 |
| Православие.Ru | Роман Сенчин | 17.03.2005 |
Но все-таки, думаю, говорить сейчас надо не о положительных сторонах этого процесса. Тем более что в последнее время миграция стала для России явлением чуть ли не катастрофическим.
Сначала о миграции внешней. (К нам едут сотни, а уезжают десятки тысяч, — значит, об эмиграции.)
Эмиграция, о которой нам прожужжали уши средства массовой информации в начале 90-х, сейчас, похоже, вышла у журналистов из моды. Иногда возникает термин «утечка мозгов», но это далеко уже не является злобой дня. А люди, тем не менее, продолжают уезжать; правда, теперь это трудно назвать эмиграцией, — Россия государство цивилизованное, гражданства уезжающих не лишают, и вполне можно иметь пару гражданств — никому это странным не кажется. И, в отличие от 70-х — 80-х годов, нынешние отбывающие на «постоянное место жительства» в другое государство, не рвут с родиной навсегда, они вполне в любой удобный для себя момент могут вернуться.
Но это так легко и просто лишь на первый взгляд.
Гражданин того или иного государства определяется не только наличием паспорта с гербом, а, во-первых, своим местожительством. Странно слышать, что такой-то спортсмен или режиссер, или писатель — россиянин, когда по одиннадцать месяцев в году он тренируется, или репетирует, или пишет в США, или в Израиле, Германии, Франции. И как-то не трогает, что в честь победы такого спортсмена исполняют российский гимн, а режиссер успешно ставит в Лондоне русскую классику, а в романах писателя действуют персонажи с русскими фамилиями… Конечно, некой части нашего сознания понятны ответы отбывающих на Запад (а теперь вовсю и на Восток) на вопрос, почему уезжают — «хочется жить по-человечески». И все-таки это не совсем честный ответ и поступок.
Смена страны проживания часто приводит, особенно у людей творческих, к глубокому кризису, многим из которого выйти не удается (вспомним писателей Гоголя, Тургенева, Леонида Андреева, Горького, практически всех представителей третьей волны эмиграции из СССР, Георгия Владимова, Василя Быкова…).
Эмиграция — проблема, конечно, сложная, могущая в конце концов привести к обескровливанию нации, но причина ее не только в невостребованности специалистов, не в нищенских условиях жизни и работы ученых; дело гораздо сложнее… Тем не менее, большее внимание хотелось бы уделить миграции внутренней, происходящей внутри той территории, что некогда была единым государством — СССР.
Еще лет пятнадцать назад советский человек пересекал границу, скажем, России и Казахстана, даже не замечая этого. Казалось, границы вообще — простые формальности, еле различимые пунктирчики на карте, обшелушившиеся постаменты на обочинах дорог… Союзные республики, автономные, автономные области, национальные округа… И селился человек также не вдаваясь особенно в то, что он, например, русский, строит свой дом на территории Казахстана. Но за несколько лет после Беловежского сговора в 91-м пятнадцать республик сделались по-настоящему отдельными государствами. (Года два-три после распада Союза границы еще пересекались достаточно свободно — даже президенты тогда не поверили, что оказались главами собственных государств).
И почему-то так получилось в итоге, что в основном русским стало неуютно, а то и невыносимо жить не в России. Не везде их вытесняют слишком уж явно, как в Прибалтике, не везде вырезали подчистую, как в Фергане в 89-м или в Чечне, но выдавливание происходило и происходит повсеместно, в каждой из четырнадцати бывших подвластных России (такое там бытует определение) молодых независимых государств русские нежелательны. Да и только ли там? А многие бывшие автономии внутри России?..
Демографы уже который год сообщают, что, несмотря на большую разницу между смертностью и рождаемостью, население России почти не сокращается, и, сделав паузу, добавляют: по причине огромного притока населения из бывших республик СССР.
Тема эта, тоже недавно еще очень популярная в СМИ, сейчас явно не в фаворе. Журналисты устали снимать и писать, специалисты — рассуждать и анализировать, а обывателям надоело видеть и читать.
