 |
| Русская линия | Александр Каплин | 01.04.2006 |
В 1846 г. за подписью «М…З…К» в «Московском сборнике» появляется рецензия Ю.Ф.Самарина на сочинение графа В.А.Соллогуба «Тарантас». Для нас она важна содержащейся в ней оценкой реформы Петра I. Рецензент утверждал, что реформа «всколебала» лишь верхние слои русского общества, на простой народ она «не имела прямого действия», отстранив и как бы отдалив его от высших слоев. Но «мысль Петра» «все перевернула» в высшем сословии: «введены были новые начала и новые формы», «все было пересоздано».
Если в древней Руси все сословия росли «на одном корню», то впоследствии высшее сословие постепенно удалилось от народа, употребляло во зло народные начала, погрузилось в нравственный застой, обессилилось и выродилось. Оно утратило живой смысл старых преданий и дорожило только их формами. Неудивительно, что многие представители высшего сословия приняли реформу добровольно и не оказали даже «слабого» сопротивления, какое Петр I встретил в раскольниках и стрельцах.
Как на одно из важнейших последствий реформы Ю.Ф.Самарин указывает на «разрыв жизни с сознанием». Герой же произведения В.А.Соллогуба принадлежит к тому поколению людей, которое воспитано «не по-французски… не по-английски… а на отвлеченно-иностранный манер, то есть только не на русский».
В связи с этим интерес представляет и «манер» воспитания рецензента. П. Иосифова утверждает, что Ю.Ф.Самарин «не родился, а стал русским» и что «если бы судьба забросила его в любое другое государство (и в ту же сословную группу)… мы могли бы найти его в лице британского, немецкого или французского националиста. Суть его национализма не в том, что он русский». Но если «не в том», то «в чем»?
На вышесказанное отвечает сам Ю.Ф.Самарин текстом рецензии на «Тарантас»: 
«Есть целый строй созвучий неопределенных, но доступных внутреннему слуху ребенку; есть этот невещественный и неразлагаемый воздух родной земли, который необходимо нужен для первых годов детства. Душа пропитывается им сквозь и вместе с ним она вдыхает безотчетное и потому именно ничем позднее незаменимое сочувствие к тому миру, в котором суждено ей жить, к природе, к людям, к звукам языка, ко всему тому, что заключается под словом: родное. Как сплетается невидимою рукою духовная связь человека с целым миром, готовым принять его, — ни рассказать, ни подвести под систему нельзя. И потому сочувствие, о котором идет речь, не дается воспитанием, а приобретается само собою, естественно и просто. Воспитание не может создать его, но оно может помешать ему».
Ю.Ф.Самарин пишет о людях искусственного воспитания, которых оно «лишило их родного крова, родной земли, родного языка. Их назначение остается для них самих неразрешенною задачею». Они любят, «но не столько родину, сколько возможное осуществление своих надежд… <…> Вот что значит отсутствие безотчетной, врожденной любви, которой начало теряется в незапамятных годах детства, которое не разбирает отчетливо и холодно, но обнимает целый народ, как он есть, с его светлыми и темными сторонами».
Как видим, если уж говорить о национализме Ю.Ф.Самарина, то его суть именно «в том, что он русский»; «судьба забросила его» именно в Россию, а не «в любое другое государство».
Говоря о России, полагает он, надо не упускать из виду, что земля создает государство, а не наоборот: «общинное начало составляет основу, грунт всей русской истории прошедшей, настоящей и будущей; семена и корни всего великого… глубоко зарыты в его плодотворной глубине, и никакое дело, никакая теория, отвергающая эту основу, не достигнет своей цели, не будет жить». Родовое устройство, будучи низшей ступенью общинного начала, клонясь к упадку, спасает себя, облекаясь в другую форму: «Древне-славянское общинное начало, освященное и оправданное началом духовного общения, внесенным в него церковью, беспрестанно расширялось и крепло». Последним видом, выражающим земское и церковное единство, является единая, обнимающая всю Россию, государственная община.
Итак, начало общинное едино, потребность едина — «жить вместе в согласии и любви», формы выражения — различны. Такой общинный быт «предполагает высший акт личной свободы и сознания — самоотречение». Религиозное единство и «устройство сосредоточенной иерархии» содействовало осуществлению в государственной форме земского единства.
Ю.Ф.Самарин предполагает, что значение Киевской Руси к середине ХIX века никем не было понято. А ведь в ней было «внутренне единство жизни, всеобщее стремление освятить все отношения религиозным началом»; тогда «не было вовсе ни тесной исключительности, ни сурового невежества позднейших времен», и поэтому «Киевская Русь остается каким-то блистательным прологом к нашей истории».
Не все условия и «зародыши» просвещения перешли в наследство Руси Владимирской и Галицкой. В Новгороде (как части Русской земли) также существовали элементы будущего государственного устройства. И он не мог противостоять общей идее о Русской земле — облечься в государственную форму. Ю.Ф.Самарин, вопреки сложившимся представлениям, говорил о тесной связи Киевской Руси с внешним миром. Беду он видел не в заимствовании, которое «само по себе не только безвредно, даже необходимо». Плохо, что после этого не возникает потребность мыслить самостоятельно.
В первой части своей статьи, цель которой разбор и опровержение чужих мнений, Ю.Ф.Самарин излагает восемь тезисов, половина которых имеет «вид гипотез». Намерения доказывать их в статье он не ставил. В первых четырех он находит «точку соприкосновения нашей истории с западною» в «требовании органического примирения начала личности с началом объективной и для всех обязательной нормы».
Общинный быт славян основан не на отсутствии личности, а на свободном и сознательном ее отречении от своего полновластия, куда христианство внесло сознание и свободу. Славянская община, «так сказать, растворившись, приняла в себя начало общения духовного и стала как бы светскою, историческою стороною церкви». Отсюда задачи русской истории «внутренней» и «внешней» — «просветление народного общинного начала общинным церковным»; «отстоять и спасти политическую независимость того же начала не только для России, но и для всего славянского племени, созданием крепкой государственной формы, которая не исчерпывает общинного начала, но и не противоречит ему».
