 |
| Вера-Эском | Священник Владимир Трухин | 01.04.2005 |
— Здесь улица проходила, тут гараж находился, а в этом месте колодец был. Он так и остался колодцем, — показывает отец Владимир на квадратную неровность в углу церкви. — А тут перед алтарем печка стояла.
Батюшка проводит обзорную экскурсию по своему храму, построенному на месте ветхой избы на окраине Нововятска, города, ныне совершенно слившегося с Кировом. С улицы видно, что храм недавно построен, а когда мы зашли внутрь, то я как-то сразу и забыл об этом, переспросил рассеянно:
— Храм дореволюционный?
— Нет, новый, — удивился священник моей непонятливости.
Но как-то все устроено по-старому, и ощущение намоленности, уюта очень сильно.
Церковь была поставлена за три месяца в 1998 году. Как раз во время так называемого дефолта, когда разом обесценились деньги. Но батюшка этого не заметил. Готовиться к строительству, закупать материалы начали еще с предыдущей осени.
— Дорого обошлось построить? — спрашиваю.
— В сто семьдесят тысяч.
— Во сколько? — ошарашенно переспрашиваю я.
— Никто не верит, — смеется отец Владимир, — но, наверное, дело в том, что деньги эти чистые были, сами верующие собрали.
Людей для строительства нанимать не пришлось. Мужиков собралось человек до двадцати, да столько же старушек, которые, выстроившись на трапах от пола до крыши, передавали одна другой блоки керамзитовые по двадцать кило весом, ведра с раствором. Мужики балки тягали на веревках, каждая в четверть тонны. Еще крыши не было, а уже начались службы. От непогоды спасались под пленкой, в которой скапливалась дождевая вода. Один раз полиэтилен прорвало, и молящихся окатило с головы до ног. К середине осени храм был готов. Надо сказать, власти ни о чем не догадывались, они предполагали еще долго мурыжить отца Владимира с согласованием проекта. Спохватились лишь тогда, когда прихожане стеклили окна под куполом. Рассердились, конечно, сильно, да только батюшка им так сказал: «Виноват. Знал, что делаю. Что хотите делайте, хотите на хлеб мажьте, хотите расстреливайте, а церковь стоит. Она нужна людям».
Он потом не раз еще всех удивлял.
«Вот то, ради чего я живу»
— Отец Владимир, кем вы были до того, как стали священником?
— Родом я из Куменского района. Там была маленькая деревня Гребени — восемь домов. Сейчас ее нет, вся распахана. Все что осталось — фундамент дома, построенного моим прадедом. Он был крепким хозяином, а сын его, то есть мой дед, стал председателем колхоза. Когда я — деревенский мальчишка — оказался в городе, долго не мог привыкнуть к здешним жестоким нравам. Все единства добивался, говорил пацанам: «Давайте дружно жить». Да какой там, все время приходилось драться.
После школы на столяра выучился, шоферил, десять лет работал наладчиком кузнечно-прессового оборудования. Последняя моя работа была необычной — тренер по каратэ. Такой вот контраст: из тренеров по каратэ — в батюшки.
— Насколько мне известно, в восточных единоборствах присутствует мистическая составляющая. С другой стороны, не преувеличена ли ее роль? Немало православных людей занимаются этим видом спорта, но у меня не сложилось впечатления, что это как-то влияет на их веру.
— Нельзя сказать, что совсем не влияет. Там все-таки исповедуется другая философия, хотя физическая подготовка и не противоречит православной этике. Но лучше обращаться к русским стилям рукопашного боя. Они не хуже восточных и даже имеют свои преимущества, если только интенсивно тренироваться. Каратэ обычно с большим рвением занимаются, а русскими стилями с ленцой. Но технически они, пожалуй, более выигрышны.
— Как вы пришли к вере?
