 |
| Русская линия | Виктор Юдин | 24.03.2006 |
Для ответа на этот вопрос нужно понять, что означает статус государственной религии в условиях современного западного общества с его нравами и требованиями. Этот статус четко определен в бельгийской конституции (grondwet) (III). С юридической точки зрения, он предполагает получение определенных прав в ответ на соблюдение некоторых обязанностей (права государства становятся обязанностями подданного и наоборот). Резюмируя положения закона, права эти следующие. Во-первых, государство гарантирует возможность проповеди Православия на государственных радио и телевидении. Во-вторых, священнослужители официально зарегистрированных приходов получают жалованье из госбюджета. В-третьих, государство предоставляет право преподавания Православия (Закона Божьего) в государственных школах [5]. В ответ, православные обязаны уважать законы страны и ее демократическое устроение. Православие обязано иметь одного официального представителя vis-à-vis бельгийского правительства.
Совершенно неожиданно для крошечной [6] и мало кому здесь известной [7] конфессии открылись небывалые перспективы. Официальным представителем Православия в Бельгии стал владыка Пантелеймон — митрополит Вселенского Патриархата в Бенилюксе [8]. Это был первый шаг, но, кроме того, нужно было найти кадры для преподавания православного катехизиса в бельгийских школах и открыть институт, предлагающий серьёзное богословское образование. По инициативе владыки Пантелеймона, приходской катехизический центр в г. Гент был реорганизован в столичный институт Иоанна Богослова. Он работает по программе Свято-Сергиевого Православного института в Париже, филиалом которого и является. В 1997 г., с началом преподавания православного катехизиса валлонской общиной, институт разделился на две части: фламандскую и валлонскую. Первую возглавил о. Доминик Вербеке (вложивший много сил для создания катехизического центра в Генте и сети православного образования), а вторую — Кристоф д’Аллоизио (молодой и талантливый богослов, президент Всемирного православного молодежного общества «Синдесмос»). Раз в месяц на радио и телевидении появляются программы, рассказывающие о жизни православных приходов (ответственный — владыка Афинагор, викарий Бельгийской архиепископии Вселенского патриархата). Около двадцати Православных приходов официально признаны бельгийским правительством.
Все это о правах, а, возвращаясь к обязанностям, возникает вопрос: что подразумевается под «официальным представительством» и «уважением демократического устройства»? Не противоречит ли это православному учению? Попытаемся кратко обсудить эту сложную тему.
Можно вполне понять требование бельгийского правительства о едином представительстве — оно необходимо для успешного общения между государством и Православной Церковью, притом одной Церковью, а не пятнадцатью. Ведь для понимания тонкостей взаимоотношений между православными юрисдикциями нужно быть специалистом по истории Церкви и православному богословию, каковыми местные чиновники не являются. Их подход прост: «Хотите иметь поддержку государства — сначала разберитесь, кто у вас главный». Но единое представительство не передает адекватно реальности православных юрисдикций, у которых нет единого главы. Вселенский Патриарх носит титул primus inter pares — «первый между равными». Его первенство — первенство чести, но ни в коем случае не первенство власти (8, с.126). Скорее, принцип единого представительства копирует структуру Католической церкви, отношения внутри которой строго иерархичны. Совершенно естественно, что та юрисдикция, которая получает право представительства, рано или поздно начинает скучать по лаврам Византийской империи. Как не вспомнить здесь второе искушение Иисуса диаволом в Иорданской пустыне: «Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их» (Лк. 4:6).
Мое замечание не касается нынешних иерархов. Теперешний представитель — митр. Пантелеймон — действительно человек, оказавшийся в нужное время на своем месте [9]. Власть, особенно в церкви, опасна лишь тогда, когда она становится страстью и используется в собственных интересах. Власть, воспринятая со смиренным сердцем, как служение и серьёзная ответственность, приносит великие плоды. Я здесь скорее имею в виду сами существующие структуры, которые сильно напоминают таковые в Католической церкви со всеми их преимуществами и недостатками. Преимущества очевидны: серьезное влияние, оказываемое на общество, прежде всего через католическую сеть образования, начинающуюся с яслей и продолжающуюся до окончания университета.
