 |
| Московский комсомолец | Елизавета Маетная | 06.04.2005 |
Входишь внутрь — и озноб по коже. Высокие белые стены, сумасшедшая акустика, новая звонница на всю округу. К отцу Константину длинная очередь на исповедь. Много женщин, детей и военных. Батюшка вдохновенно молится и, увлекшись, нервно убирает волосы.
— Это у него от войны осталось. Наш батюшка в Афгане воевал, поэтому к нему постоянно служивые за советом и благословением приходят, — в перерывах между молитвами шепчет мне постоянная прихожанка.
Москвичи Ирина и Александр Башмановы ездят по Новой Риге на дачу много лет. На их глазах дарницкая церковь, которая в конце 80-х лежала в развалинах, превратилась в роскошный храм.
— Десять лет у батюшки и прихожан ушло на то, чтобы поднять его из руин, — говорит Ирина. — Вроде бы все это было на наших глазах, а все равно трудно поверить в чудо. Мы просто заехали полюбоваться на храм, а там познакомились с батюшкой и покрестились с мужем. Потом обвенчались.
Храм взорвали еще на заре советской власти, а в последние годы в нем держали колхозные минеральные удобрения. Они, как раковые клетки, съели старинный кирпич изнутри. Смотришь на старые фотографии и не поймешь, что за архитектурное строение это было. Кирпичные растрескавшиеся стены поросли мхом, летом на них шелестели листвой березки. Деревенские мальчишки играли в развалинах в свои «военные» игры, на окрестных лужайках мирно паслись козы да коровы. И только набожные бабульки нет-нет да и крестились по старой памяти на церковь, над которой уже давно не было ни куполов, ни крестов. Вспоминали, видать, малиновый перезвон колоколов, которыми славился храм на всю округу.
— Я как увидел его, и так мне жалко былой красоты стало!.. Пообещал Богу, что обязательно подниму храм из руин. Сколько бы лет и сил у меня это ни отняло, — говорит отец Константин.
Когда новый батюшка появился в Дарне, сомневающихся было много. Это ж сколько всего сделать надо, разве с виду обычному пареньку, хоть и со светлой душой, такая махина под силу?
— Я на него смотрю: молодой, худенький, в чем только душа держится. «Неужто осилишь, батюшка?» — вспоминает набожная старушка. — И так мы все эти годы вместе: и кирпичи выносили, и землю копали, и храмовую территорию облагораживали. Отец Константин все приговаривал: «С Божьей помощью вместе осилим». Так и вышло…
Как сворачиваешь с третьего бетонного кольца на Дарну и поднимаешься в горку, взору открывается чудная картина. На фоне бескрайних полей и перелесков взмывают в небо купола Крестовоздвиженского храма. Он весь как свечка, устремленная к облакам, — величавый, воздушный, будто и не на земле стоит, а летит по небу. Взгляд не оторвать.
— В этот храм я приезжаю уже несколько лет, как только выдается возможность, — рассказывает москвич Андрей Вадимович. — Отец Константин стал моим духовным наставником. Когда услышал из его уст, как из руин поднимали эту церковь, то сначала даже не поверил. А потом посмотрел на фотографии — каким был храм и каким стал, — поверил, что на свете могут быть чудеса. И творят их люди…
В Афганистане, в «черном тюльпане»
.Вроде бы не горы, но и равниной не назовешь. Круглый год невыносимая жара. Чуть полегче зимой, но тоже не расслабишься — душманы то с нашими бьются, то между собой разбираются. На окраине Кандагара — второй столицы Афгана — достаточно крупный аэродром. За него и клали без пощады сотни людей.Но аэродром — лишь одна причина, по которой до самого вывода ограниченного контингента советских войск здесь не прекращались кровопролитные бои. Кто владеет Кандагаром, тот контролирует весь юго-запад страны. А это — караванные пути, связующее звено между Афганистаном, Пакистаном, Ираном и дальше, к Персидскому заливу. Лакомый кусочек и для афганских королей, и для наркодельцов.