И начинает казаться, что можно поддержать лозунг: «Россия для русских». (Особенно если под русскими понимать не только людей с явно выраженными славянскими признаками, а представителей тех народов, что исторически проживают на территории России). Да, кажется, что можно и вовсе распустить без того призрачное СНГ, поставить на границах надежные заслоны. Но, во-первых, законные претензии России на Байконур, на возвращение русской земли Крыма, земель, где исстари жили русские — Приднестровье — понятны, справедливы, обоснованны и наверняка будут проявляться еще очень долго. И, во-вторых, ни одна из наших бывших братских республик не стала и вряд ли станет по-настоящему сильным, полноценным, отдельным государством. Одни из них после 1991-го вернулись обратно в, кажется, милое им средневековье и устанавливают в недавно благоустроенных квартирах печки, другие воюют или ищут врага, чтоб воевать, но не открыто, не масштабно, а так, как это принято на Кавказе — горячая кровь. Третьи рады-радешеньки, что на их территории создаются натовские военные базы — ведь это такое пополнение пустой казны. Четвертые стали цивилизованными и европейскими, но отношение к ним, как к Люксембургу или Андорре…
И не случайно, что работать и учиться из этих независимых государств едут в основном в Россию, технику в основном закупают у России, нефть, газ, электроэнергия поступает к ним из России. Не хочу утверждать, что они явно паразитируют на России, но, уверен, без помощи (вольной и невольной) России, без русских ученых и специалистов — и экономический, и интеллектуальный уровень этих государств заметно снизится.
Те же процессы произошли и в некоторых бывших автономиях, а ныне субъектах Российской Федерации. Не буду вдаваться в то, что стряслось с Чечней, что более или менее открыто зреет в Башкирии, Ингушетии, Дагестане, Татарстане… Приведу пример с Тувой, где я родился и прожил (не считая службы в армии) двадцать два года.
Республика Тува находится на юге Сибири, как раз — на карте — под Красноярским краем.
Чтобы было понятно дальнейшее, вкратце опишу историю взаимоотношений Тувы и России.
Тувинцы очень гордятся своей древней историей, считают территорию Тувы центром государства Чингисхана, а его самого — представителем одного из их родов. Но, так или иначе, в начале XVII века, когда здесь появились первые русские — казаки, — тувинцы влачили жалкое существование, их родина была ничейной территорией, хотя формально принадлежала Китаю.
На баранов (которых тувинцы разводили) и на собольи шкурки китайские купцы обменивали всякие грошовые вещицы, вроде пуговиц и иголок; нечего и говорить, что в Туве (тогда — Урянхайском крае) ничего не производилось.
В середине XIX века началось заселение северных, таежных районов Урянхая русскими крестьянами, многие из которых исповедовали старообрядчество. Коренное население этому не противодействовало, тем более, что русские оказались к ним куда милосерднее, чем китайцы. Переезжали русские неспешно, но обустраивались по-сибирски на века.
В 1911 году в Китае произошла революция, Урянхай оказался свободен и с формальной стороны. Сам по себе он существовать не мог, в состав получившей тогда же независимость от Китая Монголии не особо стремился, поэтому тувинская знать стала просить царское правительство включить Урянхай в состав России. России же он не слишком-то был нужен, переговоры продолжались долго, но, в конце концов, в 1914 году Россия приняла Урянхайский край под протекторат (покровительство). Это, конечно, резко активизировало миграцию русских, и в том же году на берегу Енисея, в каменистой необитаемой степи (наличие реки не делает степь сколько-нибудь плодородной, во многих местах уже в ста метрах от берега — вечно желтый ковыль) началось строительство Белоцарска, будущего Кызыла, — так сказать, русской столицы края. У тувинцев, в основном кочевников, были свои древние центры районов (хошунов).