Недостатки Бельгия тоже вкусила в полной мере. Во-первых, сращивание церкви с государственными структурами привело не столько к христианизации политики, сколько к обмирщению церкви и потере авторитета среди верующих. В наше время уже с трудом можно отличить партию Христианских демократов, христианские профсоюзы и христианскую сеть медицинского страхования от параллельных нехристианских, прежде всего социалистических, структур. Эти организации, несомненно, сыграли важную роль в прошлом при формировании системы социального распределения. Однако можно с правом возразить, что эта система настолько же является отображением социалистических идеалов, насколько и христианских. Кроме того, эти организации в разное время попадали в центр скандалов политического характера, обвинялись в коррупции. Все это привело к постепенной утрате католической церковью доверия рядового бельгийца. Такого развития и нам следует опасаться; и нам тоже грозит искушение властью, сращивание с государственными структурами, лицемерие, карьеризм и, в конечном итоге, опустевшие церкви. Это познала Византия, это испытала Бельгия.
Во-вторых, демократия — символ и гордость современного западного общества — не всегда настолько терпима, насколько хочет себя представить, и насколько мы этого желаем. Влияние демократии — это то, что с идеалистической точки зрения можно назвать властью народа, с реалистической, по словам Платона, — властью толпы (9), и, наконец, по современному американскому опыту, — просто властью доллара. Действительно, слово «демократия» обозначает власть народа, на практике выражающая себя как власть большинства. Конечно мы, православные, будем рады, если все бельгийцы в один прекрасный день перейдут в Православие, но это всего лишь радужная мечта. А что делать, если большинство населения вдруг станет мусульманами или неверующими, а то и впрямую атеистами? Последнее случилось в свое время у нас в России, и сейчас на Западе это тоже постепенно происходит. Под влиянием повального обмирщения общества, дети из католических семей не хотят больше слышать о церкви и ее учении [10]. Большинство учеников в бельгийских школах предпочитают посещать занятия морали (zedenleer). Под ней подразумевается, в первую очередь, так называемая внеконфессиональная мораль. С практической точки зрения, это мораль атеистическая, отрицающая Откровение и утверждающая естественное происхождение нравственных законов. Кроме того, в программу предмета морали входит поощрение того, что традиционные религии называют грехом: на двери кабинета морали можно увидеть рекламу гомосексуальных отношений. Для среднестатистического класса государственной бельгийской школы типично то, что примерно 2/3 учеников изучают эту «мораль», а оставшаяся группка разделяется по официально признанным конфессиям, среди которых часто доминирует ислам. На тех, кто изучает религию, смотрят косо и стараются их маргинализировать: «Ты что! Будь как все!». В первую неделю учебного года школьник, при согласии родителей, может перейти из одного класса религии/нравственности в другой. И хотя закон преследует всякую возможность повлиять на это решение, на деле такое влияние часто происходит. Так в школах происходит выраженное в часах преподавания борьба за будущее страны, и, в конечном итоге, за души детей.
