Задача русской интеллигенции в формировании целостной русской нации

Как показала история России в ХХ веке, все ее проблемы связаны со слабостью национально ориентированной интеллигенции. Русская интеллигенция, как говорил, Вернадский, не столько атеистична, сколько арелигиозна. Она действует в своем большинстве больше спонтанно и неосознанно — по своей незрелости и связанной с этим оторванностью от реалий, а не по враждебности. Но именно в такой среде при внесении в нее соответствующего катализатора и возникли силы, приведшие к трагедиям России как в начале, так и в конце ХХ века. Именно арелигиозная интеллигенция становится пятой колонной «мировой закулисы».

Однако, не смотря на все это, русская интеллигенция вследствие причин душевного и духовного порядка никогда не может в принципе вписаться в иную цивилизацию. Здесь надо, например, обратить внимание на все еще сохранение интереса современного русского ума к математике (подобно тому, как во времена Пушкина был всеобщим интерес к поэзии). Именно высокий уровень русской математической школы (как и русской поэзии) и обязан неприземленности русского ума, в котором он явно противопоставлен западному уму или, как говорит крупнейший современный математик В.И.Арнольд, «традиционным для русской интеллигенции идеализмом (с точки зрения большинства наших западных коллег, просто глупостью»). (Ответ академика В.И.Арнольда на вопросы анкеты Европейского математического общества об изменениях в Восточной Европе за последние 10 лет). Поэтому, чтобы обратить русский ум, русскую интеллигенцию к Православию, нужно обратить к нему сначала современное знание.

Проблема эта сама по себе не простая, и еще осложняется отсутствием до настоящего времени развитого православного богословия науки, отвечающего современному ее уровню. В частности, в современных православных учебниках богословия проблема научного знания излагается путем прямого переписывания западных (католических и протестантских) представлений о научном знании. Издана даже для православных литература, в которой «для вдумчивого читателя» даны ссылки на соответствующую протестантскую литературу.

Современное богословие в России еще даже не восстановило дореволюционный уровень русского богословия, который был достаточно высоким. Но и этот уровень не может сегодня рассматриваться за образец, поскольку «cеминарские и академические курсы XVIII и XIX в.в., написанные не только по латыни, но и под влиянием латинской схоластики, говорили неодобрительно о паламитском богословии. Мы не можем с великим сожалением не сознаться в долговременном схоластическом пленении нашей богословской науки» (Архимандрит Киприан (Керн) «Антропология св. Григория Паламы», М., 1996). Полнота этого пленения определяется тем, что и сегодня можно встретить в учебниках богословия непонимание того, что «восточное предание никогда не проводило резкого различия между мистикой и богословием, между личным опытом познания Божественных тайн и догматами, утвержденными Церковью» (В.Н.Лосский «Очерк мистического богословия Восточной церкви»), и что именно свт. Григорий Палама придал окончательное выражение такому характеру православной духовности и является столпом мистического богословия, «проповедником благодати».

Что же касается богословия науки и научного мировоззрения, то здесь узы западного плена сегодня еще более прочны. Обычно в нашей богословской литературе вопрос взаимоотношения науки и религии рассматривается как взаимоотношение между некоей абстрактной религией и некоей абстрактной наукой. Однако нет ни абстрактной религии, ни абстрактной науки. Принятие той или иной научной теории всегда связано с принятием того или иного мировоззрения, в основе которого лежит та или иная религиозная установка. Причина же такого абстрактного понимания проблемы взаимоотношения науки и религии в том, что эта проблема для многих современных православных авторов этой темы просто далека. Многие православные богословы имеют сугубо гуманитарное образование, а те из них, кто имел какое-то отношение к современной науке, фактически остаются носителями мышления, выработанного в этой же современной, то есть католической, протестантской науке.

