 |
| GlobalRus.Ru | Юрий Квятковский | 05.04.2005 |
Одно из наиболее распространенных мнений: избрание Кароля Войтылы — поляка и славянина — Римским Папой в 1978 году было полной неожиданностью для всех и произошло чуть ли не случайно. В том смысле, что Краковский Архиепископ и польский кардинал Кароль Войтыла был мало кому известен, а потому стал устраивающей всех кандидатурой. Верно в этой оценке лишь то, что Войтыла не был в числе фаворитов на избрание — впрочем, как показывала практика предыдущих лет, избрание «очевидных кандидатов» не происходило почти никогда. Однако говорить о неизвестности Войтылы, особенно в среде католических иерархов, неверно. Будущий Папа был известен как автор многочисленных книг и статей, посвященных самым разным, и порой очень сложным, сторонам взаимоотношений Католической церкви и общества. Эти книги еще до его избрания Папой получили известность и одобрение Ватикана.
Впрочем, очевидно, что это вряд ли могло иметь какое-то решающее значение для выбора Папы. Очевидно, что Кароль Войтыла был весьма популярен среди верующих у себя на родине в Польше. Более того, коммунистическая Польша стала к тому времени чуть ли не самой верной дочерью Католической церкви, где просто не существовало понятия пустующих храмов. При этом в Польше, где церковь стала символом пассивного сопротивления коммунистическому режиму, она по определению должна была быть оплотом консервативных взглядов и стоять на защите тех ценностей, которые подвергались угрозе со стороны коммунистической идеологии. Это, безусловно, могло сыграть свою роль при выборе Папы в 1978 году, особенно с учетом того, что другой оплот католицизма — Латинская Америка была тогда известна своим леворадикальным клиром.
Но все-таки, чтобы конклав кардиналов — тогда еще в значительной мере состоявший из выходцев из Западной Европы, прежде всего — Италии и Франции — решился возвести на папский престол Кароля Войтылу, должны были быть очень серьезные причины. И политически, и чисто психологически увенчать тиарой выходца из далекой восточноевропейской страны, чей католицизм считался чуть ли не «варварским», к тому же страны-члена коммунистического лагеря — было чрезвычайно сложно. Что здесь сыграло принципиальную роль, сказать сложно. Однако в любом случае нельзя исключать, что с новым Папой связывались весьма определенные ожидания. Можно предполагать, что кто-то рассчитывал на Папу как на консервативного — в охранительном смысле — католического деятеля, который призван сохранить устои церкви, а кто-то — прежде всего как на вероятного антикоммуниста. Если бы Папа просто соответствовал таким ожиданиям, он бы вошел в историю как достаточно ординарная фигура, чью роль можно будет емко и однозначно определить двумя или тремя словами в энциклопедическом словаре. Дело именно в том, что при формальном соответствии этим определениям, он сумел в своей деятельности настолько широко выйти за их рамки, что сами эти определения кажутся убогими.
Папа, безусловно, стоял за сохранение основ Католической церкви. При этом именно его понтификат начался с самых разных нововведений в тех сферах, которые не имеют отношения к подлинно значимым традициям. Римский Папа начал проводить аудиенции стоя, а не сидя, как это делали большинство его предшественников. Папа не стеснялся демонстрировать прессе свои пробежки в кроссовках по горным тропам, при том это не было кокетливым заигрыванием — просто он считал, что все это не так важно. Нынешние весьма неформальные формы общения церкви с молодежью, особенно сильно развившиеся при покойном Папе, когда-то тоже можно было с трудом себе представить.
Все вспоминают о его деятельности по сближению с представителями других религий, особенно знаменитое посещение синагоги и молитву у Стены плача. Это можно считать чем угодно, но только не поступком, очевидным для католического консерватора. Причем посещение синагоги состоялось в 1986 году, когда пресловутая политкорректность еще не была всепобеждающим учением. Как бы ни относиться к экуменической деятельности Папы и его покаяниям перед другими религиями — это прежде всего очищение от каких-то исторических наслоений, если и имеющих отношение к подлинной церковной традиции, то лишь опосредованное. Подлинная традиция — это христианская доктрина, святоотеческое учение и сформулированное на их основе отношение церкви к самым разным аспектам человеческой жизни. Собственно, именно за верность этим ценностям и положениям — связанным, в том числе, уж простите, и с вопросами контрацепции — многие готовы были (да и сейчас готовы) повесить на него ярлык мракобеса и обскуранта.
Антикоммунизм папы — вопрос, которому уделялось немалое внимание в конце 1970-х годов, также, как оказалось, меньше всего имел отношение к тому, что было принято называть этим словом. Иоанн Павел II, безусловно, не разделял коммунистических идей и был очевидным противником тоталитарных систем. Критике коммунизма были посвящены многие папские статьи — и это тоже естественно, учитывая его опыт жизни в коммунистической стране, а также то, что именно коммунистическая система тогда казалось наиболее мощной машиной по подавлению свобод.
Однако считать Папу сокрушителем коммунизма было бы очевидной неправдой. Менее всего Папа занимался подобной борьбой в политическом смысле. И одно из главных событий кризиса коммунистической системы в Восточной Европе — польский кризис 1980−81 гг., пожалуй, наиболее отчетливо это подтверждает. Именно там при нескрываемой симпатии к «Солидарности» церковь не позволила себе никаких прямых призывов к действиям и выражала чрезвычайно взвешенную (для условий тех дней) позицию. Католическая церковь приветствовала падение коммунистических режимов там, где это происходило. Однако именно как падение диктатур, а не ликвидацию «безбожной власти». Стоит вспомнить, что последние годы Папа и в статьях и проповедях проявил себя как жесткий критик социальных несправедливостей и грехов капиталистического общества. Причем критику эту при желании можно назвать левой, а многие даже всерьез уверены, что Ватикан является основным спонсором движения антиглобалистов. При этом ни у кого не повернулся язык объявить его конъюнктурщиком и человеком мимолетных убеждений.
Собственно, именно в этом и состояло главное достоинство покойного Папы — он умел совершать поступки, исходя из убеждений, которые иногда выглядели неоднозначными, однако в итоге оказывались выше любых ярлыков. Подобная неоднозначность никогда не объяснялась сиюминутными причинами. Значение некоторых шагов Папы (например, в деле религиозного диалога) сейчас пожалуй невозможно даже определить — это дело десятилетий. То, что принимая столь важные, временами радикальные решения, на фоне общих перемен в мире, Католическая церковь лишь укрепила свой авторитет и не потеряла ничего из того, что относилось к ее подлинным ценностям — вообще практически необъяснимо. Точнее, объяснимо лишь подлинной мудростью и истинным даром пастыря и политика. Собственно, именно поэтому смерть Папы вызывает такую печаль — из мира ушел по-настоящему мудрый человек. А такие фигуры все реже и реже оказываются среди властителей и первосвященников.
04.04.2005