Что же на самом деле ожидает от нас государство: преподавание религии или нравственности? Конечно же, нравственности. Государству нужны граждане не только способные (или набожные, что для него совершенно не обязательно), но, прежде всего, законопослушные. Гражданин должен понимать и разделять нравственные устои общества. В этом смысле мораль — самый подходящий для этой цели предмет. Не удивительно, что и преподавание католичества в Бельгии нередко сводится к морали, особенно в средней школе. Связано это часто и с тем, что педагог уже не способен говорить с подростками о вопросах веры, которая их уже мало интересует, а то и впрямую претит. Однако предмет этот не только объясняет существующие нормы поведения, но и формирует свои, новые ценности. Ценности эти — гуманистические, иногда поверхностно совпадающие, а зачастую прямо противоречащие христианским. Гордость, независимость, сила воли, способность добиваться своего — это все то, что в современном обществе считается добродетелями, а в христианстве — пороками. Мы же понимаем преподавание морали совершенно в ином ракурсе. Православная этика стоит в одном ряду с другими богословскими дисциплинами: литургикой, аскетикой, патрологией, иконографией, агиографией, экклезиологией и др. Преподавание нравственности вне их контекста теряет смысл. Действительно, как можно объяснить десять заповедей Моисея (Исход 20: 2−17), не понимая, что их источником является сам Бог, с Которым у меня складываются глубоко личные отношения? Как можно понять эти заповеди, не зная, что в основе моего поведения лежит моё послушание Богу, а закон является только этическим и юридическим проявлением этого послушания? [11] Для нас нравственность является следствием религиозности, но ни в коем случае не наоборот. Православный человек нравственен, потому что верит, а верит он не потому, что нравственен. Отношения с Богом стоят превыше всякой нравственности, ибо Он и является её источником (10, с. 311).
Итак, в Бельгии сложилось парадоксальное положение — страна не православная, а Православие — государственная религия, хотя и не единственная. Наряду с пятью вышеуказанными вероисповеданиями, позже «государственным» стало англиканство, а сейчас рассматривается вопрос о признании буддизма, индуизма и религии сикхов. Православие, со всеми своими кажущимися привилегиями, поставлено в условия борьбы за выживание. В основном, мы преподаем православный катехизис детям эмигрантов, часто находящимся в чрезвычайно сложных обстоятельствах: с несовершенным знанием языка и местной культуры, с родителями, подающими документы на гражданство и живущими в страхе и ожидании. Надо ли удивляться, если в будущем нас просто вытеснят те, «которых больше», кто помускулистее, похитрее и побогаче. Православие поставлено в условия конкуренции. Что, впрочем, совершенно естественно: там, где демократия, там и рыночные отношения. А где рынок и конкуренция, там и власть золотого тельца.
В получении государственного статуса есть и определённая опасность внутреннего порядка. Возможность проповеди в масштабах целой страны меняет нас своими искушениями, главное из которых — триумфализм. Имея благую мысль обратить всех в истинное православное христианство, мы, сами того не замечая, начинаем участвовать в борьбе за влияние, за дополнительные финансовые ресурсы, а в конечном итоге, и за власть. Наличие постоянных финансовых источников предлагает стабильность, но налагает определенные ограничения. Что будет, например, если от меня, преподавателя православного катехизиса, живущего на государственном жаловании, министерство образования вдруг потребует включить в лекции защиту альтернатив сексуальной ориентации? Легко ли будет пойти на увольнение? Или придется хитрить и скрываться за умелыми формулировками, которые «и вашим подходят и нашим»? Тоже самое касается священника или епископа, получающих жалование из государственной казны. Как все это напоминает древний спор иосифлян и нестяжателей…
Так что как бы нам в стремлении христианизировать государство не получить противоположного: политизации и огосударствления религии [12]. Но это все о смутных перспективах, касающихся будущего. Я не пророк, и мои оценки вполне могут быть ошибочными. Что же касается текущего положения, то влияние Православия на государственные структуры в Бельгии минимально, и это правильно. Как ни парадоксально, но сила Православия как государственной религии в данный момент как раз и состоит в ее хрупкости и ранимости. Считая, что государственный статус дает серьезные преимущества при окормлении православной диаспоры, все же думаю, что использовать его надо с предельной осторожностью.
Виктор Владиславович Юдин, чтец прихода св. апостола и евангелиста Матфея (РПЦ), доцент Института Иоанна Богослова
Бельгия
I. John Farrow. Damiеn the Leper. New York, 1972.
II. Ст. 52 «О свободе совести» Конституции СССР 1977 г. (ст. 124 Конституции СССР 1936 г.).
III. Общий закон от 17 апреля 1985 г.; конституция Бельгии, ст. 181 § 2, введена 5 мая 1993 г.
IV. Higoumène Athanase (Cabirou), Un aperçu de l’Eglise orthodoxe, éd. de la Paroisse orthodoxe de la Protection de la Ste Vierge, Bruxelles, 1998.