Прозываемые «славянофилами» дорожили «старою Русью не потому, что она старая или, что она наша», а потому, что видели в ней выражение тех начал, которые считали «человеческими или истинными». Они, по свидетельству Ю.Ф.Самарина, не желали «воскресить отжившее», не отрицали заимствование вообще, отмечали «соприкосновение» русской истории с западной.
Но в то же время он подчеркивал, как много зависит от предубеждений историков. И если авторы, например, больше склоняются «в пользу формальной правильности против внутреннего согласия и живого единства» (как К.Д.Кавелин), то с таким предубеждением «нельзя понять ни общины, ни русской истории, ни вообще какого бы то ни было исторического проявления идеи народа». Во многих случаях писал ввиду предубеждения и Н.М.Карамзин, а потому, нелепо считать его предшественником славянофилов, как это делал всегда находившийся «под влиянием чужой мысли» В.Г.Белинский.
Поэтому не «славянофилы» не понимают Запада, а «не-славянофилы» «не понимают России, потому что меряют ее на западный аршин». Ю.Ф.Самарин говорит о тогдашнем, активно проявлявшем себя общественном мнении, что оно разделилось не столько на московское и петербургское направления, сколько на «славянофилов» и «не-славянофилов». Причем первые в лице Ю.И.Венелина, С.П.Шевырева, М.П.Погодина и других «сделали хоть что-нибудь» на поприще исследования русской народности, но «что сделали не-славянофилы неизвестно». Обвинения последних в адрес первых просто несостоятельны, о чем бы они не говорили.
Славянофилы не утверждают, свидетельствует Ю.Ф.Самарин, что реформа Петра I убила в России народность и всякий дух жизни или что свойство смирения есть русское национальное начало, а любовь есть национальное начало, исключительно присущее славянским племенам. Что же касается «утраты народности», то «утрата» эта «не безусловная, — иначе мы бы погибли, — а утрата временная, сознательная и свободная, утрата не в смысле потери, а в том смысле, в каком человек, увлеченный в одностороннюю деятельность, временно оставляет без употребления многие свои способности, удерживая за собою право и возможность обратиться снова к их развитию».
Итак, по славянофильскому мировоззрению (в изложении Ю.Ф.Самарина), «явление Петра Великого», его реформа и последствия «не случайность, а историческая необходимость»; миновать или перескочить через эпоху преобразований было нельзя, этого потребовало «благо всей земли» как «всенародной жертвы». Но Россия изжила эпоху преобразований, и настало время развиваться самобытно, из самой себя: «Пора нам перестать казаться и начать быть; пора уважать и любить только человеческое и отвергать все, в чем нет человеческого, будь оно европейское или азиатское…» Народность же есть «общечеловеческое начало, развитие которого достигается в удел одному племени преимущественно перед другими, вследствие особенного сочувствия между этим началом и природными свойствами народа».
Национальная жизнь, сознанная народом, есть и его слово. Но верхние слои «разлучены с народом» не преднамеренно, это временное, неизбежное последствие петровской реформы. Это разлучение верхнего и нижнего слоев в «основе своей не было никогда преступлением». Сейчас — это зло, но оно поддерживается не умышленным отвержением, а незнанием. Это последнее и есть источник заблуждений. Оно рождает непонимание народа и недоверие к нему. А потому не просто надо, но должно, полюбив, узнать народ. Первый шаг к неотуманенному, здравому народному сознанию должно сделать высшее сословие, страдающее односторонним развитием.
Самобытное развитие России предполагает и крепкое политическое, государственное устройство, которое «есть ручательство за внутреннюю силу народа». Таким образом, насколько позволяли возможности полемической статьи в «Москвитянине», Ю.Ф.Самарин не только показал несостоятельность и ложность оценок «московского направления» «петербургским направлением», но и обозначил некоторые основные взгляды первого.
В «Московском сборнике» 1847 г. Ю.Ф.Самарин поместил отзыв на сочинение архимандрита Аполлоса о патриархе Никоне. Для автора Никон — великий патриарх, «на которого устремлены были взоры всей России и духовных представителей всего православного мира», чувствует «присутствие необыкновенного личного духа». Ю.Ф.Самарин, проникнутый чувством «благочестивого уважения к нашей допетровской старине», тем не менее осознает, что «не столь необходимо оправдание старины, не столько нужна наука историческая, сколько историческая память, восстановление живого предания». В этом он был единомышленником собирателей исторических древностей, неутомимых тружеников на этом поприще — П.В.Киреевского и Д.А.Валуева.
Ю.Ф.Самарин видит, что отрицательный образ действия против так называемого петербургского направления совершенно бесплоден. В начале апреля 1847 г. он сообщает А.С.Хомякову: «С литературною деятельностью нашею надобно будет проститься и начать действовать иначе». Причина, по его мнению, заключается в том, что их литературная деятельность «почти ни к чему не вела». Отсюда и стремление к деятельности практической, и сомнение: «Неужели я не найду себе в царстве русском дела по душе?» (май 1847 г.). Разумеется, он имел в виду дело, требовавшее всех его «способностей, всего времени и сердечного участия».
Поступив на службу и вникнув подробнее в дела, Ю.Ф.Самарин, естественно, не мог разделять крайние взгляды не служившего К.С.Аксакова. Он считал, что «правительство не творит жизни», но оно может содействовать ее развитию. К тому же Ю.Ф.Самарин все более и более приходил к выводу, что все важнейшие вопросы будут разрешены не чиновниками, а частными людьми, знакомыми с конкретным положением дел. Чтобы знать, как их решать, — надо послужить. А потому служба могла и должна была стать необходимой школой.
