 |
| Правая.Ru | Илья Бражников | 05.04.2005 |
Во вступлении ведущий пожаловался, что вот-де православные такие неспокойные люди, все им чего-то надо, вечно они чем-то оскорблены, вечно судятся с кем-то — разве это имеет отношение к Богу? Прямо житья никакого не стало для простого человека: зайдешь в великий пост колбаски купить в магазин и уже боишься: а вдруг в этот самый момент ты оскорбляешь чувства верующих и на тебя теперь подадут в суд?
Ерофеев говорил первым и повел себя как образцовый либерал — сразу ушел от остроты конфликта. Он сказал, что возрождение Церкви — это очень здорово, что его радует рождение религиозного сознания в России, но не нужно Церкви вмешиваться в дела искусства, потому что художник всегда свободен и в творчестве имеет право на провокацию. Творчество — это его личное дело. Но и вера — тоже личное дело каждого. Поэтому пусть Церковь занимается внутренним миром людей, а не внешним миром, не общественными делами.
Отец Андрей, в свойственной ему манере, тоже согласился с тем, что Церковь не должна вмешиваться в светскую жизнь, но и мир тогда должен иметь какое-то представление об этических нормах. От пикетчиков балета «Распутин» отец Андрей отмежевался, но намекнул, что его самого не было среди этих пикетчиков лишь потому, что их действия носили отчасти антицерковный характер — ведь Распутин до сих пор не канонизирован. То есть, если бы это был пикет исключительно в защиту Царственных Страстотерпцев, диакон вполне мог быть в числе его участников.
Далее, в ходе обсуждения, звучали, естественно, магические заклинания о том, что Россия — многоконфессиональная страна, что нельзя обижать другие религии. «Ведь у нас много мусульман — есть в зале мусульмане?» (Поднялась одна рука). «Есть ведь неверующие, атеисты — как с ними быть? Кто неверующий?» (Поднялось в общей сложности, около десяти рук). «А кто православный?» — Даже без подсчета рук было видно, что их значительно больше. Но больше всех было, конечно, тех, кто вообще ничего не поднимал, — «молчаливого большинства», за которое и идет, в общем, в настоящее время миссионерская схватка. Их преобладание позволило Соловьеву и дальше разглагольствовать о том, что православные — такая же секта, как и все остальные, а в обществе российском все мирно и благополучно.
Однако, ясно, что в этой борьбе за обращение «молчаливых» у либералов нет больше никаких шансов, поскольку они не могут больше предложить ничего, кроме колбаски в Великий Пост (вот мерило «свободной личности»!). Они не могут предложить смысла жизни, в отличие от традиционных религий. А людям, в конечном счете, нужен смысл, им нужно верить и знать, зачем они живут и что их ожидает после смерти. Так что либеральный «колбасный консенсус» не может длиться бесконечно.
Разумеется, тезисы о том, что творчество и вера — личное дело каждого человека, — несостоятельны. Вся социальная мысль, в том числе европейская, ещё с 60-х годов знает, что это не так. Но и позиция некоего правового равновесия между Церковью и обществом, предложенная в очередной раз отцом Андреем Кураевым («дайте нам право на наше православное гетто»), имеет свои пределы. Ведь изначального «равенства прав» нет. Толерантности и терпимости требуют от православных, чтобы под видом искусства проводить политические провокации и, собственно, десакрализацию. И те же, кто призывает к терпимости, сами в высшей степени нетерпимы — прежде всего, к Православию — да и вообще к другой точке зрения. Почему-то они при этом до сих пор называются «либералами». Ведущий Соловьев, после монтажа смотрящийся таким толерантным душкой, которому всего-то надо, чтобы его не засудили за то, что он колбаски решил покушать в пост, — за кадром вел себя совершенно по-хамски, перебивал, передергивал, не давал договорить, постоянно плоско шутил на еврейскую тему, запугивал, обвинял и даже угрожал: Вы [православные — И.Б.] раскалываете страну!
Но — ладно: предположим, что мы — православные, пытающиеся занять четкую гражданскую позицию, — действительно, идиоты. Вообще кругом совершенно нормальные люди, а мы — религиозные фанатики, экстремисты, которые хотят расколоть общество, у которого проблем нет, которое совершенно едино и целостно. Возникает, конечно, вопрос: а на чем объединилось это общество? Разумеется, на той же «нормальности», включающей в себя антицерковность и антирелигиозность: нормальный человек может и колбаски откушать в Великий Пост, и поглядеть, зевая, как выделывают балетные па канонизированные святые мученики, последний русский Царь и Царица, их дети. Великие Княжны, которых цареубийцы, недострелив, потом докалывали штыками. Тела которых были облиты серной кислотой, подожжены, сброшены в яму и закиданы гранатами. Иконический образ которых стал символом возрождения России, русской семьи, Русской Православной Церкви. Весело, что говорить! Как сказал Ерофеев: «Подумаешь, показали танцующего царя. Что ж нам — не жить теперь дальше, что ли?»