V. Fr. S. Rose and Abbot Herman. Blessed John the Wonderworker. SHB, 1987.
VI. Архиеп. Василий (Кривошеин). Богословские труды. Н. Новгород, 1996.
VII. Nieuwsblad, 7 ноября 2005 г.
VIII. T. Ware (Bishop Kallistos of Diokleia), The Orthodox Church. London, 1997.
IX. Платон. Государство 553б-558с.
X. Лосский Вл. «Догматическое Богословие», в книге Мистическое Богословие. Киев. 1991 г.
XI. Иоанн Златоуст. Комментарий на книгу Бытия 16:14.
XII. Дьяконов М.Н. «Стоглав», в энц. Христианство. Т. 2. Москва, 1993 г.
СНОСКИ
1 — Визит был приурочен к канонизации патера Дамиана. Думаю, не случайно список государственных вероисповеданий был расширен именно тогда: на Западе к эмигрантам зачастую относятся как к прокаженным, а с последними Дамиан (Иосиф де Вейстер, 1840−1889), получив сан священника в Лувене (Бельгия), провел 16 лет в колонии на гавайском острове Молокай, деля с ними тяготы и совершая таинства. Несмотря на народное почитание сразу после кончины, католические иерархи долго считали его (обязанного соблюдать целибат) человеком падшим: в то время медицина полагала, что проказа передается через половые отношения (Дамиан умер от проказы). Популярное изложение жития патера Дамиана можно найти в бестселлере Джона Фарроу «Дамиан прокаженный» (I).
2 — С тех пор положение в стране совершенно изменилось: у власти побывали и либералы и социалисты, да и христианские демократы становятся все менее христианскими, а все более либеральными, служа мнению большинства, как и следует в демократическом обществе. Пример тому — тот факт, что недавний закон, разрешающий усыновление детей гомосексуальным партнерам, был принят благодаря депутатам именно этой партии.
3 — В Западной Европе, помимо Бельгии, только в Греции и Финляндии Православие признанно как государственная религия. Для Греции это совершенно естественно, так как там большинство населения — православные. В Финляндии Православие хотя и было всегда верой меньшинства, но тоже имеет давние исторические корни. Как бы на другом полюсе Европы находится Франция: после буржуазной революции она стала совершенно секулярной, антицерковной страной. Там религиозное образование — сугубо частное, церковные учреждения облагаются налогами, а отзываться положительно о религии в приличном обществе нередко считается дурным тоном.
4 — Когда приезжаешь на Афон, где византийские законы действуют и поныне, поражает то, как даже в этой монастырской республике коммерческие отношения влияют на повседневную жизнь. Например, скиты выплачивают монастырям пошлину за пользование землей — традиция византийская.
5 — Кроме государственной системы образования (куда входит и провинциальная), в Бельгии существует еще и католическая. До недавнего времени последняя считалась более привилегированной, прежде всего по причине более отработанных методов воспитания. Сейчас эти грани постепенно стираются. Обе системы образования существуют за счет госбюджета. Однако, католические школы нередко получают дотации от местных епископатов и монашеских орденов и, поэтому, обладают лучшей финансовой базой. Для нас главным различием является то, что в государственных школах есть выбор по предмету религии из числа «государственных» вероисповеданий, тогда как в католических школах такого выбора нет: там всем преподается католический катехизис.
6 — Число православных в Бельгии ничтожно — около 80 тыс. на 10 млн. населения (IV). Монастырей всего два, да и те крошечные. Традиция православной святости утеряна после Великого раскола 1054 г. Правда, в XX в. здесь подвизались видные русские богословы. Среди них — владыка Иоанн (Максимович) Шанхайский, канонизированный Синодальной Зарубежной церковью в 1994 г., и архиеп. Василий (Кривошеин), открывший заново православному миру сокровища богословского наследия Григория Паламы и Симеона Нового Богослова (V; VI).