— Мы все через скорби приходим, так было и со мной. Я учился в институте, занимался профсоюзной работой, тренировал ребят, у меня было немало учеников на тот момент, когда я оставил спорт. Надорвался. Началась бессонница, лечение не помогало, скорее, наоборот, ухудшало мое состояние. Тогда я решил самостоятельно изучить свою болезнь. Несколько лет просидел в библиотеке, осваивая психологию, прочитал великое множество книг на эту тему. Каждая из них содержала ссылки на какие-то другие труды, и я шел от одного к другому, пока не добрался до Библии. И в конце концов понял, что мне делать с моей болезнью. Нужно было просто расслабиться, смириться с бессонницей — это такой чисто православный подход, который мне помог.
Верующим я стал себя осознавать постепенно — в пору своих исканий много общался с «духовными» личностями, со всеми без разбору — мог и с сектантами поговорить, но все это было не то. Перелом наступил в 92-м году, когда я поехал в Москву, чтобы получить очередной разряд по каратэ. В спорткомитете познакомился с одной женщиной, которая оказалась православной, и до двух часов ночи она рассказывала мне о нашей вере. О святителе Алексии, который излечил жену татарского хана, о Сергии Радонежском и многом другом. Я так загорелся, что утром вместо того, чтобы идти на тренировку, отправился в церковь. Это был как раз тот храм, где покоятся мощи святителя Алексия. Я всю жизнь рос в рукопашной, район у нас агрессивный, жесткий, меня было трудно вытащить из драки — а тут стою и плачу. В тот момент пришло понимание: вот то, ради чего я живу.
«Что ни личность — то шедевр»
— Как создавалась ваша община или братство, не знаю, как лучше назвать?— В общих чертах так. Начали мы строить храм в Нововятске. И пришли ко мне два паренька, один стал алтарником, другой каменщиком, хорошие ребята, очень помогли мне. Жить им негде было, и я устроил их при церкви. Потом пришли два бомжа, говорят: «Возьми нас, будем помогать строить храм, только корми». — «Ну, — говорю, — живите». И стали они жить в полуразвалившейся хибарке. Потом еще один человек к ним присоединился. Перезимовали, летом у меня поработали — плохо ли, хорошо ли, но поработали.
За ними стали приходить другие бомжи, проситься к нам. Я им говорю: «Вы оставайтесь, только жить-то негде — давайте построим кельи». Построили шесть келий, и когда начались холода, в них зимовали уже человек шесть-семь. Весной они разбежались, к зиме опять набралось сколько-то народу, и так повторялось несколько лет. А года три назад, не знаю, что произошло, но общинка моя вместо того, чтобы растаять по обыкновению весной, наоборот, начала расти. Наступило лето, а у меня четырнадцать человек. В келейки все не влезли, спали в бане, битком туда набившись, и тогда в экстренном порядке пришлось нам перестраивать сарайку, мансарду сооружать. Число келий увеличилось до одиннадцати, и прокатился слух по Русской земле, что у нас принимают бомжей. Народ повалил валом, около трехсот человек прошло через наш приход, из них около шестидесяти осталось.
— Вокруг Кировской области лежит несколько национальных республик. Это как-то влияет на состав общины?
— В основном, конечно, у нас обретаются русские, но и грузин был, и якут, и татары, и удмурты. Удмурты мне нравятся — работящие мужики, положительные, вот только обидчивые очень. Чуть что не так, кто-то слово грубое им скажет — уходят. Однако некоторые остались. Возлагаю на них большие надежды.
— Келий, наверное, скоро перестало хватать. Как удалось справиться с этим?
— Да, места скоро не осталось, и тогда пришло решение выехать за пределы города. Стал я подыскивать место сначала мысленно, потом по карте, затем на машине. Выбор пал на село Вяз. Там я пятнадцатилетним подростком, помню, попал в кутузку за озорство. Нас посылали от училища убирать картошку, а я стал лазить по крыше церкви, не предполагая, что мне придется ее восстанавливать, служить в ней.
Правда, к тому времени, когда я снова там оказался, в селе не осталось ни одного жителя, хотя дома стоят крепкие — живи на здоровье… Но некому жить. Напротив церкви стоял полуразрушенный дом, который прежде принадлежал священнику. Удалось найти его нынешних хозяев и выкупить эту развалину вместе с участком в 30 соток. Собственно говоря, от дома мало что, кроме фундамента, уцелело, но мы надстроили три этажа, мансарду. Не сразу, конечно. Сначала там во временном бараке полтора десятка человек зимовало, потом все больше и больше. Сейчас живет около сорока человек, да еще здесь, в Нововятске, около двадцати. У нас здесь как бы приемный пункт, люди размышляют, остаться им или дальше двинуть.