Цинизм и особого рода безчувственность Ерофеева известны, и его примирительные слова в адрес возрождения русской религиозности никого не должны вводить в заблуждение. Возможно, он в самом деле не понимает, что такая постановка и есть вполне реальный удар по этой возрождающейся религиозности, это удар по сакральным основам, по святости новомучеников, на крови которых медленно, с огромным трудом поднимается новое здание русской государственности. Даже Никита Михалков понимает это, когда говорит в другой воскресной программе «Русский взгляд» о том, что только Церковь начинает подымать голову, и сразу по ней начинают бить. И, пожалуйста, не надо говорить, что это искусство!
Диакон Андрей Кураев возражал совершенно резонно: если вы не религиозны, и у вас нет критериев для определения границы кощунства, то должны же быть какие-то этические критерии, позволяющие определять безтактность и пошлость. Что бы сказала общественность, если бы был поставлен балет «Освенцим», завершавшийся «пляской смерти» в газовой камере? «Вы бы пошли на такое представление?» — прямо спросил отец диакон Соловьева. Тот не ответил, и весь этот кусок был, разумеется, вырезан из передачи, ибо танцующие святые мученики — это «искусство», это можно, а вот балет «Освенцим» — это, конечно, нельзя. Ибо кощунственно. Лучше вообще об этом не говорить.
Однако, было совершенно очевидно, что решение Таганского суда задевало и беспокоило Соловьева, что он не хотел бы развития ситуации в таком духе, и потому всячески карикатуризировал православную общественность, постоянно возвращаясь к любимому предмету — колбаске, которую ему вдруг запретят кушать в пост.
Если обратиться от этой фобии ведущего к реальной ситуации, мы увидим, что она почти прямо противоположна. Собственно, чтобы недалеко ходить за примером, в магазине «Седьмой континент», куда я зашел после записи передачи, мне вылили на голову целый ушат аудиорекламы различных мясных деликатесов. И я решительно не могу вообразить себе сегодня обратную ситуацию, чтобы из громкоговорителя агрессивно доносилось: «Не покупайте колбасу! Не ешьте мясо в пост!»
Точно такова же ситуация и со всем остальным. Российское общество страшно расколото — расколото именно либерализмом, идет давно описанная Гоббсом «война всех против всех», а усилия Церкви направлены как раз на консолидацию. Постановки, вроде балета «Распутин» или оперы «Дети Розенталя» провоцируют наиболее радикально настроенную группу православных на акции протеста, в то время как церковные иерархи, видимо, в угоду толерантности и терпимости, не препятствуют и не осуждают подобные мероприятия, которые должны однозначно квалифицироваться, во-первых, как религиозное кощунство, во-вторых, как не имеющие отношения к искусству, в-третьих — как политическая провокация.
Политические смыслы здесь довольно прозрачны. Православные патриоты, не утруждая себя анализом ситуации, все сводят к происку «жидов», их показывают в самом неприглядном виде по ТВ, а далее уже обвиняют в экстремизме Церковь, которой приходится отмежевываться от «народного православия». Итог неутешителен: кощунственный балет с успехом гастролирует по стране, патриоты вновь расколоты: православные обвиняют друг друга, с одной стороны, в «попустительстве», вплоть до «содействия», с другой стороны — в «сектантстве» и антииерархизме; планетарное «общество Спектакля» узнает, что Россия — «антисемитская страна, и уже ждет «санкций».
Последний пункт особенно тревожит. Как стало известно, ярлык «нацисты» сербы получили после того, как их таковыми признала еврейская общественность. Похоже, что с крушением социалистического лагеря, осталась только одна сила, которая обладает универсальным критериями отличия «нациста» от «цивилизованного». И если жидоборчески настроенные патриоты эту «силу» достанут окончательно, мировые целители пропишут нам то же лекарство, что и сербам, только, естественно, пропорционально увеличенную дозу — как Толстому в сравнении с Трусом из фильма «Кавказская пленница». Это не значит, что надо «страха ради иудейска» молчать в тряпочку. Однако, нельзя позволять и себя использовать. Ведь очевидно, что от ярлыка «антисемитизм», один шаг до «нацизма», а «нацизм» — это уже прямой повод к военной интервенции. В этой связи нельзя не отметить грамотный дипломатический маневр президента Путина, в последнее время постоянно увязывающего «антисемитизм» и русофобию.
