«Возвращение иконы» и современная иконопись

Ко дню памяти прав. Феодоры, восстановительницы иконопочитания

Сегодня Церкви возвращается большое количество ранее закрытых храмов и строится немало новых. Их требуется украшать иконами в традициях нашей Церкви. Появилось большое количество художников и иконописных школ различного профессионального уровня, более или менее квалифицировано занимающихся иконописью. Исследователи, пишущие о современной иконе, констатируют, что если пока и рано говорить о некоем «возрождении» иконописи в России, то безусловно можно засвидетельствовать устойчивый процесс «возвращения» иконы.

По большей части современные иконописцы ориентируются на сложившуюся в течение многих веков каноническую традицию, но тем не менее, сравнивая даже лучшие произведения современных художников и древних иконописцев, мы обнаруживаем некоторое сущностное, качественное различие. И здесь дело не в «обаянии древности» и «намоленности» старых икон. Не в том, что время, почтение к древности образа, бережность и любовь многих поколений молящихся, обращающихся к этим образам людей, придали им качества, которыми пока еще не обладают наши современные иконы.

Мы замечаем эту разницу не столько в области технологии и техники исполнения. Современные иконописцы уже обладают значительными знаниями о технической стороне работы средневековых мастеров благодаря тому, что в последние годы издано большое количество научных исследований по технологии средневековой живописи (в настоящее время эта работа с успехом продолжается). Тем не менее, даже когда мы видим точнейшие, сделанные почти с микроскопом копии древних икон (хотя надо определенно заметить, что средневековые мастера очень редко прибегали к буквальному копированию такого рода), даже в таком, казалось бы, предельном случае послушания древней традиции, качественное различие очевидно. При честном сопоставлении нельзя не констатировать, что между иконописными опытами современных художников и простотой, органичностью, величием и правдой древних образов — «дистанция огромного размера». Проблема не в нашем незнании технических приемов, отсутствии профессиональной эрудиции или каких-либо других, достаточно внешних факторов, которые могут быть приобретены путем старательного обучения. Нельзя также сказать, что дело в недостатке профессионализма или таланта у современных художников, обращающихся к иконописи. Ныне в связи с серьезным интересом к православию в нашем обществе, в этой области работает немало талантливых мастеров, имеющих достаточно квалифицированное профессиональное художественное образование и опыт.

По нашему мнению, проблема заключается в некоем качественном различии в отношении к иконе у современного и средневекового человека, различии в понимании содержания и задачи иконного образа. Для того чтобы современная иконопись не остановилась на стадии воспроизводства и стилизации, необходимо попытаться глубже понять древнюю традицию в ее богословских, мировоззренческих основаниях. Изучать внешние проявления иконы, такие как художественный язык, изобразительные средства, стиль, технические приемы и т. д. — исходя из внутреннего содержания этой традиции. Настоящее возрождение иконописной традиции станет возможно, если мы попытаемся вернуться к святоотеческому пониманию природы иконного образа. Попытаемся понять, что значило понятие образа для средневекового человека — человека во многом совсем иной культуры и иного взгляда на мир. Современные иконописцы уделяют много времени изучению технологических приемов древних мастеров, но так как это изучение не учитывает основной интуиции, породившей искусство иконописания, наши знания оказываются разрозненными, а приемы внешними. Дело восприятия иконописной традиции и приобретения мастерства, само по себе необходимое, превращается в поверхностную имитацию приема.

Присущее средневековью «онтологическое», по выражению священника Павла Флоренского, отношение к иконе, момент мистического соединения, соприкосновения в иконном образе земного и небесного, переживаемый, проживаемый человеком средневековья как объективно-реальные отношения, ныне во многом подменен отношениями рационально-спекулятивными и эстетическими. Онтологическое при-сутствие, про-явле-ние первообраза в образе для современного иконописца — это скорее интеллектуально-схоластическое, отвлеченное понятие, нежели основная предпосылка его работы. В понимании же древнего иконописца содержание его работы, то есть первообраз, реально присутствовало в его работе, то есть в образе — в форме, которую он создавал, и он реально и непосредственно общался с ним. Поэтому форма и содержание, богословские задачи и художественные методы их выражения были неразрывно взаимосвязаны и органичны друг к другу, находились между собой в живых, диалектических отношениях. Современный же художник чувствует себя всего лишь изображающим это отдаленное, гипотетическое содержание, которое влияет на форму не непосредственно, а опосредованно-механически. Для произведений, созданных на таких отвлеченных основаниях, характерны схематизм, вторичность и безжизненность. Тенденции, к сожалению, типичные для современной иконографии.