А.С.Хомяков не отрицал, но уточнял предложенную мысль. Задачу их направления он видел все же более обширной, разнообразной: и «наукообразное изложение теории», и «практическое приложение». Ибо сама эпоха призывает к последнему, так как подняты вопросы исторические, то и разрешены они могут «не иначе как путем историческим, т. е. реальным проявлением в жизни».
Исходя из своего понимания службы правительству и России, Ю.Ф.Самарин решил изложить сущность остзейского вопроса в форме писем. Написаны они были довольно быстро в мае — июне 1848 г., перед самим отъездом из Риги. Находясь в Остзейском крае, Ю.Ф.Самарин приобрел немало поучительных уроков, главными из которых были следующие. Бессилие — внутренний порок правительства. Оно от пустоты и безмыслия. Результат порока — непоследовательность.
Отсюда вывод: за правительство нельзя поручиться «на одну неделю». Но это не значит, что не надо служить. Наоборот, это дает повод знающим и умеющим людям повлиять на правительственные решения. Второй главный вывод Ю.Ф.Самарина: «убеждение в глубокой, коренной, систематической вражде немцев к русским. Они делали и будут делать нам страшное зло». С целью помочь его устранению и написаны были «Письма из Риги».
В них автор обосновывает, что Россия имела на Остзейский край исторические и даже естественные права. Это временно отпавшая часть самой России, «воссоединившаяся с нею навсегда». И само христианство впервые распространилось в Остзейском крае в форме православия, которое не было искоренено впоследствии. Связь с Православной Церковью в Лифляндии никогда не прерывалась. Поэтому жители Остзейского края вошли в состав империи не как чужие, а со всеми правами господствующего племени.
Но остзейцы не признают Россию своей отчизной. Их отчизна — или германский мир вообще, или «какое-то отвлечение от немецкой жизни». А потому его современное устройство «противоречит основным государственным и общественным началам, выработанным новейшею историею, достоинству и выгодам России, и, наконец, интересам самого края».
В связи с этим остзейский вопрос приобрел громадную важность для России, так как «одно из двух: или мы будем господами у них, или они будут господами у нас». Но управление края таково, что поставило в унизительное положение православие и русских. Все это требовало коренного преобразования, без сочувствия общества правительство их исполнить не могло.
Следовательно, преобразование надо начинать с «прояснения образа мыслей общества». После этого дело «совершится скоро и без шума». Будущая судьба самих остзейцев «вся заключена в России», и в их интересах честное освещение положения в крае. Таков основной смысл «Писем из Риги».
Окончив дела в Риге, в конце июля 1848 г. Ю.Ф.Самарин отправляется в четырехмесячный отпуск, который проводит в Москве и ее окрестностях, гостит у друзей, в том числе у Аксаковых и А.С.Хомякова. По имеющимся сведениям, все они вполне разделяли взгляд Ю.Ф.Самарина на остзейский вопрос. «Сочувствовал этому взгляду по существу» и святитель Филарет (Дроздов). В высших же кругах правильность воззрений Ю.Ф.Самарина открыто признали только Л.А.Перовский и граф П.Д.Киселев.
Возбуждение интереса к остзейским делам никак не могло нравиться «немецкой партии» — выходцам из этого края, занимавшим в Петербурге важные посты. Более того, по словам Ю.Ф.Самарина, «все дело находилось в руках остзейцев», ибо в центре самого правительства самообразовалось «особое министерство остзейских дел». Такой оборот поднятого вопроса не мог быть не замечен императором Николаем I, который смотрел на происходящее со своей стороны.
Дело в том, что «Письма из Риги» явились, по сути, первым полноценным произведением русской политической публицистики, в которых был поставлен один из важнейших болезненных вопросов, от разрешения которого зависела судьба многих других, а в конечном счете, и собственно России. Правительству и обществу было заявлено: что происходит в действительности и на что не следует закрывать глаза, ибо это может грозить гибелью.
Ю.Ф.Самарин не отождествлял правительство и императора, но это делал сам Николай I. Поэтому самаринские «Письма» были восприняты как преступление, и автор был посажен в Петропавловскую крепость. Беседа с императором рассеяла недоразумения относительно правительства. Но дело этим не закончилось, ибо в борьбу вмешались силы общества, война с которым, по прозорливому суждению С.Т.Аксакова, «опаснее войны с правительством».
Недоверие славянофилов, по мнению Д. Самарина, относилось не к правительству и не к принципам Николая I, а к деятельности правительства. И хотя в истолковании «православия, самодержавия и народности» славянофилы расходились с правительством, «большинство… общества того времени отвергало правительственное знамя в принципе». Победило в конце 1840-х гг. в остзейском вопросе именно «общество» в лице чиновников. Несмотря на то, что после разговора с Николаем I Ю.Ф.Самарин был освобожден, как выразился С.Т.Аксаков в письме к И.С.Аксакову от 25 апреля 1849 г., наступил «конец надежде на обращение к русскому направлению!»
Главными условиями общественного материализма он полагает желание «покоя и безопасности». По-своему формулирует материализм правительство (называя его дисциплиной и воздвигая на ней новую систему воспитания); по-своему — так называемая новая историческая школа (выдумывая родовое начало в прошлом и осмеивая семейный быт, «она с каким-то тупым восторгом рукоплещет поглощению земского начала… в прошедшем… а этим оправдывает правительственный материализм в настоящем»).
Служебная деятельность как цель теряет для Ю.Ф.Самарина «всякое значение», но он не отрицает ее как «побочное средство». Ведь «нужно же, чтобы кто-нибудь из нас овладел знанием нашей официальной действительности. Может быть когда-нибудь и это знание пригодится», — писал Ю.Ф.Самарин К.С.Аксакову из Киева 2 октября 1850 г. Через год тому же адресату он сообщал свое убеждение: «Корабль, на котором мы все стоим, тонет… ничто не спасет его…». Но он считал, что в этих условиях его место не в каюте, а на палубе. Последние выводы он делал в Киеве, куда был направлен правителем канцелярии генерал-губернатора в конце 1849 г.
