 |
| Интерфакс-Религия | Архиепископ Элистинский и Калмыцкий Юстиниан (Овчинников) | 31.03.2005 |
— Как Вы оцениваете нынешние церковно-государственные отношения в Приднестровье?
— Начиная с августа 2003 года, они стали уже не столь безоблачны, как были раньше, потому что именно тогда по инициативе нынешнего уполномоченного президента Приднестровья Петра Заложкова от имени президента в Верховный Совет был дан на утверждение законопроект о религиозных организациях. Этот документ не столько давал большую свободу религиозным организациям (казалось бы, в духе времени), а, наоборот, ужесточал всемерный контроль государства, в частности, именно этого чиновника, над жизнедеятельностью религиозных организаций. По сути дела, новый закон ставил нас под контроль, который могут помнить люди, жившие в советскую эпоху.
Уполномоченный при этом получил массу прав, а религиозные деятели должны ходить к нему за всяческими разрешениями. Естественно, с той поры наши церковно-государственные отношения стали более натянуты, тем более что уполномоченный везде озвучивает президента, говорит от его имени и выполняет его волю.
Был интересный момент, когда в феврале 2004 года я стал говорить с президентом Смирновым по поводу этого законопроекта и просто обратил его внимание на то, что он идет вразрез с практикой России, Украины, той же Молдавии, что он вызовет недобрые отклики в мире, устанавливая такой вот полный диктат государства над религиозными организациями. А он пожал плечами и сказал мне: «Вы знаете, владыко, я не могу Вам ничего сказать, потому что я не читал этот законопроект, я почитаю и тогда с Вами поговорю».
Сам Смирнов, который подписал этот законопроект, не был его инициатором! Реально все это организовывал Заложков с сотрудниками министерства госбезопасности, которые ему помогли его разработать. Но от имени президента он начал потрясать этим законопроектом и говорить, что это воля президента. Вы знаете, насколько велико значение президентской власти у нас в Приднестровье? А на самом деле Смирнов имеет лично к этому законопроекту самое малое отношение, только, естественно, несет ответственность, потому что его именем прикрываются.
— Как Вы думаете, что стоит за этой инициативой, почему эта инициатива стала возможна?
— Дело в том, что наша республика очень маленькая, и для того, чтобы выжить, все эти годы требовалась большая концентрация и централизация власти, круга тех доверенных лиц Смирнова, которых он знал еще от «горячих» дней начала девяностых. И Заложков — это один из тех людей гвардии, которая пришла к власти на революционной, так сказать, волне защиты приднестровцев. Будучи человеком недостаточно образованным (у него нет даже высшего образования, этот человек взят с производства), Заложков работал в промышленности, но, обладая подвешенным языком, оказался востребованным.
Потом, видимо, Смирнов почувствовал моральный долг, ответственность перед этим человеком, который когда-то был верен Приднестровью, но президент не знал, чем его занять, поэтому, по предложению министерства госбезопасности, Заложков был назначен на должность уполномоченного по делам религий. На первых порах он вел себя достаточно корректно, но потом год от года его претензии на управление церковными делами в епархии (в первую очередь, я могу говорить за свою епархию) становились все больше и больше, то есть он, по сути дела, стал действовать в духе уполномоченных советских времен и все больше начинал со своими советами влезать в жизнь епархии. Когда он получал от меня отпор, советники из МГБ посчитали: ну, а что, мол, республика-то наша, захотим — пропустим через Верховный Совет тот законопроект, который нам нужен, нам все остальные законы неписаны, мы сами их пишем.
Иными словами, закон был принят по инициативе, в первую очередь, этого человека и стоящего за ним идейного вдохновителя из МГБ Дмитрия Соина.
— Намерены ли Вы предпринять в связи с этим какие-либо шаги?
— Конечно, священноначалие нашей Церкви поставлено в известность, обращаться в международные органы мне бы очень не хотелось, потому что сейчас это будет восприниматься врагами Приднестровья как повод для того, чтобы навести там порядок силами международных наблюдателей и т. п. Тем более что позиция Кишинева сформировалась очень ясно: они собираются расширять формат стран-гарантов и призывают, чтобы Америка и Румыния вошли в их число, помимо России и Украины, как было до сих пор. Поэтому мои обращения к международным инстанциям будут расцениваться внутри Приднестровья как предательские, провокационные. Со своей стороны я, конечно, удивляюсь их дерзости: неужели они всерьез думали, что могут вот так раздавить, облить грязью православную епархию, что об этом ничего не будет известно и что это останется кулуарным достоянием гласности только Приднестровья. Меня это поражает.