В этой ситуации современным иконописцам необходимо еще раз обратиться к традиции церковного искусства, или, по образному выражению протоиерея Георгия Флоровского, обратиться «вперед, к отцам», и проследить ее основные мировоззренческие интуиции и богословские основы. Приобщиться к онтологическому содержанию опыта средневековых художников, и исходя из этого содержания, изучать форму и методы их работы.

Иконоборческий кризис. Богословие иконного образа

Наиболее полную и законченную разработку теория образа получила в Византии в период иконоборческих споров, когда перед православным богословием встала непосредственная задача — оправдать практику поклонения иконам. Длившиеся в течение двух столетий споры о возможности почитания и поклонения видимым образам, сопровождавшиеся войнами и кровопролитиями, показывают, как актуально и остро воспринимался этот вопрос Церковью. Если отложить политические, государственные и другие внешние интересы, то на богословском уровне вопрос, как и в имяславских спорах начала XX века, сводился к спорам между рационально-логическим и трансцендентно-мистическим восприятием бытия. По замечанию А.Ф.Лосева, «последовательно проводимое иконоборчество — несомненно есть кантианство, которое полагает, что между „вещами в себе“ и явлениями лежит непроходимая пропасть, тогда как последовательно проводимое почитание образа… признает, что всякое явление есть откровение сущности и что сущность, хотя и непостижима сама по себе, все же может быть дана в определенных символах как идеальных формах и умопостигаемых образах». Под кантианством в данном случае философ понимает субъективистически-психологический релятивизм, в плену у которого необходимо оказывается мировоззрение, отказывающееся от признания онтологической природы образа-символа. Рассматривая полемику иконоборцев и иконопочитателей, мы не будем углубляться во все нюансы этого спора, но подчеркнем только мысли святых отцов, проясняющих тему в заданном нами аспекте, а именно явления Первообраза через Образ.

Позиция иконоборческой партии была последовательно рациональна. Любое изображение Бога — грех, так как Божественное неизобразимо. Опираясь в первую очередь на запрещение декалога, они обвиняли защитников икон в идолопоклонстве. В ответ иконопочитатели утверждали, что поклонение идолам — это поклонение несуществующей лжи, основанной на неистинной вере, пришествие же Истинного Бога Иисуса Христа во плоти дает право на Его изображения и сообщает этим изображениям освящающую силу. Так, Леонтий Неапольский (Кипрский) пишет: «Начертываю и пишу Христа… чтобы ясно видя их, вспоминать… и поклоняясь неодушевленному образу Христа, через него я думаю обнимать Самого Христа и поклоняться Ему… Мы, христиане, телесно лобызая икону Христа, или апостола, или мученика, душевно лобызаем самого Христа или Его мученика. Как подчеркивает протоиерей Георгий Флоровский: „Это уже не только дидактическое оправдание икон. Леонтий подчеркивает иератический реализм изображений; и то „воспоминание“, о котором он говорит, не есть только психологическое движение души…“ По словам В.М.Живова, „иконопочитатели утверждали нечто большее, чем изобразительное отношение иконы и архетипа, именно, что икона имеет ту же силу или энергию, что и архетип (отсюда… и возможность поклонения)“.

Опираясь на учение преподобного Максима, богословы-иконопочитатели утверждали, что „не почитать иконы — значит отрицать возможность обожения, проникновение божественных энергий в человеческую природу… значит отрицать движение человека ко спасению“. Иконные изображения, по определению виднейшего защитника иконопочитания св. Иоанна Дамаскина, уже не пустые и лживые идолы, но священные предметы, которым сообщается божественная благодать, так как они „носят имена тех, кто на них изображается“. Отметим, что в этом рассуждении св. Иоанна опять же подчеркивается связь между образом и именем, поэтому далеко не случайным оказывается тот факт, что на последнем этапе работы, когда образ завершен, иконописец подписывает икону именем прообраза.