Еще в сентябре 1845 г. Ю.Ф.Самарин писал К.С.Аксакову из Петербурга: «Хочется мне на Волгу или в Малороссию». Соседство их — символическое. Волга для Ю.Ф.Самарина «наша река, русская река по преимуществу, живой образ спокойного могущества и ясной глубины, образ величия, как понимает его русский человек в мире физическом и в мире нравственном» (письмо к К.С.Аксакову из Симбирска, октябрь 1849 г.)
Но и Малороссия для него не чужая. В письме от 7−10 февраля 1850 г. к А.О.Смирновой он восхищался: «3наете как интересна и поучительна история Малороссии». Он считал последнюю «совершенной противоположностью» Великороссии из-за отсутствия «нашей северной общины», развития «начала личности», отсутствия в характере малороссиян, как народа, «того свойства, которое называется выдержкою». Необъятные силы были разрозненные и бесплодные. И если бы не Москва, то «никогда бы русское начало здесь не восторжествовало».
А потому Ю.Ф.Самарин не мог согласиться с основной мыслью «Повести об украинском народе» П.А.Кулиша, что Украина могла сделаться самостоятельной, если бы не измена дворянства и не владычество Москвы, убившей ее народность. Ю.Ф.Самарин полагал, что главной причиной бессилия Украины был деспотизм дворянства, невыносимое положение народа, недостаток оседлости.
Чтобы спасти Украину, необходимо было «упрочить быт народа». Сами «герои Малороссии» сделать этого не могли, а потому «нужна была посторонняя, внешняя власть, самодержавная, неподсудная — власть государя». Должна была «выступить Москва», так как народ был против «союза с Польшею и неверными». Прикрепление к земле («зло великое») — жертва, но именно ею было предотвращено «еще большее бедствие». Итак, «Украине, предоставленной самой себе, предстояла бедственная будущность».
Спасение требовало отречения от политической самостоятельности. Конечно, Украина «много пострадала от Москвы», ибо то, что выработала для себя Великороссия, на Малороссию налегло «вдруг». И, тем не менее, именно Московское государство спасло материальное существование простого народа, «спасло Православие и вывело ненавистную унию. Всего этого Украина для себя не могла сделать».
Огромное значение в деле спасения Ю.Ф.Самарин придавал православной вере. Недаром, познакомившись в Киеве с Киево-Печерским патериком, он целый месяц «жил» «этою книгою» и собирался писать о ней статью. Он считал, что «вся древняя Русь светилась Киево-Печерскою Лаврою: казалось, как будто все пути примыкали к ней. <…> Она была в живом соприкосновении со всеми сословиями и званиями…». И сама жизнь печерских святых была для него «гораздо чудеснее их чудес». Впоследствии, в борьбе с католическим духовенством, почти все малороссийские ученые (богословы) заразились: заимствовали «форму науки» и «Бог знает к чему бы это повело, если бы живое общение с великорусским духовенством не удержало их на опасном пути».
Общий вывод о «Повести об украинском народе» Ю.Ф.Самарин делал такой: «Пусть же народ украинский сохраняет свой язык, свои обычаи, свои песни, свои предания; пусть в братском общении и рука об руку с великорусским племенем развивает он на поприще науки и искусства, для которых так щедро одарила его природа, свою духовную самобытность во всей природной оригинальности ее стремлений; пусть учреждения, для него созданные, приспособляются более и более к местным его потребностям. Но в то же время пусть он помнит, что историческая роль его — в пределах России, а не вне ее, в общем составе государства Московского, для создания и возвеличения которого так долго и упорно трудилось великорусское племя, для которого принесено им было так много кровавых жертв и понесено страданий, неведомых украинцам; пусть помнит, что это государство спасло и его самостоятельность; пусть, одним словом, хранит, не искажая его, завет своей истории и изучает нашу».
Несмотря на то, что Ю.Ф.Самарин из-за служебной деятельности как бы удалялся от основной проблематики «московского направления», на самом деле это мало отразилось на развитии его коренных воззрений. Обстоятельства жизни вносили лишь коррективы в то, о чем он думал и писал. На источник размышлений повороты личной судьбы практически не влияли.
Мысль «о плодах милости Божией», «озарившей» русский дух «полным светом Православия», А.С.Xомяков выделял особенно. Так, спустя два года в статье «О греко-болгарской распре» он писал: «С самого основания своего „Русская Беседа“ поставила себе прямою и первою обязанностью, по мере сил, трудиться не только в пользу просвещения вообще, но по-преимуществу, в смысле просвещения истинного, истекающего из начал верховной истины, Богом откровенной, т. е. веры православной».
Исходя из такого понимания русской истории, издатели «Русской беседы» иными, чем многие их современники, видели и тогдашние задачи общества. Настало время пересмотреть все те положения, пришедшие с Запада, которым безусловно верили: «предлежит подвергнуть все шаткое здание нашего просвещения бесстрастной критике наших собственных духовных начал и тем самым дать ему несокрушимую прочность».
В то же самое время на русских «лежит обязанность разумно усваивать себе всякий новый плод» западной мысли. Но А.С.Хомяков вновь напоминал, что «самая умственная жизнь получает все свое достоинство от жизни нравственной», а европейское просвещение страдает «пустодушием». На русских же лежит «обязанность стремиться к первому месту в рядах просвещающегося человечества».
Итак, поднималось «литературное знамя, знамя народного самосознания во всех областях жизни и духа». Заявленные в предисловии положения были развиты Ю.Ф.Самариным и К.С.Аксаковым.
