 |
| Правая.Ru | Аркадий Малер | 25.03.2005 |
Кто там шагает правой?
«На прошедшей неделе совершено покушение на лидера правых сил в России» — заявляет в прямом эфире первого канала ведущий итоговых воскресных новостей, имея в виду известный обстрел машины Анатолия Борисовича Чубайса… Лидера? Правых? Сил? — может задуматься любой гражданин России, замечая также, что есть еще какие-то другие лидеры каких-то других, уже не правых, а левых сил. Что такое «правые силы», а что такое «левые силы»? Что такое вообще «правые» и вообще «левые»?Эти понятия доступны каждому человеку, в них нет ничего сложного, по определению: правые — они и есть правые, те, которые справа, а левые есть левые, те, которые слева. Известный патриотическому сообществу русский историк Владимир Махнач, конечно, считающий себя «правым» и узнавший, что так же себя именуют радикальные либералы, объединившиеся в «Союз Правых Сил», написал по этому поводу целую статью и зачитал ее на радиостанции «Радонеж»: «Посмотрите сами, как это звучит для русского слуха. Ведь понятие «правый» ассоциируется для русского человека с замечательными словами — «право», «правда», «правосознание», «справедливость», «Православие», «праведник», наконец. «Правым подобает похвала» — звучит в богослужебном тексте. А с чем ассоциируется понятие «левый»? Ну, разве что со словосочетаниями «загнать налево» и «сходить налево». «Левый доход», «левые деньги"…Это все не может не действовать на вас, особенно на уровне подсознания, когда вы даже не анализируете, что вам сказали. «Правый» — значит приличный» [i]. Это популярное понимание «правого» и «левого» не случайно, оно имеет глубинные религиозно-исторические корни. Даже самое поверхностное сравнительное религиоведение свидетельствует нам о том, что во всех без исключения религиозных традициях и древних культурах «правая сторона» всегда означала позитивную, добрую, светлую ориентацию, — в противоположность «левой стороне» как негативной, злой, темной; в этом плане оппозиция «правого» и «левого» воспринималась как горизонтальная проекция «верха» и «низа». Примеров подобной оппозиции можно привести бесконечное множество: «Противопоставление: правый — левый лежит в основе древнего мифологического права (право, правда, справедливость, правильный и т. п.), гаданий, ритуалов, примет и отражено в персонифицированных образах Правды на небе и Кривды на земле» [ii]. Правой рукой мы крестимся, через левое плечо плюем, подразумевая, что невидимый враг находится именно там…
В конвенциональной европейской политологии определение «правых» и «левых» зависит от двух основных подходов. Первый подход — ситуативный, условный, формальный, при котором «правыми» мы называем всех сторонников существующего политического режима, а «левыми» всех его противников. Этот подход становится все более популярным с падением политического образования, ведь в ином случае эти обозначения потребовали бы идеологического наполнения, что в современном либеральном обществе считается дурным тоном: точное самоопределение на уровне слов требует точного самоопределения на уровне дела, а это не очень удобно большинству популярных политических акторов. В итоге позиционирование различных деятелей как «правых» или как «левых» зависит от сиюминутной политической ситуации, сегодня они у власти — значит «правые», завтра в оппозиции — значит «левые».
Второй подход — содержательный, сущностной, этот подход стремится дать точное идеологическое определение «правым» и «левым», но его метод часто зависит либо от самой идеологии (и тогда он необъективен), либо от той самой актуальной политической ситуации (и тогда он становится формальным). Таким образом, перед содержательным подходом стоит задача дать неидеологическое определение идеологического явления (избежать определения «мы — правые, потому что мы — правы»), что возможно только при решении более сложной задачи — преодоления актуальной системы политических маркеров («мы правые, потому что мы — справа» или «потому что нас так называют»). К сожалению, современная российская «академическая» политология вместо того, чтобы пойти по пути сущностного определения таких повседневно важных понятий, как «правые» и «левые» только лишь констатирует полную неопределенность в этом вопросе и тем самым только усугубляет ее.