Имя первообраза, по мысли Иоанна Дамаскина, содействует освящению образа, превращению его в сакральный предмет, икону. „Повинуясь церковному преданию, допусти поклонение иконам, освящаемым именем Бога и друзей Божиих и по причине этого осеняемым благодатью Божественного Духа“. Поэтому Бог может присутствовать в Своем образе. Образ Божественен, причастен Божеству, соотнесен с Ним, потому что являет Его. „Всякий образ, — как подчеркивает св. Иоанн, — есть обнаружение и показание скрытого“. И в этом смысле возможно видимое изображение невидимого, „так что телесный образ показывает некое безтелесное и мысленное созерцание“. „Что слово для слуха, то икона для зрения — мы мысленно с ней соединяемся“, - формулирует святой отец отношения между Образом и воспринимающим Образ.

Иконоборцы в ответ погружались в рассуждения о том, что Христос — Богочеловек, и две природы соединены в нем нераздельно, а изображая только видимую природу, лишь плотскую, человеческую сторону Богочеловека, иконопочитатели впадают или в несторианство, или в монофизитство.

В течение более чем столетних споров, завершившихся победой иконопочитания было сформулированно православное понимание природы иконного образа, изложенное в постановлениях Седьмого Вселенского Собора и трудах Патриаха Никифора и прп. Феодора Студита.

Отцы Седьмого Вселенского Собора проводят полное равенство между словесными текстами и соответствующими живописными изображениями, называя и то и другое чувственными символами. „Будучи чувственными, как иначе стали бы мы устремляться к духовному, если не посредством чувственных символов — письменной передачи и иконных изображений, которые служат напоминанием о первообразах и возводят к ним. Познаваемое тем и другим способом (через слова и через визуальные образы) не имеет между собою никакого противоречия, взаимно объясняется и заслуживает одинаковой чести“. На иконе, передающей внешний вид Иисуса, изображается Его личность в единстве двух природ, причем непостижимая Божественная природа присутствует в образе в своих энергиях. Именно благодаря „подобию“ иконы первообразу она получает его имя, а потому „находится в общении с ним, достойна почитания и свята“. И любовь, и целование, и поклонение через посредство иконы переходят к первообразу, то есть осуществляется акт общения, хотя и не непосредственного, а посредством изображения с первообразом. Цитируя Василия Великого, Собор говорит, что „честь, воздаваемая иконе, относится к ее первообразу, и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней“. Таким образом, иконы служат посредниками между изображенными и молящимися в силу благодатного общения, ибо благодать, стяжанная при жизни святым, пребывает в его иконах. Между святыми и молящимися осуществляется таким образом известная связь, определенный молитвенный контакт», — комментирует Л.А.Успенский основное положение Собора. Иконный образ приравнивается отцами Собора к Священному Писанию: он «находится в общении» с Первообразом и способен соединить с Первообразом того, кто находится с Ним в общении, то есть молящегося перед иконой верующего. Отцы Собора говорят о должном поклонении иконам, так как они напоминают нам священные Первообразы и события. «При помощи живописных изображений их (святых) можно приходить к воспоминанию и к памятованию о первообразе и соделаться причастным какого-либо освящения», — утверждает Седьмой Вселенский Собор. Но в понятии «напоминания» Собором подразумевается гораздо более глубокое содержание, чем в нынешнем обиходном языке. Это очевидно онтологическое содержание, так как из него вытекают как следствия: лобызание икон, молитва перед ними, то есть непосредственное общение с изображенным, возжигание свечей и лампад, каждение и т. п. Естественно, эти действия относятся к Первообразу, с которым способна соединять икона, а не к самому ее веществу. «Иконоборцы (кроме крайних проявлений — А. Д.), — по замечанию священника Павла Флоренского, — вовсе не отрицали возможности и полезности религиозной живописи». Очевидно, спор велся о самой природе образа. Об отношении к образу либо только как к предмету этого мира, либо как к предмету, реально обладающему также и священными свойствами, то есть энергией Первообраза.

