мне когда сказали, что брат умер, я чуть с ума не сошел: «Как брат, какой?» Звоню отцу — он телефон выключил. Позвонил девушке, она плачет. Спрашиваю: «Кто у меня умер?» Она захлебывается: «Женечку убили».