Обратимся к самому авторитетному источнику в подобных темах — Новой Философской Энциклопедии, изданной Институтом философии РАН в 2001 году в альтернативу старой, советской и прочтем: «Правые — наименование охранительных, консервативных и реакционных парламентских фракций, политических партий и направлений политической мысли» [iii]. Это написано через два года после появления в Государственной Думе «Союза Правых Сил» и предполагается, что автор прямо укажет на абсурдность такого самоназвания структуры, явно и открыто противоречащей обозначенным критериям «правого». Чуть ниже автор пишет: «Историческая функция правых — охрана режима или борьба за его консервативное преобразование», и далее: «Оппозиция и борьба левых и правых и реальный смысл этих наименований определяются не самоназванием партий, а характером наличного политического режима и отношением к нему обоих политических флангов. Этим объясняется парадокс современных демократических сил в России, защищающих постсоциалистические реформы и оказывающихся в положении правых в согласии с политической традицией». Таким образом, Новая Философская Энциклопедия нам говорит — наши демократы, называющие себя «правыми», конечно, никакие не «правые», но они «оказались в положении правых в согласии с политической традицией». С какой «политической традицией»? — той самой, которая позволяет регулярно поворачивать ситуацию вверх дном, делая низ — верхом, левое — правым, то есть с традицией политической неопределенности, в которой так удобно себя чувствует любой профессиональный политикан.
Необходимый экскурс в азбучную политологию
Исторически понятия «правые» и «левые» возникли в контексте политической борьбы двух флангов представительной власти — консерваторов и реформаторов. В представительных собраниях Европы эпохи Нового Времени сторонники старых, феодальных порядков рассаживались справа от ведущего, а противники этих порядков, апологеты реформ и набирающего темпы Нового Времени — слева. Соответственно размещались и «крайне правые» и «крайне левые», а также умеренные «центристы» как «справа», так и «слева». В этом заключался важный функциональный смысл: политическую позицию того или иного делегата можно было определить по парламентскому месту. Однако если бы «консерватизм» и «реформизм» в Европе Нового Времени были бы целостными и законченными идеологиями, то противоречие между «правыми» и «левыми» были бы налицо, а их борьба происходила достаточно предсказуемо. Но это не так — содержательное идеологическое наполнение этих позиций часто вносит противоречия внутрь их собственного самоопределения.«Правые» — это сторонники Традиции, традиционного общества, поэтому они, прежде всего, традиционалисты. Однако понимание Традиции у самих традиционалистов может быть принципиально разным. Классические или «старые» традиционалисты — это те, кто воспринимает Традицию как абсолютную самоценность в том виде, в котором она существует на данный момент и поэтому сама Традиция является для них источником любой возможной легитимности. В этом смысле позиция классического традиционализма — это позиции классического консерватизма: сохранить то, что еще осталось от прошлого. Более глубокий, концептуальный традиционализм воспринимает Традицию как необходимый механизм исторической преемственности, наделенный определенным — сверхисторическим — смыслом, придающим легитимность самой Традиции. Этот «новый» традиционализм или «новый» консерватизм можно назвать фундаментализмом — ориентацией не на Традицию, а на тот непреложный фундамент, то безусловное основания, на котором держится сама Традиция. «Новым» этот традиционализм и консерватизм можно назвать достаточно условно, поскольку сам по себе он стал реакцией на процессы Нового Времени, фактически вынудившие «старых» традиционалистов переосмыслить основы своего мировоззрения. Поэтому «правые» — это в первую очередь традиционалисты или, что еще точнее, фундаменталисты.
Таким образом, «правые» изначально исходят из идеи ориентации на некие абсолютные, надчеловеческие ценности, которые с их точки зрения лежат в основе нормального человеческого общества и являются источником любого права и любого возможного правосознания. Ориентация на эти ценности задает в обществе определенную иерархию тех, кто ближе к этим ценностям и кто дальше от них. Ситуация иерархии, ценностно мотивированной, создает соответствующую систему власти и господства, права на сегрегацию и дискриминацию.