— Всех принимаете?
— Большинство, но не всех. Жалко бывает, но одна бодливая коровка может все стадо взбаламутить. Есть такие — ни рыба ни мясо, да еще и пьют — таких я сразу с первого захода за порог. А если вижу, что еще может что-то получиться, уговариваю, увещеваю. Вот выгнал недавно одного майора, он и сам собирался уйти, ему два года нужно прослужить до пенсии. Документы были уже готовы, но он снова учинил пьянку. Пришлось сказать: «Забирай, брат, свои рюкзаки, ищи другое место». К тем, кто много отсидел, отношусь очень осторожно, не готов я с ними работать, бороться с лагерными привычками. Это не всех касается. Если человек действительно верующий, без блатных повадок, тогда добро пожаловать.
— На что живете?
— Картошку сами сажаем. Есть у нас лошадь, разродилась вот жеребенком, куры имеются, поросята. Но реально мы себя прокормить пока не можем. Что можно вырастить на 30 сотках, когда большая часть сил уходит на строительство дома, восстановление храма? Так что со средствами большие трудности. Приходится грешить. Всю ночь таксую, рублей пятьсот заработаю, еду за мукой. На мешок как раз хватает.
Искать благотворителей не очень получается. Отношение к нам какое-то недоброе. Или я дурак, или общество свихнулось. Шестьдесят человек не бродят по стране, не безобразничают, да еще пользу приносят — трудятся. И никому до этого нет дела. Что удивительно, попроси я денег на хлеб — откажут. А на вино — в любом доме дадут, даже незнакомые люди.
Но мы все равно выкарабкаемся, Бог даст. Хотим взять у властей в аренду подсобное хозяйство, пруд думаем восстановить, который убежал после того, как прорвалась плотина. Лесоразработками займемся, может, выйдет толк. В прошлом году ребята несколько бань срубили — продали. Одному человеку дом поставили — заработали 40 тысяч. Тем и живем, да еще, конечно, приход помогает, бабушки наши жертвуют, помогают.
— Мужики-то у вас работящие?
— Ох, не знаю, что сказать. Из шестидесяти человек трудяг у нас с десяток, может, наберется. Остальные «ежики», как я их называю («не выпьешь — не полетишь»). Объясняю им, что надежда их — только на труд, а бежать некуда, не набегаешься. Приходится подгонять, стоять над душой.
— Трудно с ними?
— Не то слово. Часто возникает желание бросить все. Один из наших «ежиков» был раньше автомехаником, машины ремонтировал. А у меня машина вся битая, в авариях побывала. Ну и попросил я его заняться ею. Он взялся. А как попали к нему в руки инструменты, так и поминай как знали. Дрель унес, головку от двигателя свинтил… Такое бывает, хоть и нечасто. А самое тяжелое и обыденное — это массовый запой. Было так, что одновременно в Вязу несколько человек запили и в Нововятске. Говорю: «Мужики, что вы делаете, бабушкины крохи вам отдаю, а вы еще и пакостничаете…» Когда такое происходит, опускаются руки…
— Как боретесь с этим?
— Олег, это наш старший в общине, все говорит: «Надо бы тебе почаще в Вязу бывать, ты как поговоришь с нашими, они успокаиваются». Но не так часто, как хотелось бы, получается посидеть, поговорить по душам. Я сейчас больше завхоз, чем батюшка. Лошадка моя — машина — по двести километров за день по городу наматывает. А когда надолго оставляешь мужиков, бунт начинается, матерные слова летят, а у нас с этим строго. Выматерился — на хлебушке посиди, или куришь не там, где положено, — на неделю без курева останешься и всю общину подведешь.
— Курить позволяете?