Вот эти нынешние взаимоотношения вредят всем: Церкви, потому что у меня уходят силу на разборку всех этих недобрых «завалов», и имиджу Приднестровья. Мои попытки встретиться, примириться по-христиански, по-человечески наталкиваются на стену непонимания: не хотят эти конкретные личности, которых я назвал. Мне кажется, и Смирнов хотел бы доброго разрешения этой ситуации и как бы ждет, когда это мирно разрешится, но до тех пор, пока он государственных чиновников не приструнит, ничего не получится. Потому что пока ситуация выглядит так: я посылаю священника к Заложкову, он звонит ему, я пытаюсь договориться о встрече с ним, а он начинает ссылаться на занятость, встречи не получается.
Недавно Заложков организовал травлю на священника в приходе поселка Первомайск, собрав непроверенные слухи, после чего я получил запросы от прокурора республики и от министра просвещения. Священника обвиняют в том, что он детей в школу не пускает, не разрешает им делать прививки, телевизор смотреть, хлеб в магазинах покупать, что от него там монашка родила. Прокурор как человек разумный и привыкший правильно оформлять поступающую информацию, хотя бы делает конкретные предложения с просьбой провести служебное расследование и сообщить о результатах! Я провел проверку, работала епархиальная комиссия из трех священников, выезжала на место, встречалась с людьми, я сам выезжал в этот приход, общался с прихожанами. Все, оказывается, просто обыкновенная ложь.
— Есть ли сегодня силы в Приднестровье, которые противодействуют Церкви?
— Нет. Есть сохранившийся еще с советских времен менталитет участия должностных лиц, но, я бы сказал, это лица русскоязычные, потому что у себя в епархии я вижу, что молдаване относятся к Церкви намного лучше, а так как у нас в Приднестровье было много людей пришлых, которые не имели церковных традиций жизни, вот с ними тяжеловато.
В этом отношении менталитет таких вот чиновников похож на советскую эпоху, но, я подчеркиваю, это больше русскоязычные — с молдаванами легче, они более привержены Церкви, они ходят на богослужения, соблюдают церковные обычаи у себя дома. Кроме двух-трех личностей, которых я назвал, Церкви никто не противостоит.
— Каким образом, по Вашему мнению, могут отразиться недавние парламентские выборы в Молдавии на отношениях Церкви и государства?
— Вы знаете, я не хочу предвосхищать события, но, судя по всему, президентом будет избран Владимир Воронин, и большинство его сторонникам в парламенте обеспечено. Воронин — очень сильный политик, прагматичный, которого у нас как-то недооценили. Он, по сравнению с предыдущими двумя президентами, прилагает серьезные усилия к тому, чтобы действительно сделать Молдавию независимым государством. Если Снегур не видел в этом вообще никакой перспективы, считал, что Молдавия должна войти в состав Румынии и всерьез не думал о независимости, Петр Кириллович Лучинский просто отбывал свой президентский срок, плыл по течению, то Воронин — человек сильной воли и честолюбивый. Он хочет зафиксировать в истории свое пребывание на посту президента.
Я думаю, он, конечно, не сторонник того, чтобы наши нынешние приходы Молдавской митрополии перешли в юрисдикцию Румынского патриархата, потому что это будет означать, что постепенно из-под независимости Молдавии выдергивают основу. Поэтому я думаю, что он будет и дальше поддерживать Молдавскую митрополию. Другое дело, что у него есть претензии, ему хотелось бы, чтобы митрополия более ясно высказывалась именно в его поддержку на выборах, показывала, что он помощник Церкви. С другой стороны, если он увеличивает формат стран, которые будут отвечать за судьбу Молдавии, то, естественно, и ОБСЕ, и Румыния, и Америка не сторонники сохранения в Молдавии московского церковного присутствия.
Последние шаги Воронина тоже очень интересны. Недавно он объявил, что к 9 мая по случаю окончания войны все ветераны и советской армии и, я так понимаю, воевавшие на стороне Румынии, — все получат одинаковые денежные вознаграждения. Но это же явный жест в сторону Румынии, чтобы румыны поняли: там наш человек. Я, к сожалению, об этом мало знаю, но один из ближайших родственников, не могу сейчас точно сказать, может быть, даже отец Воронина, пострадал после войны. Во время румынской оккупации он был старостой села, а с приходом советской власти был депортирован в Сибирь, и многие родственники Воронина бежали в Румынию, там у него и сейчас еще тетка жива, то есть его коммунистическое прошлое мешает ему помнить о своих корнях и семейных обидах.
— Как Ваша епархия может повлиять на дальнейшую судьбу отношений между Тирасполем и Кишиневом?
— В этом году исполняется 15 лет сепаратного проживания населения правого и левого берега. И если даже Тирасполь политически заставят принять определенные условия, сумеют оказать давление, а вероятнее всего, оно будет оказано, понятно, что Приднестровье не окажется в фаворе у Кишинева. Вероятнее всего, ему гарантируют определенный статус, но не более.