«Левые» исходят из прямо противоположной логики. «Левые» изначально отрицают саму возможность каких-либо абсолютных ценностей, кроме одной-единственной ценности — ценности частного человеческого права на выживание и комфорт, релятивизирующие любые ценностные ориентиры. Традиция сопротивляется этому гуманистическому релятивизму, но его утверждению способствует материальный прогресс, разрушающий традиционное общество. Поэтому «левые» — это, прежде всего, гуманистические релятивисты, их философия впервые ясно прозвучала в тезисе софиста Протагора «Человек есть мера всех вещей». Поскольку стремления человека, лишенного абсолютных ценностей, всегда относительны, то и сам человек в качестве универсальной меры невозможен. Принципиальная относительность всех человеческих «ценностей» создает ситуацию принципиального равенства всех людей в их стремлении утвердить свои частные ценности.
Итак, выстраивается определенная система фундаментальных, неснимаемых оппозиций «правого» и «левого»: 1) ценностный абсолютизм («фундаментализм») против ценностного релятивизма («гуманизма»), 2) традиционализм против прогрессизма, 3) иерархизм против эгалитаризма. Фактически речь идет о противостоянии двух историософских парадигм — Традиции (то есть сакрально-традиционного мировоззрения) и Модерна (то есть секулярного мировоззрения). Следовательно, имеет смысл говорить не об абстрактных противоречиях условного «консерватизма» и условного «реформизма», а о конкретном противостоянии конкретных идеологий. Называя себя «правыми» или «левыми», мы берем на себя ответственность отстаивать весьма определенные мировоззренческие позиции. Совершенно очевидно, что многие силы, которые сегодня в нашей стране часто называют себя «правыми» или «левыми», в действительности не отвечают собственному самоназванию. Но тогда почему они совершают эту ошибку?
Дело в том, что историческое противостояние «правых» и «левых» в Европе XVII—XX вв.еков зависело от глубоко неоднородной и противоречивой политической ситуации. «Левые» всегда начинали первыми, выступая от имени прогресса и самого духа Нового времени (Модерна), в то время как правые в основном только реагировали на эти вызовы, не случайно их также часто называют реакционерами.
При определении себя как «правых» и «левых» реакционеры и прогрессисты столкнулись с двумя основными политическими вызовами Нового Времени — отношением к «народу» как автономному субъекту права и отношением к экономике как самостоятельной сфере, замещающей постепенно политику.
1. Со строго традиционалистской точки зрения, источником власти может быть только Бог, волю которого воплощают Церковь или Монарх — отсюда центральный вопрос средневековой «политологии» — вопрос о соотношении духовной и светской власти. Третье сословие, «труженики» (крестьяне и ремесленники, а тем более торговцы) не могли обладать сакральной властью, но именно это «третье сословие» пришло на смену первым двум в результате буржуазных революций. И именно это «третье сословие» отождествлялось левыми с «нацией». Поскольку Церковь и Империя, по определению, космополитичны, то революции «третьего сословия» в Европе XVII—XVIII вв.еков были соотнесены с «национальным освобождением». Следовательно, понятие «нация» изначально носит как социально-сословный, так и этнокультурный смысл. Поэтому любая «демократия» и любая «этнократия», со строго консервативной точки зрения, выглядят левыми идеями. Однако для самих левых (либералов и социалистов) эти идеи вовсе не отвечали магистральной ориентации Просвещения на полную эмансипацию индивида от всех надындивидуальных, холических ценностей. Последовательная демократия предполагает приоритет прав нации над правами индивида, — именно такой была античная афинская демократия, средневековая новгородская демократия, такими станут проекты «национал-демократии» в XX веке. Либералы вовремя это поняли и потому свой проект уточнили как «либерал-демократию», где права индивида и различных меньшинств выше прав демоса в целом. Точно также социалисты, чтобы одновременно избежать старой, реакционной демократии и ее либеральной версии, назвали свой проект «социал-демократией».