Революция и гражданская война в Туве проходили также, как и везде в Сибири — были и большевики, и колчаковцы, и сами за себя воюющие партизаны. Победили большевики, в правительстве ТНР (Тувинская Народная Республика) рядом сидели тувинцы и русские; среди героев гражданской войны был грузин Сургуладзе.
В 20 — 40-е годы Тува, экономически и политически явно завися от Советского Союза, формально сохраняла независимость. На картах мира крохотный Кызыл обозначали такой же жирной точкой, как и Москву, Берлин, Париж… В годы Великой Отечественной обязательного призыва из Тувы не проводилось, русские и тувинцы шли на фронт добровольно; население собирало деньги на строительство танков, слало солдатам мясо, валенки.
Официально Тува вступила в состав СССР в 1944 году, на двадцать с лишним лет позже всех остальных республик.
По-настоящему крупная волна миграции в Туву пришлась, как, впрочем, и во многие другие сибирские регионы, на конец 50-х — начало 60-х годов. В республике нашли асбест и кобальт, построили комбинаты, открылось множество предприятий, был разработан угольный бассейн.
Помню, как помпезно отмечали «сорокалетие Советской Тувы» в 84-м. Руководство сообщало, насколько далеко шагнула республика за последние десятилетия. Все радовались, правда, пряча в душе тревогу.
Дело в том, что как раз в то время у тувинского населения, становясь всё явственней, начала проявляться агрессия по отношению к «некоренным». Случались драки среди молодежи, в итоге которых «некоренные» частенько попадали в больницу или морг с ножевыми ранениями; некоторые тувинцы постарше рассуждали: надо бы отойти к братской Монголии. Вместе с возрождением древней национальной культуры, тут как тут проявился и национализм. Появились села, в которые русским (все-таки буду так называть некоренное население) заезжать стало опасно. Или проткнут колеса у машины, или стекла побьют, или сотворят еще чего хуже…
Вообще-то, конечно, агрессия была срежиссирована, подогреваема…
Население столицы республики, Кызыла, на две трети было «некоренным». Из пятнадцати школ — всего две национальные, а в остальных училось по два — три тувинских ребенка в классе. Произошло неофициально такое разделение: основной массе тувинцев — районы, основной массе русских — город. И тогда в городе время от времени стали появляться ватаги молодняка из чисто национальных районов, которые более всего и наводили страх на кызылчан.
Отношения более молодого поколения русских и тувинцев часто омрачалось взаимным раздражением. Хотя старики, проведшие там жизнь, вели себя иначе. Например, моя бабушка, Валентина Мартемьяновна Шаталова, родившаяся в Туве в 1922 году, никогда о тувинцах плохо не отзывалась, умела объясниться с ними на их языке, знала особенности их национального характера; следующие же поколения были воспитаны совсем по-другому…
Настоящее обострение проблемы произошло (как и во многих районах СССР) в самом конце 80-х, а достигла апогея во время так называемого «парада суверенитетов». Этот «парад» обернулся тем, что в Кызыл из районов потекли потоки беженцев (действительно, беженцев, перепуганных, с самым необходимым скарбом, бросивших родные избы на произвол судьбы); их жалобы напоминали рассказы не выдержавших тяжелой и жестокой осады.
Надо отметить, что часто русские и тувинцы в деревнях селились так — половина деревни была русской и называлась (в народе, правда) Сосновка, а другая половина — тувинская — Бай-Хаак. Причем русское поселение появлялось раньше, а затем к нему пристраивалось тувинское… Сейчас русские (старообрядческие) деревни остались лишь на самом севере, вдоль течения Бий-Хема (Большого Енисея).
После районов пришел черед и Кызыла. Выдавливание «некоренных» было и явным (избиения, а то и убийства, оскорбления и т. п.) и слегка завуалированным (сокращения на работе, замена национальными кадрами, отказ в приёме на работу). В итоге большая часть русских, читай «некоренных», выехала из Тувы (Республика Тыва, как официально она теперь именуется).