И тогда встанет вопрос: а как на уровне межчеловеческого общения людям, которые 15 лет уже прожили раздельно, объединяться, как им жить. И вот здесь, мне думается, вырастет роль Церкви, потому что нужно будет делать и общие крестные ходы примиряющие, и проводить общие панихиды, то есть жизнь-то будет продолжаться, нельзя же будет все время вот это кадило разжигать, кадило вражды. Будучи человеком русским по происхождению, как бы я ни хотел сказать, что будет независимым Приднестровье, но если смотреть реально на вещи, если Осетия и Абхазия имеют еще шансы какие-то, они граничат с Россией, то что, Приднестровью даст статус Калининградской области? Нет, конечно, на это никто не пойдет.
Киев настроен на то, чтобы быстрыми темпами идти в Европу, поэтому проблема Приднестровья ему тоже не нужна на границах с собой. Поэтому, честно сказать, реально я не вижу того, чтобы в будущем можно было говорить о признании независимости Приднестровья. Видимо, его не будет. И здесь нужно прорабатывать статус, который бы гарантировал, что если вдруг Кишинев действительно пойдет под Румынию, чтобы тогда Приднестровье могло определиться, готовить уже какие-то линии обороны для отступления. Но для отступления, естественно, на подготовленной позиции. Поэтому я думаю, что роль Церкви как примирителя, как именно доброй матери, которая должна развоевавшихся детей обнять и примирить, будет в будущем очень велика.
— Что Вы думаете о деятельности Бессарабской митрополии, о ее попытках создать по всей Молдове и за ее пределами параллельные церковные структуры?
— Конечно, это шаги антиканонические, антицерковные, конечно, такого быть не может. И понятно, что, когда лет пять или шесть назад бывший епископ Русской православной церкви Петр Педурару вдруг получил наименование архиепископа Кишиневского и митрополита Бессарабского, экзарха земель, и мы на это всерьез не среагировали, я имею в виду Московский патриархат, то форма была уже создана, а теперь эта форма наполняется реальным содержанием.
Во-первых, не может быть в одном городе, согласно церковным канонам, два православных епископа с системой одинаковых титулов, то есть какой-то из них — неправославный. Так какой не православный — наш Владимир или Петр? А мы делаем вид, что само собой это как-то рассосется. Нет.
Теперь по поводу «экзарха земель». Это тоже нонсенс, но он уже получает воплощение. Я видел ксерокопию указа этого так называемого митрополита Петра, в котором говорится, что на территории Москвы он создает благочиние из пяти, кажется, священников, и что благочиние создается в «экзархате новых земель», то есть Москва — это новые земли Румынского патриархата!
— Как Вы в целом оцениваете деятельность Петра Педурару?
— Когда Петр стал кандидатом в епископы, тогда срочно нужно было подготовить национальные кадры, и, видимо, никого более достойного не нашли, на тот момент он оказался на глазах. А так-то ни по каким параметрам, скажем так, человеческим, человек этот конечно не подходит. Это выпускник Одесской семинарии, больше за душой у него ничего не было на ту пору, может быть, сейчас ему какие-нибудь научные степени приписали. Прославился тем, что при епархии занимался шитьем для батюшек. Волею таких вот судеб, когда нужно было срочно молдаванину во епископы, его и продвинули. Как епископ показал себя человеком административно не одаренным, пошли проблемы во взаимоотношениях и с митрополитом, и с теми приходами, которыми он управлял.
Насколько я знаю, он где-то почувствовал свою слабость и тогда обратился в Румынский патриархат. В своих обидах на митрополита Кишиневского Владимира он больше обращался с жалобами в Румынию. И когда недоразумения и его неспособность оставаться там правящим архиереем достигли предела, он обратился в Румынский патриархат с просьбой, чтобы они взяли его на покой в один из румынских монастырей. То есть на тот момент он, видимо, понимал свою неспособность и хотел доживать свой век в одном из благоустроенных монастырей Румынии.
Ну, а несколько митрополитов, выходцев из Бессарабии, говорят: «Как так? На какой покой? Ты как раз и будешь нашим знаменем, с которым мы пойдем возрождать Румынский патриархат в Бессарабии». И его стали использовать именно как правящего архиерея Румынского патриархата на территории Молдовы. За ним просто группа советников, те же самые Юрий Рожко, Влад Кубряков, которые им руководят, а сам он сейчас очень удобная фигура для Румынского патриархата. Если он что-то натворит, в любой момент можно будет его задвинуть в сторону, примерно наказать, выдвинуть другую фигуру.
30.03.2005
