 |
| Правая.Ru | Михаил Бабкин | 15.03.2005 |
В историографии вопрос об официальном отношении членов Св. синода к революционным событиям февраля-марта 1917 г. не получил подробного освещения. Но многие источники указывают на то, что немалую роль в Февральской революции сыграла именно церковь. Так, например, товарищ (заместитель) обер-прокурора Св. синода князь Н.Д. Жевахов, смещённый с этой должности Временным правительством, пишет, что «в предреволюционное время натиск на Царскую Россию вели не только пиджаки и мундиры, но и смиренные рясы», что российская «революция явила всему миру портретную галерею революционеров, облечённых высоким саном пастырей и архипастырей Церкви».
Поскольку же об официально-церковном мнении относительно каких-либо событий можно заключить в первую очередь по реакции на них Святейшего Правительствующего Синода, то анализ его действий, совершённых в революционные дни февраля-марта 1917 г., позволяет изучить официальную позицию Русской Православной Церкви по отношению к свержению царской власти.
Так, в конце февраля 1917 г., члены Св. синода на разворачивавшиеся в Петрограде революционные события смотрели с равнодушием. В те дни, как отмечал протопресвитер военного и морского духовенства Г. Шавельский, в синоде «царил покой кладбища». Синодальные архиереи вели текущую работу, занимаясь, большей частью, решением различных бракоразводных и пенсионных дел. Тем не менее, за этим молчанием скрывались антимонархические настроения. Они проявились в реакции членов синода на поступавшие к нему в конце февраля 1917 г. просьбы о поддержке самодержавия со стороны отдельных граждан России и некоторых государственных чиновников. Например, такую просьбу содержала телеграмма, отправленная 23 февраля от Екатеринославского отдела Союза Русского Народа. О необходимости поддержать монархию говорил и товарищ обер-прокурора Н.Д. Жевахов. В разгар забастовок, 26 февраля, он предложил председателю синода, митрополиту Киевскому Владимиру (Богоявленскому), выпустить воззвание к населению — «вразумляющее, грозное предупреждение Церкви, влекущее, в случае ослушания, церковную кару». Митрополит Владимир, таивший обиду на императора Николая II за «вмешательство» того в дела церкви, а именно за свой перевод с Петроградской на Киевскую кафедру и нашедший повод для сведения личных счётов, отказался помочь падающей монархии, невзирая на настоятельные просьбы Жевахова. С аналогичным предложением осудить революционное движение 27 февраля выступил и обер-прокурор Н.П. Раев, но синод отклонил и это предложение.
Позже, находясь в эмиграции, Жевахов писал, что его призыв о поддержке монархии нашёл отклик у католической церкви, выпустившей краткое, но определённое обращение к своей пастве с угрозой отлучить от св. церковных таинств каждого, кто примкнёт к революционному движению. И, отмечал Жевахов, «ни один католик, как было удостоверено впоследствии, не принимал участия в процессиях с красными флагами».
Это свидетельствует о том, что члены Св. синода смотрели на процесс крушения монархии хладнокровно и безучастно, не предпринимая каких-либо попыток её поддержать, не сказав ничего в защиту императора.
2 марта синодальные архиереи частным образом собирались в покоях Московского митрополита. Ими было заслушано поданное митрополитом Петроградским Питиримом прошение об увольнении на покой (которое было удовлетворено 6 марта — М.Б.). Управление столичной епархией временно было возложено на епископа Гдовского Вениамина. Тогда же члены синода признали необходимым немедленно войти в сношение с Исполнительным комитетом Государственной Думы. На основании чего можно утверждать, что Св. синод РПЦ признал Временное правительство ещё до отречения Николая II от престола. (Следующее совещание синодальных членов происходило 3 марта в покоях Киевского митрополита. В тот же день о резолюциях синода было доложено новому правительству).
Первое после государственного переворота официально-торжественное заседание Св. синода состоялось 4 марта. На нём председательствовал митрополит Киевский Владимир и присутствовал новый синодальный обер-прокурор В.Н. Львов, накануне назначенный Временным правительством. Митрополит Владимир и члены синода (за исключением отсутствовавшего митрополита Питирима — М.Б.) выражали искреннюю радость по поводу наступления новой эры в жизни Православной Церкви. Тогда же из зала заседаний синода по инициативе обер-прокурора было вынесено в архив царское кресло, которое в глазах иерархов РПЦ являлось «символом цезарепапизма в Церкви Русской», то есть символом порабощения церкви государством. Причём князь Н.Д. Жевахов, ссылаясь на слова не называемого им очевидца этого события, говорит, что кресло было вынесено непосредственно обер-прокурором, которому помогал один из церковных иерархов, член Св. синода. Кресло было решено передать в музей.
На следующий день, 5 марта, синод распорядился, чтобы во всех церквях Петроградской епархии многолетие Царствующему Дому «отныне не провозглашалось». На наш взгляд, эти действия синода имели символический характер и свидетельствовали о желании его членов «сдать в музей» не только кресло царя, но «отправить в архив» истории и саму царскую власть.