Суть разногласий впоследствии Ю.Ф.Самарин определил так: «Русская Беседа» доказывала, что «общечеловеческие идеи вырабатываются из живых народных стихий, и… народ, заимствуя у другого плоды его умственной жизни, не просто переливает их в свое сознание, а претворяет их в свое духовное существо». «Русский вестник» «смотрел на дело иначе».
Полемика продолжалась и в 1857 г. Вопрос «об отношении нашей народности к западному просвещению» по-прежнему «занимал многих». Ю.Ф.Самариным была написана и опубликована еще одна статья «О народном образовании», а также «Несколько слов по поводу исторических трудов г. Чичерина», «Замечания на статью г. Соловьева „Шлецер и анти-историческое направление“. Кроме того, остались ненапечатанными „Замечания на заметки „Русского Вестника“ по вопросу о народности в науке“.
Во всех этих работах Ю.Ф.Самарин рассматривает один и тот же круг вопросов: что есть народ, народность, какова должна быть наука о народе и т. д. Отчасти это было продолжением размышлений 1846 г., когда он начал писать статью „О религиозном характере вопроса о значении народа“.
Ю.Ф.Самарин исходил из того, что история человечества совершается только „через народность“. Народное (как ложное) не противопоставляется общечеловеческому (как истинному); наоборот, „общечеловеческое осуществляется в истории и постигается через народность“.
Под народностью же Ю.Ф.Самарин понимал не только „фактическое проявление отличительных свойств народа в данную эпоху, но и те начала, которые народ признает, в которые он верует, к осуществлению которых он стремится, которыми он поверяет себя, по которым судит о себе и о других“. Но для самого народа эти начала представляются не „народными“ (т.е. не историческими и ограниченными), а, безусловно, истинными, абсолютными. Именно потому-то и вносит их народ в свою жизнь, что видит в них „полную и высшую истину“.
В основе любой образованности лежит „система религиозных верований“. А где есть вера, там „нет и быть не может, исключительной национальности, в смысле народного самопоклонения“, ибо „вера предполагает сознанный и недостигнутый идеал, верховный и обязательный закон“. Достоинство выработанной народом образованности в таком случае будет зависеть „преимущественно от чистоты его духовных убеждений и от объема и глубины его нравственных требований“.
Русскую народность Ю.Ф.Самарин понимал в неразрывной связи с православной верой, из которой „истекает вся система нравственных убеждений, правящих семейною и общественною жизнью русского человека“. Но „христианство отрешает народную жизнь от преднамеренной замкнутости и открывает для нее возможность всечеловеческого общения“. Хотя конкретные исторические обстоятельства могут не только препятствовать этому, но и „воспрещают его“. А потому необходимо замечать еще и „соблазн общения“, который может привести к отступничеству.
Так разрешал в общих чертах Ю.Ф.Самарин вопрос о народе и, отчасти, о народности. Правда, последняя категория рассматривалась им и „как определение испытывающей мысли“, а оно требовало нового пояснения. Ю.Ф.Самарин был убежден в том, что каждый народ „должен сам себя рассказать, объяснить, раскрыть и определить свое отношение к другим народностям, до него сошедшим со сцены и уступившим ему право первенства“, „обязан истолковать себя, оставить свою исповедь и передать данные для будущей его оценки тому народу, который вступит в его наследство“.
Эти обязанности нельзя возложить ни на кого другого, потому что задача состоит в обнаружении того, „что знает про себя только сам народ“. Только он сам может выполнить или не выполнить эту задачу. В последнем случае его история может остаться „навсегда неразгаданною тайною“. Но произнести „исторический приговор“ над народом, определяя его место в „судьбах человечества“, может „только другой народ“, принявший от первого его „умственное наследство“.
От имени всех единомышленников Ю.Ф.Самарин заявлял, что они не гоняются за оригинальностью, ибо такая „гоньба“ бесплодна. И цель для них составляет не „народность“, а истина. Судьба образованного общества в России такова, что, находясь „не на истинной“, а на „инородной точке зрения“, и приобщившись к „инородному взгляду“ на вещи», народность становится необходима и как «существенное условие успешного развития науки».
Но это условие утрачено, его необходимо возродить. Только мысль, «воспитанная в среде народности», способна «овладеть для науки именно теми явлениями, в которых она сама с собою встречается и узнает себя». Так, русскому и «дух русской истории» открывается яснее и полнее, чем кому-либо другому. «Народность познающей мысли» раздвигает пределы мысли, а не сокращает их.
Итак, народность — не только объект для мысли. Сама мысль получает от нее образование и развитие, «возводя» общечеловеческие начала через «народную среду», так как только в последней и через нее проявляется общечеловеческое. Именно поэтому «история движется вперед свободным совпадением народностей с высшими требованиями человечества». Изобрести, выдумать народность нельзя, ее можно только постигнуть. Но и это становится чрезвычайно трудно в силу конкретных исторических событий на Руси.
Особенности последних потребовали от Ю.Ф.Самарина нового пояснения категорий народности. Он считал, что «живая нить исторического предания» была перервана петровским переворотом. Это был именно переворот. Народ продолжал решать, как мог, свои задачи на основании тех же начал, которых «как будто бы не ведает». Историческая же наука, вследствие подражания, возникла не в живом народном самосознании, а как чисто формальная потребность истории.
В результате история других народов, «как бы готовая форма исповеди», была более или менее удачно приспособлена к русским нравам. То есть установилась «особенная точка зрения» на русское прошедшее. Стали искать не то, что искал и требовал сам русский народ, а чем проявили себя западные народы. Естественно, ничего найдено не было. Итог собственной истории совершенно не походил на западноевропейскую цивилизацию, принятую за образец. Отсюда вывод об обделенности, отсталости России, коренных русских недугах и т. д.