Патриарх Никифор немалое внимание уделяет отношениям между наименованием, образом и первообразом. «Икона Христа, равно как и Богородицы, тем же именем называется, как и Христос и Богородица, следовательно, требующий отречения от иконы прямо требует отречения от того, чья икона. Таково свойство образа и его первообраза, что образ и икона называются именем первообраза, и при отвержении одного отвергается и другой, так как они существуют вместе». По мысли Патриарха Никифора, «образ — это всегда образ первообраза. Никто не назовет нечто „образом“, если он не имеет отношения (к первообразу). Ибо образ и первообраз всегда предполагают друг друга… и даже если вдруг первообраз исчезнет, отношение все равно останется». Образ (изображение) есть «соотносительное» понятие, то есть понятие, главной чертой которого является соотнесенность с другим, а не самодавлеющее бытие. «Соотносительным называется то, что в своем бытии определяется относительно другого». При этом отношение сохраняется и тогда, когда одна из сторон перестает участвовать в них видимым образом. «Представляя умершего, как живого, с помощью копии, памятника или очертания, (изображение) сохраняет продолжающееся отношение».

При этом в писаниях Патриарха Никифора подчеркивается мысль, более подробно высказанная его современником Феодором Студитом, о том, что художник, изображая внешний вид оригинала, способен выразить в нем его невидимую глазом сущность. «Художник, — отмечает Патриарх Никифор, — изображая, не разделяет внешний вид и внутреннее содержание первообраза, но стремится показать их в единстве». Живописец скорее соединяет, чем разделяет внешнее и внутреннее, «когда он изображает видимое и во всем подобное нам тело, как тварь: не уменьшая и ничего не отделяя от первообраза, он в мысли и относительно соединяет — природы ли это, или иное что, и запечатлевает единение. Вследствие сходства с первообразом и благодаря воспоминанию не только возникает видимый человеческий образ Христа, но даже и (Сам) Логос».

Рассматривая понятие образа в том же аспекте, что и Патриарх Никифор, преподобный Феодор Студит в ясных построениях решает сложнейший вопрос, послуживший одной из причин иконоборческого кризиса. Подчеркивая взаимосвязь между образом и первообразом, святой отец писал: «Первообраз и образ находятся как бы в соотношении двойного и половинного. Первообраз, конечно, заключает в себе самом образ, по отношению к которому он и является первообразом. Точно так же, как двойное состоит из двух половин, по отношению к каждой из которых оно является двойным, и так же, как не могло бы существовать двойного, если бы что-нибудь не мыслилось бы половинным, так и первообраз, конечно, не существовал бы, если бы не было образа. Первообраз и образ как бы имеют бытие друг в друге, и с уничтожением одного из них соуничтожается и другое, подобно тому, как с уничтожением двойного соуничтожается и половинное». Святой отец рассматривает отношения образа и первообраза в неразделимом единстве. Образ-символ имеет смысл только в своей соотнесенности с архетипом, без этой соотнесенности есть лишь «доска и краски», но внутри отношений соотнесенности «являет» (по выражению Патриарха Никифора) первообраз. В силу такой связанности с Первообразом и Образ приобретает его святость. В послании к Платону прп. Феодор пишет о необходимости поклоняться иконе и «веровать, что в ней обитает божественная благодать, и что приступающим к ней с верой она сообщает освящение. Ибо как в образе Животворящего Креста, так и в иконе Всесвятой Богородицы и всех святых всякое освящающее почитание икон через посредство (изображенных) на них первообразов восходит к Богу».

Объясняя содержание образа, преподобный Феодор Студит обращается к плотиновской категории «внутреннего эйдоса», но придает ему новое толкование. По мысли Феодора, в изображении внутренний эйдос выявляется для зрителей лучше, чем в самом первообразе. «Как тень, — пишет Феодор, — от действия солнечного луча становится ясно видимою, так и образ Христа становится явным для всех тогда, когда он является запечатленным на (различных) веществах». Таким образом, икона в понимании Феодора уже не только слабая тень оригинала, как у платоников, а особая форма выражения оригинала, специально ориентированная на выявление его «внутреннего эйдоса».