— К сожалению, на курево у меня самые большие расходы. Приходится смириться с этим, иначе из 60 человек три четверти разбегутся. Они лучше с голоду умрут, чем с этой страстью расстанутся. Потому делаю уступочку. Если хищник всю жизнь ел мясо, попробуй его на траву перевести, организм-то требует. Первое время не давал курить, и многие ушли. Есть у меня товарищ интересный — за пять километров бегал на трассу сигарету просить. Побегал, побегал по снегу, да ведь и не дал ему никто курева. Вернулся, впал в отчаяние. Насилу я его успокоил, остался он в общине. А дальше интересно получилось. Поставил я его хлеб печь. Он поработал, посмотрел и говорит: «Да как я прокуренными руками буду тесто месить?» И бросил курить. Сейчас он у нас главный пекарь.
— Много радости вам приносит работа с общиной?
— Если бы этой радости не было, давно бы все бросил. Последняя весомая радость — это история Виктора Шешукова (на фото). Я знал его еще в детстве, он года на три меня старше, учились в одной школе. Что-то в жизни у него не заладилось, стал пить, опустился, два раза в психушке лежал. В общем, дошел до края. А сейчас он мой ближайший помощник. Несколько лет не пьет, врачи удивляются: «Что это ты за таблетками перестал приходить?» Ему даже группу инвалидности понизили. Живет чистой православной жизнью, о чем ни попросишь, беспрекословно исполнит, трудится, молится. Мы составили свое правило, в котором присутствуют канон покаянный и молитвы к Божией Матери пред Ее иконой «Неупиваемая чаша». Молимся за всех наших, даже за тех, кто ушел от нас, и всегда будем молиться.
Много судеб прошло передо мной. Что ни личность — то шедевр жизненный. Есть у нас один капитан милиции, во многих горячих точках побывал, а потом допился до белой горячки. Но сейчас настолько верующий человек, что я только диву даюсь. Или вот другая история. Привели к нам доцента — настоящего, в каком-то техническом вузе преподавал. Первое время он меня просто замучил разными идеями, какие-то приборы предлагал создавать, сварочные аппараты феноменальные, системы точной доводки чего-то. А что нам доводить-то на картофельном поле? Год он пробыл у нас, не пил, держался, потом сорвался и вот уже снова несколько месяцев держится. Преображается человек, поднимается.
— Что приводит таких людей на дно общества?
— Был у нас случай интересный. Сидим мы с двоими мужиками нашими, разговариваем. Один прежде шофером был, другой — директором коммерческой фирмы. Спрашиваю у первого: «Чего же ты запил?» — «Деньги, — говорит, — перестали платить, все кругом разваливаться начало, одно расстройство. От бедности и запил». Спрашиваю у коммерсанта: «Саш, а у тебя денег много было? — «Полно денег, — отвечает, — вот и погубили они меня». — «Ну, так давайте порассуждаем, — предлагаю, — ты запил оттого, что денег не было, а ты запил, хотя денег было море. Так в чем же настоящая причина?» Разводят руками. Вся проблема в том, что человек не желает думать над тем, что с ним происходит, и деградирует. Приходится подталкивать к размышлениям, о смысле жизни спрашивать. Те, кто задумывается, остаются.
Витя Шешуков у нас пять лет, а Вовка вот почти с самого основания. Пареньку 16 лет было, когда он к нам пришел. Ни одного года в школе не учился, дома у него сплошная пьянка, а здесь читать научился, нормальным парнем стал, трудягой, душой коллектива.
— Вы упомянули про старшего в общине, Олега. Как он у вас оказался?
— По возрасту он, конечно, не старший. Закончил самую элитную школу в Кирове, не имея равных себе в математике. После того как пришел к вере, собирался уже постриг принять в одном из монастырей Татарии, но испугался, сбежал. Жениться было решил, но по пьянке отморозил пальцы на ногах и попал к нам. Стал понемногу в себя приходить, хотя долго не мог успокоиться. А потом однажды предложил я ему возглавить общину. До него трое на этом посту сменилось, не справлялись. Ну и Олег тоже говорит: «Ты и меня, наверное, скоро выгонишь?!» — «Старайся», — отвечаю. И стал он стараться, да так, что… В общем, они с Виктором Шешуковым — моя главная опора. Олег и в уставе церковном отлично разбирается, и в строительстве. С его-то ногами изувеченными полез на верхотуру — одиннадцать метров от земли, крышу над алтарем починил, в огородничестве знает толк… Удивительно одаренный человек.