В связи с этим идеал демократии раздвоился на право-реакционный и лево-прогрессистский варианты. Само слово «демократия» левые смогли приватизировать настолько, что сегодня многие вообще не отличают это понятие от обычного либерализма. Примечательно, что «правым демократизмом» на Западе принято называть «республиканизм», где в самом названии ставится акцент на холическом принципе — res publiсa, «общее дело» (сравните «правых» республиканцев и «левых» демократов в США). Что касается этнократии, или попросту национализма, то он воспринимается как сугубо правая идеология: оставаясь левым по отношению к религиозному фундаментализму и монархизму, он стал «правым» для левой секулярно-индивидуалистической позиции. Конечно, если этнический национализм мотивирует свою правоту религиозными принципами, то он носит вторичный характер, но если он отказывается от религиозной мотивации, то он должен произрастить ее из самого себя, что сделает его противоречивым: зачем блюсти целостность какой-либо нации, если она не более, чем биологический вид? Таким образом, демократия и национализм имеют общие исторические корни, но различаются по содержанию: будучи левыми по отношению к Традиции, они остаются правыми по отношению к Модерну.
2. Второй вопрос, о который споткнулись оба лагеря — это вопрос о должной экономической программе, адекватной соответствующей «правой» или «левой» политической платформе. К сожалению, противники идеалов Французской революции, идеологи европейской реакции конца XVIII — первой половины XIX в. вопросами экономики практически не занимались — эта сфера закономерно воспринималась ими как слишком приземленная, чтобы серьезно сводить к ней все исторические проблемы, как это делали многие «левые». В итоге экономическая тематика была узурпирована прогрессистской мыслью, в рамках которой образовалось два течения — либералов и социалистов. Разница между ними известна: если либералы являются сторонниками абсолютно свободного, неограниченного никакими внеэкономическими факторами рынка, и уже поэтому допускают сильное имущественное неравенство, то социалисты считают, что экономика должна быть управляема во имя социальной справедливости. Именно этот вопрос столкнул левых между собой после их общей победы в эпоху Французской революции — прототипом либеральной фракции тогда были жирондисты, а прототипом социалистической фракции — якобинцы. Социалисты критиковали старую, феодальную систему именно как несправедливую, обвиняя высшие классы в экономической эксплуатации низших, социальная справедливость для них была неотъемлемой частью общей системы идеалов Просвещения. И именно поэтому социалисты не могли терпеть новый буржуазный порядок как допускающий несправедливость и требовали доведения идеалов Просвещения (в их понимании) до конца, призывали к дальнейшей революции. Либералы же не считали факт экономической эксплуатации злом и фактически согласились со сложившимся, пореволюционным status quo, когда удачливый буржуа мог просто купить себе дворянский титул и вообще поставить само дворянство в зависимость от своих финансовых ресурсов. В итоге социалисты объявили себя настоящими, подлинными «левыми», а либералов назвали «правыми» — с чем многие из тех согласились. Так возникло сугубо экономическое разделение — на «правых» либералов-рыночников и «левых» социалистов-дирижистов. «Правые» реакционеры в этой ситуации оставались над схваткой, их интересовали сугубо политические вопросы — реанимация Церкви, реставрация Монархии, возвращение к средневековой политической парадигме, на тот момент трудно отличимой от новоевропейского абсолютизма.