Все это говорит о том, что современный период русской истории — период осмысления русской национальной идеи, формирования русского национального духа, свободных от западных влияний, находится еще в начальной, если еще не в критической своей стадии. Более того, сегодня в информационную эру уже нельзя всегда однозначно, особенно для молодого поколения и малообразованной части общества, говорить о сохранении самобытности русской души — зомбирование этих слоев общества через СМИ и западную массовую (языческую) культуру идет полным ходом. Ведь даже компьютер — основной атрибут информационной эры — протезирующий много большее количество примитивных функций мозга, чем, например, ТВ, насколько же усиливает возможности глубоко мыслящего, одаренного человека, настолько и атрофирует мышление и чувства человека, не обладающего таковыми возможностями. Это привело к тому, что, как показывает статистика, наиболее массовое применение компьютеров сегодня — это компьютерные игры, привлекающие еще неразвитую молодежь. Возможность непрерывно и зрелищно убивать полностью поглощает эти головы. Как известно, компьютерные военные игры были созданы для воспитания жестокости в новом поколении американского народа, после того, как предыдущее отказалось воевать во Вьетнаме. Сейчас вторжение в Ирак, у которого так и не нашли ОМП, стало предметом национальной эйфории, а заснятые в разных ракурсах таран и последующее вертикальное обрушение башен ВТЦ мало у кого из американцев вызывает какие-либо подозрения, какие-либо сомнения в виновности арабов, которые, несомненно, здесь были задействованы. Это не имеющее до сих пор однозначного толкования событие успешно сработало в качестве достаточного обоснования для нарушения США всех норм международного права.

То есть действительно, как уже сказано, массовое применение компьютеров, протезируя примитивные функции интеллекта, увеличивая их возможности, поглощает и порабощает, тем самым, ими внимание масс. Именно компьютерные войны и открыли возможность получать прибыль от огромных военных расходов США, превышающих расходы всех вместе взятых стран мира. Таким образом, международное право было заменено на правила компьютерных игр.

Поэтому задачу формирования национальной идеи может решить только неподверженная вестернизации наиболее образованная часть русского общества — православная интеллигенция. Именно в формировании национальной русской интеллигенции, православной по духу, и должен был заключаться весь смысл трагического XX века в истории России. Именно об этом В.И.Вернадский (роль которого в русской науке можно сравнить с ролью А.С.Пушкина в русской литературе и который сам, как и Пушкин, не лишен был болезней всякого русского по западному образованного человека) писал как будто для нас еще в 1920 году: «Новая интеллигенция отдаст свои силы, свои знания великой работе по развитию производительных сил государства.

Черты этой интеллигенции вырисовываются. Замечающийся сейчас интерес к религиозным вопросам, попытки возрождения реального православия являются фактом громадной важности. Напрасно многие боятся этого как симптома реакции и застоя. Нет. История говорит нам, что человеческая мысль в области научного знания может постигать новое, а не топтаться на одном месте, только если рядом с научным творчеством идет широкое творчество религиозное. И теперешнее религиозное движение в России таит в себе залог будущего расцвета русской науки» (Вернадский В.И. «Русская интеллигенция и новая Россия /доклад на съезде таврической научной ассоциации» //"Биосфера и ноосфера", М., 2002).

Если в России не сформируется православная по духу национальная интеллигенция как основа русской государственности — как основной работник в воплощении национальной идеи в науке, искусстве и литературе, в развитии производительных сил, в создании щита и меча государства — Россия погибнет.

Надежду на такую возможность потенциала русской интеллигенции дают такие явления в русской истории как Пушкин и Вернадский, которых, конечно, надо рассматривать не как примеры воплощения православного духа, а как гениев русской интеллигенции, которая искала и давала именно русское осмысление глобальных проблем современного им мира. И для формирования новой интеллигенции, воспитанной в Православии и представляющей собой основную производительную силу русского государства, должна быть создана ее богословская основа, — а в начале хотя бы принципы этой основы — пронизанная христианской религией наука.

Русская интеллигенция только потому и отошла от Православия и отвернулась от царя, что не могла соединить (что совершенно невозможно) восточно-христианское богомыслие с навязанной ей чуждой Православию западной образованностью. Ведь разрушению устойчивой структуры государства предшествует разрушение устойчивой структуры знания. Точно также и созданию устойчивой структуры государства предшествует создание устойчивой структуры знания. И создание православной основы научного знания, и создание новой интеллигенции — это взаимосвязанный процесс, ибо создать новую науку может только сама интеллигенция, преобразуя себя, свою духовную жизнь. Этим самым национальная интеллигенция сформирует не только себя, но и завершит процесс формирования целостной русской нации.