Впрочем, 18-летний Костя Волков тогда ни о чем таком и не догадывался. В отдельном разведывательном батальоне, куда попал Волков, были все спортсмены — борцы, самбисты, каратисты. Костю, радиомонтажника 5-го разряда с завода «Темп», тоже забрали в армию чуть ли не с тренировки. Два с половиной месяца учебки, пара поездок на стрельбище, а потом на борт «Ил-76» — и новогодняя ночь в Кабуле. 1 января 1982-го они уже были в Кандагаре.
Два года без двух месяцев. Как напоминание о тех страшных 670 днях две дорогие солдатские награды — медаль «За боевые заслуги» и знак ЦК ВЛКСМ «Воинская доблесть».
— Да ладно, — отмахивается теперь отец Константин, — там была война, я был как все. Чего теперь об этом вспоминать?
Лукавит немного отец Константин: в начале афганской войны солдат награждали лишь за особые заслуги. Получить тогда медаль — значит, действительно совершить подвиг.
— Никто ведь из нас не знал, какой он герой. Воевал, да, но кто ж из нас не воевал? — говорит бывшая фронтовичка 79-летняя Надежда Дмитриевна Газева, работающая в храме. — А однажды к нам приехали его друзья-«афганцы», они о многом говорили, отец Константин даже достал свою старую форму.
Каждый день одно и то же. Душманы обстреляли колонну, трое «двухсотых» (погибших. — Е.М.), пятеро «трехсотых» (раненых. — Е.М.), завтра за ними прилетит «черный тюльпан». Проклятая трасса, связывающая Кандагар с Шиндандом, Гератом и северо-западом Афганистана. Идет через весь город, и не обойдешь ее, не объедешь. Не было дня, чтобы наши колонны не подвергались нападениям. Моджахедам проще — они здесь выросли, каждый кустик знают, каждый холмик.
Разведчики всюду были первыми. То на «секретку» душманов наткнутся. То на свежую могилу, а там наш солдат, такой же мальчишка, как они. Только изуродован так, что мать родная не узнает, с отрезанной головой лежит.
Как ни гнал от себя воспоминания, Афган Косте Волкову еще долго снился. Вернулся на родной завод, пытался, как прежде, собирать приемники, ловить чужие «голоса» — до армии он увлекался всякими радийными штучками. Но все как отрезало.
Да еще каждую ночь тезка Костик снился. Соседняя кровать аккуратно застелена, на ней лежат письма из дома: «Сынок, с 20-летием! Мы тебя ждем! Очень-очень!!!»
А Костик, лучший друг, уже летит домой в «цинке».
«Как жалко, что я не успел!..»
Константин Долбилов из чувашского городка Ядрин погиб накануне своего дня рождения. А ведь у него были все шансы на спасение. Вот он, дембель, борт в Союз через неделю. Отказался бы от спецоперации — никто бы не осудил.Не отказался.
По рации передали, что Долбилова ранили в руку. «Фу, ну теперь его точно домой отправят!» — обрадовался вместе со всеми Волков. Костя тащил на себе раненого товарища, когда разрывная пуля влетела в почку. С шести вечера до двух ночи он был в сознании, не плакал, не стонал. «Как жалко, что я не успел…» — прошептал он медсестре и умер.
— Я хотел сразу поехать к нему в Ядрин на могилу, но всем «афганцам» категорически не рекомендовали этого делать. А потом пришло письмо от его сестры: «Нашла ваше фото в альбоме брата…» Я бросил работу и помчался к ним, — вспоминает батюшка. — Сходил на могилу, положил цветы, поговорил с его мамой. И — отпустило. А до этого каждую ночь снились братские могилы или что мы с Костиком до сих пор в Афгане, все воюем…
У каждого своя дорога к храму, Костя Волков нашел ее через четыре года после возвращения из Афгана. Учился в институте на дневном, потом перевелся на вечерний, увлекся мистикой, специфической литературой.