Жизнь и история народа не может наполняться тем, чего в ней нет или чего не найдено. Надо искать то, что есть или может быть. Ю.Ф.Самарин в 1857 г., как и А.С.Хомяков в 1839 г., призывает строже «допросить себя», выработать в своем умственном процессе не отрицание, а положительное усвоение истин. Ибо русская история, написанная по отрицательным или надуманным признакам, есть ложь, так как применен «не тот масштаб, которым мерила сама себя Россия».
Русская же народность объективно дорога тем, что в ней есть «жизненное осуществление начал истинных», в сравнении с западноевропейскими, которые представляются Ю.Ф.Самарину «односторонними, т. е. относительно ложными». Потому-то без народности и не может быть настоящего развития науки. Ю.Ф.Самарин вступает в полемику и с Б.Н.Чичериным, и с С.М.Соловьевым, представителями «отрицательного воззрения на русскую жизнь», видя ложность как их отправных посылок, так и конечных результатов самого метода исследования («неприменяемость избранного мерила к предмету изучения»), когда определяется русская история «не столько по тем данным, которые в ней есть, сколько по тем, которых в ней нет, и которым, по субъективному убеждению изучающих ее, следовало бы непременно в ней быть».
Отсюда ложность «родовой теории», отсюда и «несоображение» С.М.Соловьева, что «народ может развиваться, совершенно оригинально, никому не подражая, не отрекаясь от своей духовной самобытности, ради общения с кем бы то ни было». Значит, эта школа и стоит не «в средоточии жизни», а в «стороне от нее».
Все статьи, «слова» и замечания Ю.Ф.Самарина в дискуссии 1856−1857 гг. носили в целом теоретический, полемический характер и не преследовали цель положительного освещения русской истории. Тем не менее, мы находим немало суждений, которые выстраиваются в последовательную цепь событий и их оценок.
Он был убежден, что «народ идет вперед безостановочно», и ему, как духовной силе, «непременно соответствует порядок внешних проявлений и твердых, осязаемых признаков». Недостаток «общения» православной Руси есть особенность ее самобытного, «совершенно оригинального» исторического развития: отсутствие завоевания, ограниченная роль письменности в старину (но не вследствие бескультурья), особые понятия о суде, браке и супружеских обязанностях, крепостное право «в форме зависимости лица от земли», где «укрылось и спаслось для других времен право крестьян на землю» и некоторые другие отличия.
Что же касается недугов («лихоимства и обрядности») древней Руси, которая их не скрывала, но каялась в них, то они не только не исчезли после переворота, произведенного «бесстрашным хирургом, привезшим из-за границы новую систему лечения», но стали «коренными недугами новой России». К «мерзости» теперь только повернулись спиной.
Но Ю.Ф.Самарин не вычеркивал из истории полтораста последних лет, ибо «каждый период в истории народа имеет свою специальную задачу, свою цель и свою неизбежную односторонность»; он только считал необходимым обратить на них «трезвую и зоркую критику», почаще оглядываться назад, на «брошенное» «святое место» и на «оставшийся в стороне народ».
Как видим, ни служба, ни перемена мест и деятельности в предшествующий период не заглушили в Ю.Ф.Самарине прежних стремлений. Спустя десятилетие перед нами зрелый самостоятельный мыслитель, сознательно развивающий славянофильскую идею исторического развития России и убедительно обосновывающий понятия народа и народности (чего так хотел в 1847 г. И.В.Киреевский), которые вполне согласовывались с тем, что писали А.С.Хомяков и К.С.Аксаков.
Сущность его взгляда на крестьянскую реформу заключалась в следующем. Отвергая личное освобождение крестьян без земли, он придавал главное значение вопросу о наделе с сохранением общинного землевладения. В Великороссийских губерниях Ю.Ф.Самарин предлагал отводить в бессрочное пользование землю по числу тягла в зависимости от местности, а не по числу ревизских душ. Вся реформа должна была завершиться выкупом, который торопить не следовало. А потому Ю.Ф.Самарин нисколько не пугался продолжительности переходного, или так называемого «срочно-обязанного» периода.
Такие воззрения Ю.Ф.Самарина противоречили и взглядам сотрудников по Редакционным комиссиям, и А.С.Хомякова. Тем не менее, Ю.Ф.Самарин сумел подчинить свою деятельность разработке иных подходов к практической реализации крестьянского вопроса. Он был решительным противником крепостного права, которое рассматривал с нравственной, политической и хозяйственной точки зрения. Хотя крепостное право и существовало по всей Европе, но, по мнению Ю.Ф.Самарина, «может быть нигде оно не было так исторически беззаконно, как у нас, а потому так вредно и опасно в политическом отношении».
Там, на Западе, это был «недуг, прирожденный самому организму». Но «не так было в России: у нас государство сложилось из цельного вещества дружным усилием всей земли и, как в старину, так и до настоящей минуты, все сословия его поддерживали. Оттого, всякий русский, как бы далеко он не стоял от престола, видит в русском царе самого себя…». Отсюда возникал законный вопрос: «почему же не все сословия в равной степени пользуются его покровительством?»
Он видел, что «гражданские и хозяйственные отношения, основанные на крепостном праве, сами собою клонятся к упадку» и будущность Ю.Ф.Самарину представлялась не иначе как «загадочной». Упразднение крепостного права, он полагал, должно совершиться постепенно, «без гибельных потрясений, без разорения для помещиков и без водворения глухой, междоусобной войны между вотчинниками и поселянами», а для этого необходимо, чтобы «заодно с правительством работало и общественное мнение. Одними указами не пересоздать бытовых отношений двух сословий». Ю.Ф.Самарин, как и К.С.Аксаков, понимал все возрастающую роль общественного мнения. Его он считал силой, «которой предназначено расти и множиться, и кто не хочет искать ее союза, тому предстоит нескончаемая с нею война».