Конечно, коренное население искусственно направляли против русских некоторые политики, разжигали агрессивность под лозунгом национального самоосознания, добиваясь тем самым поддержки большинства голосов на выборах. Вдобавок — именно в конце 80-х в Туву зачастили туристы из Прибалтики… Кстати сказать, этот край всегда привлекал внимание путешественников и туристов — горные реки, по которым спускались байдарочники, горы и скалы для альпинистов, фантастической красоты природа… Но вот в последние годы поток туристов не особо велик, хотя вроде бы всё для них там приготовлено, предусмотрено, — боятся, наверное…
Я был в Кызыле два года назад. Центр города внешне не изменился, за исключением того, что теперь, судя по лицам прохожих, чувствуешь: да, нахожусь в столице национальной республики. На южной окраине города, за белыми панельными девятиэтажками, раскинулся многокилометровый «шанхай» — дощатые будочки, где, как мне объяснили, живут приехавшие из районов тувинцы, точнее — те, кто опоздал купить по дешевке квартиры у уезжающих русских.
Жить в районах, говорят, невозможно, — совхозы (в основном животноводческие), как и везде, распустили; сначала был съеден крупный рогатый скот, а потом и бараны; сейчас на кызылском рынке лежит в основном темно-красное, с толстыми волокнами мясо обитающих высоко в Саянских горах сарлыков (разновидность яков), которое нужно очень долго варить, иначе не разжуешь… Предприятия закрылись, строительство жилья прекратилось, даже на ТЭЦ работать некому и зимой, в частый здесь сорокаградусный мороз, людям в квартирах не сладко. Недавно закрылся и молокозавод, пьют теперь завозное молоко из пакетиков компании «Вимм-билль-данн».
А что же выехавшие из Тувы русские (украинцы, евреи, белорусы, немцы, татары, буряты)? В основном они осели поблизости, на юге Красноярского края и в Хакасии. Заполонили города и городки, поселки, села, деревни. Их не любят, как и везде не любят чужаков, тем более, что интеллектуально выходцы из Тувы (может, оттого, что отправлялись туда некогда люди активные, образованные, умные) порой выше большинства местного населения. Например, в руководстве Хакасии очень много «тувинцев» (так здесь называют таких приехавших).
Вдобавок к ним туда же, на юг Красноярского края ринулся почти в то же время поток с Севера — из Норильска, Дудинки, Енисейска (тоже люди не вялые). Работы, жилья на всех, конечно, не хватает. Еще недавно маленький (тысяч семьдесят населения), состоящий чуть не наполовину из пенсионеров, уездный Минусинск в последние годы (причем — резко) увеличился чуть ли не вдвое, забурлил, засуетился… Плюс к городу, то же самое и в близлежащих селах…
И еще об одной проблеме — о проблеме более чем активного притока сельского населения в города.
Помещики (после реформы 1861 года), затем советская власть, теперь вот демократическая — каждые по-своему старались удержать крестьян на земле. Сталину это удалось лучше других: он просто вернулся почти к крепостничеству, — отнял паспорта.
Как я убедился, большинство деревенской молодежи не хочет жить на своей родине, точнее — хочет жить в городе. Одним это удается, другим нет, но пробуют уехать практически все. И многих из тех, кому не повезло, без преувеличения можно назвать «внутренними эмигрантами», они, как правило, не работают (да и предоставляемой, не на своем дворе, работы сейчас в деревне не густо), кто-то ворует и пьет.
Но если бы дело было только в одной параллели: деревня — город. Сейчас, как, кажется, никогда, создан культ столицы, во многом лживый, но очень заманчивый образ — блещущей огнями, сытой, веселящейся круглые сутки Москвы. Любой телевизионный канал, включая и центральные, общероссийские, ориентированы в первую очередь на москвичей, вплоть до адресов, указываемых в рекламе. И, естественно, молодежь, да и люди постарше, едут попытать счастья в этот райский оазис, где их на каждом шагу поджидают неприятности, против которых они практически безоружны.