«Странный ты какой-то стал, может, тебе покреститься, а вдруг поможет?» — переживали друзья. В соседнем доме жил священник, отец Георгий Таболов. Они часто и подолгу разговаривали. А потом Костя поехал в Сокольники, в храм Вознесения Христова.
— Отлично помню тот день, когда я наконец покрестился, — вышел и по-другому увидел мир. Нет, он не стал другим, для всех он был прежним, таким же, как вчера. Просто для меня он стал другой…
Так начался для Константина путь к Богу. И путь к Храму…
Истринская Хатынь
Отец Константин возвращается с воскресной службы. В трапезной торжественно и светло, хотя нет ни одного окошка. На столе — распятый Иисус и старуха с косой.— Она всегда у меня здесь стоит, — поясняет батюшка. — Мы гоним от себя мысли о смерти, а почему? На Руси к смерти отношение всегда было почтительное. Многие батюшки в гробах жили, в гробах спали. И вообще заранее к загробной жизни привыкали.
— У вас что — он тоже есть?
— Пока до этого не дошел, — смеется отец Константин. — Но одного такого батюшку, ныне покойного, лично знал. Гроб у него был очень красивый, резной, на заказ сделанный. Он в нем варенья и разные соленья хранил, для себя берег, а другому отдал. Умер завмаг, уважаемый человек, а хоронить не в чем. Пришлось уступить.
Весело хрустит капустка, скрипит маринованный грибочек, дымится с виду наваристый, хотя и постный борщец. Самая подходящая обстановка, чтобы поговорить о жизни и смерти. В трапезной, где мы вкушаем после воскресной службы, раньше было кладбище. Только вместо кирпичей, аккуратно выложенных в рядок, кругом были гробы.
— Всех и не упомнишь, кого мы перезахоронили, — столько могил здесь было, в пять слоев гробы лежали, — говорит батюшка. — Сначала людей божьих хоронили, потом фашисты здесь своих солдат закапывали.
В 1941-м, когда немцы вплотную подошли к Москве, колокольню тут же снесли — уж очень из нее был хороший ориентир. В этой церкви чуть не устроили Хатынь — немцы согнали всех в храм и собирались поджечь. Несколько человек рванули наружу. Почти всех догнала автоматная очередь, но несколько человек все-таки сумели убежать и добраться до наших. Заложников чудом отбили. Немцы своих погибших при отступлении закопали тут же, возле церкви. Так и покоились они несколько десятилетий в общей могиле. Отец Константин останки захватчиков велел перезахоронить за оградой. Ибо на территории храма место лишь для истринских святых…
Одна из них — блаженная Сашенька, которая хоть и не причислена к лику, но всеми почитается как святая. Жила она еще в начале прошлого века, и ни ОГПУ ее не сломило, ни жизнь тяжелая. А вот людям Александра помогала, о себе не думая… На ее могиле, которая теперь заботливо обустроена на прилегающей к храму территории, всегда есть просящие — и после смерти блаженная Сашенька доносит людские просьбы до Бога…
* * *
Среди прихожан дарницкого храма — немало людей в форме. Частые гости здесь ветераны «Альфы» и «Вымпела», заезжают представители воинских частей, расположенных в округе. Для них отец Константин, служитель, как говорили, культа, стал своим, понятным и доступным, хотя и отслужил в свое время лишь срочную, зато какую!— Ему можно доверить свою душу, — говорят рано поседевшие ветераны. — Такое ощущение, что он прошел с нами все «горячие точки"…
— Некоторые батюшки ездят в Чечню, крестят там ребят, — говорит отец Константин. — Дважды в одну воронку снаряд не падает, но меня, если честно, на войну больше не тянет. Навоевался я… - и он нервно откинул за ухо упавшую прядь.
Впервые в жизни мне вдруг захотелось открыть душу, и в воскресное утро вместе с десятками прихожан я встала в длинную очередь желающих исповедаться.