7 — Уровень понимания рядовым бельгийцем того, что такое Православие, иллюстрирует заметка в одной из ведущих местных газет о престольном празднике в русском православном приходе св. ап. Матфея в г. Лувене. В ней архиеп. Симон именуется «Патриархом всея Руси» (VII). Это было бы неплохой шуткой с целью польстить Владыке, но самое забавное — то, что автор статьи и не подозревал о том, что шутит. Другой пример — когда говоришь, что преподаешь Православие, тебя тут же спрашивают: «А где Ваши пейсы?», а то и чего похлеще: «А ведь это ужасно больно, обрезание-то». Здесь многие просто серьезно убеждены, что под Православием (Оrthodoxie) мы имеем в виду ортодоксальный иудаизм.
8 — В Бельгии находятся приходы многих патриархатов, включая Вселенский, Московский, Румынский, Болгарский и Грузинский. Только первые два представлены епископами: Вселенский — митр. Пантелеймоном, Московский — архиеп.Симоном. Отношений субординации между ними нет и быть не может, так как они принадлежат к двум различным юрисдикциям. Однако, в понимании бельгийского правительства, главой является только одно лицо.
9 — Хотя и здесь есть свои «но». Греки отказываются создавать совет епископов по примеру французского Concile d'êveques, который решал бы все основные вопросы сообща. Во Франции такое сотрудничество вызвано обстоятельствами: там религия отделена от государства, и, потому, православные юрисдикции вынуждены искать поддержки друг у друга, тогда как в Бельгии тот, кто получает право представительства, в других нуждается меньше.
10 — Подавляющее большинство бельгийцев крещено в Католической церкви. Положение несколько сходно с таковым в СССР, где почти каждый был либо коммунистом, либо комсомольцем, либо пионером, либо симпатизирующим партии Ленина, а при этом, по настоянию любимой бабушки, был украдкой крещен батюшкой на кухне.
11 — Адам в раю не знал десяти заповедей. Его отношения с Богом строились целиком на любви и послушании. Как сын слушается отца, так и он слушался Бога. Поэтому первородный грех состоит в непослушании, в желании жить по своей собственной воле. На самом деле, и мы начинаем жить по воле диавола (XI).
12 — Двузначность подобного положения выражена в иконографических изображениях Христа в виде Пантократора (Вседержителя), ставшими чрезвычайно популярными в эпоху империи, будь то Византийской или Российской. Повторяя Никео-Константинопольский Символ Веры, мы утверждаем веру «во единого Бога-Отца Вседержителя». Однако, заметьте, мы говорим об «Отце» как о вседержителе, а не о Сыне, а Отца, по словам Евангелиста Иоанна Богослова, «не видел никто никогда», и потому Отца изображать не можем ни в качестве Творца, ни в каком бы то ином виде (по решениям Стоглавого собора 1551 г.). Чтобы увернуться от подобной сложности, иконографическая традиция стала прибегать к изображению Сына в виде Вседержителя. А вседержителя нам трудно представить иначе, нежели как в виде византийского императора или русского царя, со всеми ему принадлежащими атрибутами: короной, скипетром и державой. Воплощённый же Сын, Господь наш Иисус Христос, никогда не являлся в виде царя этого мира, в полном царском облачении (если не принимать во внимание светлые одежды, полученные Им от царя Ирода в насмешку, и позже разодранные римскими воинами) (Лк. 23:11, 34). Что значит быть Царем Вседержителем для Бога, нам едва ли дано понять. Стоя перед подобной иконой, лично у меня, по моей слабости, мысли часто сконфужены: я не столько думаю о Христе как об Истинном Царе, сколько о царе земном, претендующим представлять, а то и замещать, Царя Небесного. Все это вписывается не столько в православный, сколько в государственный идеал. Подобное положение обстоит и с религией государственной: не всегда просто определить, что именно в ней религиозно, а что государственно (XII, с. 639−641).
http://rusk.ru/st.php?idar=110093
Страницы: | 1 | |