Русская интеллигенция должна побороть в себе основную свою болезнь — преклонение перед Западом. Эта болезнь связана с тем, что по-западному образованная интеллигенция осознает мировую культуру лишь в пределах двух-трех последних веков и не подозревает, что основы мировой культуры заложены и развивались на протяжении большей части веков отнюдь не в Западной Европе.

Другой формой болезни арелигиозности интеллигенции и получившей сегодня широкое распространение, в значительной степени благодаря их культивированию в свое время спецслужбами СССР среди интеллигенции (чтобы отвлечь ее от Православия) является обращение к восточному оккультизму. Это направление, казалось бы, противоположное западному рационализму, на самом деле еще более рационалистично, поскольку рационализирует уже не ум, а чувства человека.

Опасным рецидивом болезни арелигиозности, продолжением ее в скрытой форме (уже после освобождения от влияния Запада и Востока) является обусловленное маловерием обвинение во всех бедах России «мировой закулисы» (конечно же существующей, но отнюдь не всесильной) и обращение к национализму не православному, а языческому. Это позволяет интеллигенции оставаться в своей любимой позе обвинения всех и вся вместо того, чтобы принять на себя тяжкие вериги духовного труда над собой.

И лидером в этом духовном труде должна быть именно научная и научно-техническая интеллигенция, которая даже в силу своей профессии больше понимает проблемы технотронного века, проблемы развития производительных сил России и укрепления ее государственности. Интеллигенция же гуманитарных профессий до сих пор в своей основной массе, подменяя православное понятие неповторимости целостной личности чуждым православию понятием одиночества атомарной индивидуальности, рассматривает приверженность идее государственности как признак ограниченности личности. Научно-технические же проблемы и проблемы развития производительных сил эта интеллигенция воспринимает по мифам, намеренно создаваемыми СМИ. Как пишет протоирей Всеволод Чаплин, зам. председателя ОВЦС МП, «либеральная интеллигенция, за последние годы перешедшая от симпатии к Церкви, гонимой в советское время, к радикальному ее неприятию» вплоть до того, что проповедует «сознательную сексуальную распущенность», поскольку она «неотрывна от политической, экономической и идеологической свободы» («Религия и СМИ»).

И по этой же причине ясно, что основной труд должна взять на себя не столько научно-техническая и гуманитарная интеллигенция столиц, жизненный кругозор которой часто ограничен жизнью соответствующих слоев этих столиц и заграницы, а сколько интеллигенция провинциальная, особенно Восточной и Азиатской России — Поволжья, Урала, Сибири, более непосредственно участвующая в создании производительных сил и потому принимающая и ощущающая свое единство со всей Россией. С этим также согласуется общий перенос активности сегодняшнего мира на Восток. И для нового азиацентричного мира переработанная русским духом европейская культура может стать гораздо более близкой, понятной и потому приемлемой. И не только в связи с будущим новым восточным периодом русской истории необходимо, наконец, ответственно подумать о том, чтобы Сибирь была бы не только дойной коровой казны, а и объектом серьезных капитальных вложений, чтобы остановить процесс бесшумной, а потому и крайне опасной для существования русского государства уже в первых десятилетиях XXI века китайской агрессии. И здесь нельзя не вспомнить то, что Петр I, начиная западный (северо-западный, если сказать точнее) период русской истории, построил столицу именно на северо-западной границе страны.

И как уже говорилось выше, современная западная мысль, а за ней и известная часть русской интеллигенции, осознав тупик рационализма, обращается (конечно, в свою меру) к достижениям пантеистического холистического мышления древневосточных цивилизаций, окончательно теряя при этом христианские основы своей культуры, окончательно капитулируя перед наступлением язычества. В этой ситуации историческая задача России и состоит не только в возвращении и сохранении в новых условиях своей православной основы, но и в свидетельствовании Православия — незамутненного христианства всему современному миру, в котором в качестве мировоззрения превалирует научное мировоззрение, либо рационалистическое, либо холистическое.

Историческая роль России в нашу эру имеет тот же смысл, что и роль еврейского народа в истории Ветхого Завета: свидетельствование современному миру истинной веры в Бога.