Таким образом, сложилась современная, классическая «академическая» система классификации «правых» и «левых». В политике «правые» — это сторонники надындивидуальных ценностей, порождающих иерархию, а «левые» — это сторонники индивидуализма, доктрины «прав человека». В экономике получается наоборот: «правые» отстаивают экономический индивидуализм, а следовательно, капитализм, а «левые» отстаивают надындивидуальные принципы социальной справедливости, воплощенные в социализме. Следовательно, по этой схеме «чисто правые» — это либерал-консерваторы, а «чисто левые» — это социал-демократы. Именно по этой схеме устроены современные западные парламенты, однако, поскольку чистый консерватизм (фундаментализм) и чистый (революционный) социализм не допускаются в современное, «политкорректное» парламентское пространство, то фактически оппозиция «правых» и «левых» тождественна противостоянию правого и левого либерализма. Если правый либерализм больше склонен к консервативной риторике, то левый — к социальной. Обратите внимание на идеологическую платформу двух ведущих партий американского конгресса, «правой» Республиканской и «левой» Демократической, или ведущих партий британского парламента, «правых» тори и «левых» вигов. В этой системе есть свои преимущества — эти партии служат не для противостояния друг другу, а для поддержки единого политического баланса. Кстати, такова мечта и наших отечественных либералов, чтобы в стране господствовали только две партии — право-либеральная и лево-либеральная. Именно на эти роли в свое время готовились партии СПС и «Яблоко».
На отрицании радикальной, левой социалистической программы правые реакционеры сошлись с «правыми» либералами и фактически согласились с тем, что их экономические взгляды ближе к либерализму. Но далеко не все консерваторы согласились быть заложниками чужих политологических определений. Уже с начала XIX века благодаря работам Фихте и Адама Мюллера в Европе стала развиваться особая, консервативная экономика, не либеральная и не социалистическая в «левом» смысле этого слова. Главным выразителем этой экономической школы в XIX веке был немецкий ученый Фридрих Лист (1789−1846), к которому восходят современные экономические теории «консервативной революции» и «новых правых». Экономика консерватизма, как и его политика — действительно правая, в ее основе лежит идея подчиненной, регулируемой экономики (и в этом она солидарна с левым социализмом), но эта экономика не основана на экономизме, она не только подчиняет экономику внеэкономическим факторам, но и ее развитие объясняет посредством воздействия этих факторов (теории культурно-исторической школы, напр., Макса Вебера, Вернера Зомбарта и др.). Экономика консерватизма — это антиэкономистская экономика. Поэтому на сегодняшний день имело бы смысл пересмотреть ставшую «академической» схему классификации «правых» и «левых»: экономика правых и левых должна быть продолжением их политики. И тогда мы увидим новую схему, которая на самом деле будет только репрезентировать изначальную, традиционную, средневековую ситуацию: правые — это сторонники Традиции, а левые — сторонники Модерна, следовательно, экономическая платформа правых — это экономика, подчиненная внеэкономическим, традиционным ценностям, а у левых — это свободная саморегулирующаяся экономика (то есть либерализм).
Конечно, экономику правых можно было бы назвать «правым социализмом», но это возможно только в частных случаях правой идеологии, поскольку все-таки последовательный социализм требует равенства, а последовательно правая позиция предполагает иерархию. В этом состоит внутреннее противоречие самого социализма, основанного на секулярном экономизме, но, в отличие от либерализма, призывающего к соблюдению надындивидуальных ценностей: социальной справедливости и необходимой социальной аскезы во имя общего блага. Но это его проблемы — проблемы идеологии, пытающейся построить Рай на земле без Бога. И в этом идея социализма похожа на идею демократии — обе идеи возникли в Новое Время, в эпоху Модерна, но они оказались недостаточно последовательны для него, отстаивая холическую этику и апеллируя к антииндивидуалистическим принципам.
Для фундаменталистской парадигмы Традиции социализм и демократия остаются левыми, а для последовательной секулярно-индивидуалистической программы Модерна — правыми.
Окончание политологического очерка Аркадия Малера читайте на следующей неделе
[i] «Очерки православной традиции», с. 136 — М., 2000
[ii] В.В.Иванов, В.Н.Топоров «Славянская мифология», с. 8 — М., 1995.
[iii] д.ф.н. И.И.Кравченко «Правые», т.3., с. 316
24.03.2005