— Не собирается ли принять монашество?
— Поживем — увидим. Несколько человек у нас к этому идут, преодолевают себя.
— Вы допускаете, что на базе вашей общины в Вязу может образоваться монастырь?
— Я думаю, что это неизбежно. Но опять-таки поживем — увидим. Вот из Архангельска к нам Сережа недавно пришел. Готовый монах. У нас внутри общины есть как бы еще одна община — церковная. Постепенно она укрепляется. Все в становлении. Человеку, чтобы встать на путь трезвой жизни, нужно года три, а многие совсем недавно к нам пришли. И храм в становлении — огромный, двухэтажный, прекрасной архитектуры с каменным входом-порталом. У нас в области таких больше нет.
«Нужно пройти через земной ад»
— На примере вашей общины что вы можете сказать о слабых и сильных сторонах русского человека?— Ленив русский мужик, ленив. Но в то же время и умен. Может, это его и расслабляет. Иной приходит к нам таким неучем, а дай ему посидеть, разобраться, и он со всякой задачей, со всяким делом разберется. Я это всегда замечал. Поручи ракету построить, посидят, покумекают, сделают. Многообразие мышления — вот замечательная черта русского человека. Но, с другой стороны, работать почему-то не любит. Может, это связано с тем, что советский режим его в грязь втоптал. Раньше русским было быть почетно, а теперь почет какому-нибудь американцу. Татарин — он человек, а русский — сволочь. Такой подход.
Советская система была задумана для уничтожения нашего народа. Она паразитировала на остатках русского духа. И этот дух погашался постепенно. Вот семья нынешняя. В ней главную роль играет женщина. Вдумайтесь, как это противоестественно. В Библии сказано, что женщина — помощница своему мужу, а теперь наоборот. Все делалось для того, чтобы уничтожить дух русского мужика. И когда он понял, что он дома никто, он запил. И чтобы вернуть мужика на тот уровень, на котором он был хотя бы 50 лет назад, нам и ста лет не хватит. Но дорогу осилит идущий, кто-то же должен начать. Я и пытаюсь.
— Верите ли вы в то, что нашему народу удастся выкарабкаться на этот раз?
— Как не верить, если и пророчества есть. Россия, правда, уменьшится в размерах до размеров Киевской Руси, но она будет могучим государством. Находит ли основание это пророчество основания в моей священнической практике? В последнее время в нашем храме и других вятских храмах прибывает молодежи. Идут крестить детей, каждое воскресенье к причастию стоит целая очередь — это уже фактор. Мое поколение и поколение моих детей потеряны для православия, почти потеряны, а вот на их детей — вся надежда. Как ни парадоксально, но среди них, живущих в такой страшной обстановке, есть самородки, способные в будущем повести за собой народ. Они поднимут Россию…
Из духовного училища сейчас вышла целая группа выдающихся людей. В будущем они станут ведущими пастырями епархии. Произошел переворот, переворот в сознании. Помню, как я плевался в сторону телевизора — на всю эту американщину и прочее. А Господь мудрее нас. Наши мужики в общине теперь хотят посмотреть простое, наше человеческое кино, хотят нашего русского всего. Целая видеотека у нас подобралась: сказки собрал — «Кощей Бессмертный», «Илья Муромец», «Морозко» — с огромным интересом смотрят. По которому разу прокручивают фильм «Михайло Ломоносов» — все одиннадцать или сколько там серий. И другие фильмы есть о русской старине, чтобы проснулась любовь к своей земле.
— Какой фильм самый любимый?
— Вообще-то «Иван Васильевич меняет профессию». Смешно, конечно. Но и «Михайло Ломоносов» любят смотреть. «Ивана Васильевича» смотрели несколько недель, раз пятьдесят. Прямо как дети малые. Многих фильмов не удалось пока найти. От иных отказываемся. «Сибирского цирюльника» не стал брать. Надуманный фильм. На первый взгляд, патриотический, а на самом деле что-то не то. А вот «Александра Суворова» не могу найти нигде.