Чтобы понять, что имеется в виду под «внутренним эйдосом» вещи, одновременно называемым у прп. Феодора ее «внешним образом», который способно выразить искусство, приведем объяснение задач изобразительного искусства, изложенных в книге прот. Сергия Булгакова «Икона и иконопочитание». «Искусство проникает через кожу вещей, чтобы увидеть за ней их мыслеобразы, идеальную форму, которая просвечивает во всем их бытии, — пишет о.Сергий. — Их натуральный образ одновременно и показывает, и являет, и осуществляет эту форму, есть непосредственный образ ее реального бытия, но вместе он и затемняет ее, ибо реальный образ вещей не адекватен идеальной форме, он не есть их художественный образ. Искусство ищет явить вещи в их истинном бытии, дать им более художественное выражение, чем они имеют в реальности, в природе. Именно в иконе этой вещи искусство, творя идеальный образ, освобождает его от реальности… и чрез то выделяет чистый безпримесный, а не отраженый образ вещи. Итак, искусство есть прежде всего некое видение идеи вещи в самой вещи».

По замечанию В.В.Бычкова, «по теории Феодора должен изображаться во всех своих конкретных деталях изначально заданный в замысле Творца, как бы „онтологический портрет“ человека… Для него важен… „внутренний эйдос“ изображаемой вещи, являющийся производной сущности вещи и запечатленный в ее внешнем виде… его лик, а не меняющееся лицо. Именно в направлении таких изображений и развивалось византийское искусство уже с первых веков своего существования».

В понимании иконоборцев в изображении Христа существуют только две возможности: или изображение Божественной природы, что невозможно, или изображение только человеческой природы, что, по их понятиям, богохульно. «Но, — как подчеркивает Л.А.Успенский, — православные указывают на третью возможность, которая упраздняет всю иконоборческую дилемму. Икона изображает не природу, а личность, разъясняет преподобный Феодор Студит. Изображая Спасителя, мы не изображаем ни Его Божество, ни Его человечество, но Его Ипостась, непостижимо соединяющую в Себе эти две природы «неслиянно и нераздельно». По мысли Феодора Студита, икона и Первообраз имеют различные природы, но «едины по ипостаси». Ниже мы специально коснемся этой темы, рассмотренной отцами-защитниками иконопочитания в разделе «Образ Личности».

В результате длительной и кропотливой богословской работы отцами-апологетами иконопочитания была сформулирована уже заложенная в Священном Писании и Предании Церкви православная теория образа, включающая в себя, как неотделимую часть, установку на онтологическую взаимосвязь между Образом и Первообразом, явление Первообраза через Образ. Столь подробное внимание к проблемам изобразительного искусства на самом высоком уровне богословских авторитетов и церковного и государственно-административного управления — небывалый прецедент мировой истории. Святоотеческая теория образа оказала огромное влияние на все последующее развитие византийской художественной культуры, культур стран восточно-христианского региона, в круг которых вошла впоследствии и русская культура, и опосредованно на всю средневековую культуру и мировоззрение в целом.

В качестве послесловия хотел бы предложить слова протоиерея Сергия Булгакова, с реалистическим оптимизмом высказывающего уверенность в будущем Возрождении традиционного православного церковного искусства:

«…Находя основание в традиции и развивая ее, икона имеет свою собственную жизнь и в современном искусстве, и это искусство имеет великое и прекрасное будущее. Однако искусство не рабствует канону, как внешнему закону, но его свободно приемлет как древнее ведение и внутреннюю правду. Иконопись есть особая отрасль символического искусства, но она есть не только искусство, но и более чем искусство. Она есть боговидение и боговедение, дающее художественное свидетельство о себе.

Она требует для истинного своего осуществления соединения в одном лице художника и религиозного созерцателя-богослова. Одно художество само по себе безсильно создать икону, так же как и богословие. Поэтому творческая иконопись является труднейшим и редчайшим искусством, как требующая соединения этих обоих, также редких даров. За то и достижения и откровения иконописи превосходят по силе своей и умозрительное богословие и внерелигиозное искусство. Иконопись свидетельствует о потустороннем мире и его образах, она не доказывает, но показывает, не принуждает доводами, но убеждает и побеждает самоочевидностью. Истинная творческая икона есть явление Христа, Богоматери, ангелов, святых, рая, здесь на земле. Поэтому в ней искусству дается вообще самое высшее служение, какое только может существовать — возвещать славу Божию. Русская душа и русское искусство таит в себе новые откровения, новое творчество иконы, которого мы являемся уже современниками таит в себе новые откровения, новое творчество иконы, которого мы являемся уже современниками».