Будучи противником распространившегося в 1860—1870-е гг. мнения о необходимости федеративного устройства России, при незавершенности её государственного объединения, Ю.Ф.Самарин ожидал успеха на народно-монархическом пути, на который указывала русская история. В аристократическо-монархическом облике виделась не «завтрашняя Россия», а «вчерашняя Австрия».
Он был убежден, что самодержавию много еще предстоит совершить для блага России. Но для этого необходимо доверие к творческим силам русского народа. Россия, «развязанная у себя дома», верная своему историческому призванию, укрепит народные массы на окраинах, поднимет их дух. А народные массы окраин в 1860—1870-е гг. были «все еще за нас».
Страх же перед развитием собственного народа и неразлучное с этим послабление на окраинах открывало простор всем «антирусским стихиям, тяготеющим к заграничным центрам». Рьяной помощницей в деле разорения выступала русская заграничная пресса, которой нужно было «повалить или раздробить» Россию или, «по крайней мере, напоить ее до потери исторического самосознания, чтобы воспользоваться ее силами для неведомых ей целей».
Ю.Ф.Самарин выступал за сохранение и развитие национально-культурных традиций народов «окраин» — «пусть они сохраняют свои обычаи, свой язык», литературу, пусть исповедуют свою религию. Религиозный фанатизм к русскому народу не привился, и веротерпимостью древняя Русь опережала Западную Европу.
Считая необходимым знание русского языка, русификацию административной и общественной сфер, предполагал сделать это последовательно, решительно и неуклонно, учитывая национально-историческое своеобразие.
В речи начала 1860-х гг. о С.Т.Аксакове Ю.Ф.Самарин сказал: «Чтобы открыть ему глаза и вызвать к жизни его самородный, свежий талант, нужен был поворот в общественном сознании, известный нам под названием славянофильства, названием, которое почему-то казалось когда-то очень смешным тем, которые не понимали или не хотели понять его. Можно сказать, что это направление общественной мысли зачалось в доме С.Т.Аксакова, в кругу самых близких друзей и почти ежедневных гостей его». В приведенных словах мы видим уже новые оттенки в понимании славянофильства Ю.Ф.Самариным — это и «поворот в общественном сознании», и «направление общественной жизни». Конечно же, оценка «славянофильства» этим никак не исчерпывалась.
В «Заключительном слове» сходящей с «журнального поприща» «Русской беседы» при подведении итогов сделанного отмечалось, что она «представила немаловажные образцы самостоятельной, независимой, своеобразной русской мысли», в том числе и в области философии, истории, филологии. Среди конкретных заслуг отдельно указывалось на обоснование народности в науке, уяснение вопроса об общинном устройстве, основанном на общинном землевладении, и об освобождении крестьян с землей, возведение «славянского вопроса» «из области археологического интереса, в область живого, деятельного сочувствия».
Из тех же, кто поднял «знамя народного самосознания во всех областях жизни и духа», чаще всего называли три имени: А.С.Хомякова, К.С.Аксакова и Ю.Ф.Самарина, не забывая, конечно, и о братьях И.В. и П.В.Киреевских. Причем их деятельность считали не иначе как «подвигом».
И.С.Аксаков, сознательно взявшийся «поддержать по крайней мере нравственную чистоту знамени» славянофильства, «предупредить перерыв преданий», надеялся «дождаться, может быть, времени, когда явится человек более достойный, способный наследовать преемство духа всего учения» (См. письмо к гр. А.Д.Блудовой от 7 февраля 1861 г.)
Как раз эту роль невыполнимой для себя считал Ю.Ф.Самарин. В письме к К.Д.Кавелину от 11 ноября 1873 г. он писал: «…я убежден, что общие теоретические обвинения в такой переразвращенной среде, какова наша образованная, не могут иметь того характера и значения, какой они имели 30 лет тому назад. Теперь ставится в вину не неверие, а убеждение какое бы то ни было».
В 1876 г., менее чем за месяц до своей кончины, отвечая на совет заняться исключительно богословием из-за распространяющегося неверия, Ю.Ф.Самарин писал: «Мысль бросить все и поднять с земли нить размышлений, выпавшую из рук умиравшего Хомякова, меня много раз занимала; но я сознаю слишком глубоко, что до этой задачи я далеко не дорос умственно и не подготовлен душею (это главное)». Ю.Ф.Самарин решал «вопрос совести», когда «все кругом молчит и дремлет», т. е. «молчала и дремала» «переразвращенная среда». В такой среде требовался подвиг духа, а совесть заставляла сомневаться в достаточной подготовленности.
Ю.Ф.Самарин серьёзно помышлял о том, чтобы «переехать в Троицкую Лавру и поступить в тамошнюю духовную академию». И хотя намерение не осуществилось, но в 1871 г. Ю.Ф.Самарин был избран почётным членом этой Академии.
Почти те же слова мы можем употребить в отношении жизни и деятельности А.С.Хомякова, К.С.Аксакова, П.В. и И.В.Киреевских, Д.А.Валуева. И в этом смысле они так же, как и Ю.Ф.Самарин (а протоиерей А. Ключарев все же основывал свои суждения на времени преимущественно по завершении переходного периода у Ю.Ф.Самарина), были людьми не «школы, системы или известной партии», а «истинными сынами своей церкви и своего народа».
К ним можно отнести и слова протоиерея В. Нечаева о почившем Ю.Ф.Самарине: он «был истинно-церковный человек. Идея Церкви как семейства Божия, как братства во Христе Иисусе, была любимейшею его идеей. Ближайшее осуществление эта идея находит в храме — в церковном богослужении».