Можно, конечно, возразить, что это было всегда, испокон веку мчались «в Москву за песнями», но, я уверен, не так массово. Никогда не создавалось такого разрыва между столицей и остальной страной, никогда Москву не рисовали столь пошло-нарядной, ежедневно праздничной, тусовочной.
Вообще, мне кажется, в последнее время происходит как бы сужение, съеживание населенной территории России. Веками обживаемые регионы Русского Севера, Сибири, Дальнего Востока обезлюдивают. Понятно еще, когда покидают поселения, подобные Норильску — искусственно созданные, никак не приспособленные самой природой к жизни. Хотя, возможно, новой власти стоило бы поучиться столь эффективному закреплению жизни и активной деятельности в таких сложных для проживания районах. Но ведь оставляют и места, где селились, по своей воле, еще в XVI веке, а то и раньше.
И дело не только в том, что, скажем, обрезали автобусное сообщение с райцентром, перестали завозить продукты и другие товары, что сломался вырабатывающий электричество дизель, а починить или привезти новый никто уже никогда не сподобится… Хотя попробуйте-ка выжить в таких условиях. Но ведь жили же люди когда-то без электричества, ездили в центр волости или уезда на подводах. А теперь предпочитают просто бросить лишившуюся удобств цивилизации родину.
И последнее. Сколько разговор, споров было еще в застойное время о распределении выпускников вузов. Почти все возмущались, давали взятки, чтобы остаться; помню несколько истеричных статей о распределенных, покончивших с собой, которые не в силах были разлучиться с любимым или любимой. Но и без распределения оказалось не очень-то хорошо. Единицы-романтики сегодня, сунув диплом в рюкзак, отправляются в провинцию, а большинство, даже из лени, будут искать работу (хотя бы и не по специальности) там, где учились. И товарищи из провинции не особенно зовут выпускников к себе, а сами, между тем, беспрестанно жалуются, что нет специалистов, что в школах половина предметов не преподается — не хватает учителей. Похоже, никак иначе мы не сможем справиться с создавшейся ситуацией, как только сами, своими силами, организуя собственную жизнь. Очень мало осталось надежд на всевозможные государственные институты — значит ли это, что мы должны прозябать теперь в тотальном неустройстве?
Миграция — процесс хотя и стихийный, но управляемый и направляемый. Вспомнить времена Целины, БАМа, когда порыв молодежи куда-то ехать, что-то строить, создать свой молодой мир, был направлен в созидательное русло. Критики всего советского прошлого, дорвавшись до трибуны, первым делом объявили, что Целина, БАМ — блеф, выпускание пара, выброшенные на ветер миллиарды рублей; Целина, мол, не дает урожая, зато рождает пыльные бури, БАМ бездействует, рельсы ржавеют, электростанции испортили великие реки… И те, кто отправился когда-то на их строительство и освоение, — несчастные чудики, нашедшие в итоге в прямом смысле слова — туман.
Какую же великую созидательную идею, мобилизующую и направляющую, вы готовы дать взамен?
Как сейчас обстоит дело с удержанием территорий? Сейчас во всё большую моду входит вахтовый метод работы. Человек, скажем, месяц добывает нефть и газ, пилит лес, моет золото, ночуя в вагончике, а потом месяца два отдыхает в городе или поселке. Но история не знает вахтового метода (наёмные работники, сезонники были, да, но это другое, — они работали вместе с местными, под их надзором), даже у охотника в тайге была своя избушка, свой участок, за который он отвечал, по крайней мере, перед самим собой.
К чему может привести этот вахтовый метод? Думаю, в конце концов, конечно, не скоро, но вполне вероятно, в Сибири, например, останется с десяток крупных, с миллионным населением городов (в основном вдоль Транссиба), откуда будут разъезжаться, разлетаться вахтовые бригады пахать землю, убирать урожай, добывать полезные ископаемые, валить деревья. Наверное, на время станет удобно…
16.03.2005
http://www.pravoslavie.ru/cgi-bin/jurnal.cgi?item=1r600r050316142452