— Вы не договорили о сильных сторонах русского характера.
— У нас все больше в общине появляется неофитов. Новичков в вере, которые ею просто заболевают, забывая обо всем на свете. В русском народе это проявляется очень глубоко. В других нет такой твердой решимости. Русский если не верует — он атеист. Но если пришел — это все. Горы готов свернуть. Вот один у нас — пять лет отсидел, на зоне пришел к вере. Весь горит. Таких примеров много. Тот же Виктор Шешуков. Первое время сколько раз я его, пьяного, возвращал из города. Сейчас это совсем другой человек. Посмотришь в глаза — это совершенно русские глаза. Насколько он предан Богу, столько любви в нем. Как умеет русский человек преобразить себя, понять смысл жизни, и не просто понять, а принять всем сердцем. Если бы не эти результаты — я бы давно все бросил. Если бы один из шестидесяти пришел к вере, уже был бы смысл трудиться. А когда их около десятка — это крепко поддерживает.
— Какие ошибки вы допустили при строительстве общины? Эта часть вашего опыта тоже интересна.
— Главная проблема — отсутствие личного примера. Я не являюсь таким примером — слишком слаб. Держаться нужно в чистоте, быть примером. Одними словами не поведешь за собой людей. По жизни, если разобраться, я не должен был этим заниматься, духовно к такому деланию не готов. Но так получилось, что Господь возложил это на меня. Все произошло помимо моей воли.
Большая ошибка была в том, что я в одиночку все взялся тащить — нужны единомышленники. В общине они не сразу появились. Происходило следующее: как только человек приходил к вере, он становился каким-то пассивным, как бы равнодушным к тому, что вокруг происходит. Это нормально, человек должен побыть наедине с собой, с Богом, пройти искусы. Серафим Саровский вон сколько лет в затворе пробыл. В минувшие годы у нас многие вот так от мира заперлись. Сейчас возвращаются понемногу.
Сейчас полегче стало, но прежде помощников мне очень не хватало. Нехватка личностей все равно тормозит и нашу общину, и страну.
— Положение нашего народа сегодня довольно отчаянное.
— Да, это так. Чтобы достигнуть рая, нужно пройти через земной ад и при этом не отчаяться. Не нужно бояться. Господь не оставит. Он из нас, неказистых, немощных, что Ему угодно, то и сделает. Я вот до рукоположения и говорить-то толком не мог, двух слов связать не умел, неразговорчивым был человеком. Не думал, что проповеди смогу говорить. Но через послушание человек многого может добиться.
Запомнился эпизод из одного фильма, кажется, про академика Попова. Как старец мальчика капусту учил сажать. «Ну давай, — говорит, — будем учиться капусту садить». — «Да я, дедушка, — перебивает его мальчик, — знаю, как сажать». — «Ты слушай меня, чадо, будем учиться послушанию. Вот роем ямку…» — «Да знаю я…» А старец берет саженец и вверх корнем сажает. Второй берет и тоже кверху. Спрашивает: «Понял как?» Ушел, потом вернулся, видит, что все аккуратно посажено, да только корнями вниз. «Да, чадо, — вздыхает старец, — капусту ты хорошо посадил, а послушание не исполнил».
Те, кто имеет послушание, — из них выходят духовно сильные люди, но эта наука трудно дается. Хотя жизнь немножко учит. Вот отправили мы двоих человек помочь батюшке, который церковь восстанавливает. В одно из воскресений ему понадобилось уехать куда-то, и он нашим сказал: «Вы уж сегодня не работайте». Они посидели, подумали, да и решили все сделать по-своему. Бревно потащили, упали вместе с ним, один правую руку сломал, другой — левую. Так вот и учимся потихоньку всю жизнь.
Все, кто хочет помочь общине, могут обратиться по адресу: 610 008, г. Киров, Нововятский р-н, ул. Мичурина, 22. Михайло-Архангельская церковь. Отец Владимир Николаевич Трухин.
В.Григорян
Фото И. Иванова