Протоиерей А. Ключарев назвал и «любимые мысли» Ю.Ф.Самарина:
«о преимуществах, какие имеет член православной церкви, стоящей на древних канонах, в обсуждении всех уклонений в духе и направлениях иных христианских исповеданий и всех явлений современной науки и жизни;
о необходимости стараться содержать наш народ в послушании церкви, создавшей его нравственный характер и его высокую судьбу;
о нашей обязанности тщательно сохранять наши права на каждый участок земли Русской, Богом нам дарованной и добытой кровию и трудами наших отцов и предков, и заботиться о бесспорном владычестве одной власти и одного закона во всей России от одного конца ее до другого;
о братской любви к единокровным и единоверным с нами славянам и другим членам православной церкви не ради своекорыстных политических целей, а ради их собственной свободы, счастия и преуспеяния.
В его сознании ясно предносился светлый идеал России, достойно представляющей собою живую великую часть православной вселенской церкви, самостоятельно соединившей свободу, искренность и цельность веры с глубоким и всесторонним образованием, от нижних до верхних слоев народа, как было в старину, проникнутой одними началами и убеждениями, с ясным сознанием своего исторического призвания».
Мы видим, что «истинный раб Божий» в то же время был «пламеннейшим патриотом в самом светлом, высоком значении этого слова», ибо патриотизм в христианском смысле есть «естественная, как телесное здоровье, добродетель, благодатию Христова учения освещаемая и возвышаемая до степени величайшего подвига: больше сея любви никто же имать!… И, к сожалению, не случайно то явление, что охлаждение сей любви рука об руку идет с оскудением веры: что и кого любить в самом деле, да и как любить, если не веришь?»
Все вышесказанное о Ю.Ф.Самарине без всякого исключения относится ко всем его со-ратникам, «зовомым славянофилам», неустанно стремившимся к тому, о чем писал летом 1850 г. Ю.Ф.Самарин в письме к А.С.Хомякову: «…напоминать беспрестанно, елико то возможно, о духовном начале, и, если, наконец, отнята будет всякая возможность говорить о нем, то унести его с собою в тишину частного, домашнего быта».
Славянофильская идея исторического развития России есть идея органического, неразрывного соединения любви к Отечеству Небесному и отечеству земному.
И нельзя не согласиться с И.С.Аксаковым, что славянофильство было не только «эмансипация народного духа от иноземного ига (в чем заключалась бы только отрицательная заслуга), но и подвиг народного самосознания, разъяснивший и определивший те духовные и социальные начала русской народности, которые призваны быть могучими факторами всемирно-человеческого развития и просвещения».
Александр Дмитриевич Каплин, доктор исторических наук, профессор Харьковского университета
1.Аверкий (Таушев), архиепископ. Современность в свете Слова Божия. Слова и речи. В 4-х т.- Т. II.- СПб.: Ред. альманаха «Реверс», 1995.
2.Андреев Ф.К. Московская духовная Академия и славянофилы // Богословский Вестник. — 1915. — Т. 3. — N 10−12.
3.Зызыкин М.В. Патриарх Никон. Его государственные и канонические идеи. В 3 ч.- М.: Ладомир, 1995.
4.Иванцов-Платонов А.М. Предисловие // Самарин Ю.Ф. Сочинения. Т.5.- М.: Тип. А.И.Мамонтова и К, 1880.
5.Иосифова П. Ю.Ф. Самарин и его «Письма из Риги» // Вестник МГУ. Сер. 8. История. — 1990.- N 6.
6.Иосифова П. Юрий Федорович Самарин в общественной жизни России. Автореф. дис…. канд. ист. наук.- М., 1991.
7.Нечаев В.П., прот. Речь в 9-й день по кончине Ю.Ф. Самарина // Православное Обозрение.- 1876.-N4.
8.Памяти Ю.Ф. Самарина // Православное Обозрение.- 1876.- N4.
9.Русская Беседа.- 1856−1860.
10.Русский богослов из светских людей сороковых годов (по поводу 5-го тома сочинений Самарина) // Православное Обозрение.- 1880.- N5.
11.Самарин Д. Поборник вселенской правды: Возражения В.С. Соловьеву на его отзыв о славянофилах 40 — 50-х годов.- СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1890.
12.Самарин Ф.Д. Несколько писем к свящ. П.А. Флоренскому // Богословский Вестник.- 1917.- NN 2/3−4/5, 10/12.
13.Самарин Юрий. Стефан Яворский и Афанасий Прокопович как проповедники. Рассуждение на степень магистра филос. ф-та.- М.: Универ. тип-я, 1844.
14.Самарин Ю.Ф. Иезуиты и их отношение к России: Письма к иезуиту Мартынову.- М.: Тип. Лазаревского ин-та, 1866.
15.Самарин Ю.Ф. Ответ гг. Ф. Бонку и Ширрену по поводу «Окраин России» Ю.Ф. Самарина.- Берлин: Б.м., 1870.
16.Самарин Ю.Ф. Письма о материализме // Православное Обозрение.- 1877.-N4.
17.Самарин Ю.Ф. Сочинения. В 11-ти т. (Т. 1−10, 12).- М., 1877−1911.
18.Самарин Ю.Ф. Переписка с баронессою Э.Ф. Раден: 1861−1876 гг.- М.: Изд. Д. Самарина, 1893.
19.Самарин Ю.Ф. Избранные произведения.- М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 1996.
20.Самарин Ю.Ф. Статьи. Воспоминания. Письма.- М.: ТЕРРА, 1997.
21.Серафим (Соболев), архиеп. Русская идеология. Историко-религиозный очерк.- СПб.: Литературный вестник, 1994.
22.Сергиевский Н., прот. Слово на Святой и Великий вторник страстной недели и при гробе Юрия Феодоровича Самарина // Православное Обозрение.- 1876.- N4.
23.Феодору Дмитриевичу Самарину от друзей // Богословский Вестник.- 1916.- NN10−12.
24.Хомяков А.С. Полн. собр. соч.- Изд. 4-е. В 8-ми т. — М.: Русский архив, 1900.
http://rusk.ru/st.php?idar=110101
Страницы: | 1 | |