Непосредственно на «Акт об отречении Николая II от престола Государства Российского за себя и за сына в пользу Великого Князя Михаила Александровича» от 2 марта 1917 г. и на «Акт об отказе Великого Князя Михаила Александровича от восприятия верховной власти» от 3 марта синод отреагировал нейтрально: 6 марта его определением эти акты решено было принять «к сведению и исполнению» и во всех храмах империи отслужить молебны с возглашением многолетия «Богохранимой Державе Российской и Благоверному Временному Правительству ея».
Обратимся к «Акту» вел. кн. Михаила Александровича, где, в частности, говорилось: «Принял я твёрдое решение в том лишь случае воспринять верховную (царскую — М.Б.) власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит в Учредительном Собрании установить образ правления и новые основные законы Государства Российского. Посему, прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному правительству, впредь до того, как Учредительное Собрание своим решением об образе правления выразит волю народа». Понятно, что речь идёт не об отречении великого князя от престола, а о невозможности занятия им царского престола без ясно выраженной на это воли всего народа России. Михаил Александрович предоставлял выбор формы государственного правления (в первую очередь — между народовластием и монархией) Учредительному Собранию. До созыва же Учредительного Собрания он доверил управление страной «возникшему по почину Государственной Думы» Временному правительству.
Члены Св. синода понимали неоднозначность ситуации и предусматривали возможность альтернативного решения вопроса о выборе формы государственной власти в России, что было засвидетельствовано в синодальных определениях от 6 и 9 марта. В них говорилось, что вел. кн. Михаил Александрович отказался от восприятия верховной власти «впредь до установления в Учредительном Собрании образа правления». Тем не менее, уже 9 марта Святейший Правительствующий Синод обратился с посланием «К верным чадам Русской Православной Церкви по поводу переживаемых ныне событий». В нём был призыв довериться Временному правительству. При этом послание начиналось так: «Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ея новом пути».
Фактически, синод официально провозгласил начало «новой государственной жизни» России, а революционные события объявил как свершившуюся «волю Божию». Данное послание было охарактеризовано профессором Петроградской духовной академии Б.В. Титлиновым как «послание, благословившее новую свободную Россию», а генералом А.И. Деникиным, — как «санкционировавшее совершившийся переворот». Под посланием поставили подписи епископы «царского» состава синода, даже имеющие репутацию монархистов и черносотенцев: например, митрополит Киевский Владимир и митрополит Московский Макарий. Это свидетельствует о «верноподданнических» чувствах синодальных архиереев.
В связи с изменившейся 2−3 марта формой государственной власти в России, Православная Церковь была поставлена перед необходимостью отражения в богослужебных чинах фактов отречения от престола императора Николая II, отказа (временного) от восприятия верховной власти великим князем Михаилом Александровичем и прихода к власти Временного правительства. Возник вопрос: как и какую государственную власть в церковных молитвах следует поминать.
4 марта 1917 г. синодом были получены многочисленные телеграммы от российских архиереев с запросом о необходимой форме моления за власть. В ответ первенствующий член Св. синода митрополит Киевский Владимир 6 марта разослал от своего имени по всем епархиям РПЦ телеграммы с распоряжением, что «моления следует возносить за Богохранимую Державу Российскую и Благоверное Временное правительство ея». Иными словами, уже 6 марта российский епископат перестал на богослужениях поминать царскую власть (!).
Первое рассмотрение вопроса о молитве за власть в Св. синоде РПЦ происходило 7 марта 1917 г. Его определением синодальной Комиссии по исправлению богослужебных книг под председательством архиепископа Финляндского Сергия (Страгородского) поручалось произвести изменения в богослужебных чинах и молитвословиях соответственно с происшедшей переменой в государственном управлении. Но, не дожидаясь решения этой комиссии, 7 марта Св. синод выпустил определение, которым всему российскому духовенству предписывалось «во всех случаях за богослужениями вместо поминовения царствовавшего дома, возносить моление «О Богохранимой Державе Российской и Благоверном Временном Правительстве ея».
Относительно этого синодального определения отметим, во-первых, что в нём Российский Императорский Дом уже 7 марта (!) был провозглашён «царствовавшим», еще до решения Учредительного Собрания и при фактическом отсутствии отречения от царского престола вел. кн. Михаила Александровича Дом Романовых стал поминаться в прошедшем времени. По роковому стечению обстоятельств (?) в тот же день Временное правительство постановило арестовать отрекшегося императора Николая II и его супругу, что было исполнено 8 марта. О реакции на это событие российского духовенства в архивах и других источниках нет никаких свидетельств.
Во-вторых, до революции существовала некоторая очерёдность в поминовении государственной и церковной властей. На мирных ектениях первым молитвенно поминался синод, а после него — император и Царствующий Дом, а на сугубых ектениях, на великом входе и многолетиях — в первую очередь император и Царствующий Дом, а во вторую — синод. В рассматриваемом же определении синода от 7 марта устанавливалась новая последовательность: государственная власть (Временное правительство) на всех основных службах стала поминаться после церковной. То есть «первенство по чести» в изменённых церковных богослужениях отдавалось синоду: церкви, а не государству. На наш взгляд, методологическое объяснение этого факта находится в русле рассмотрения проблемы «священства — царства».
Третьей характерной особенностью синодального решения об отмене молитвословий за царскую власть является, по нашему мнению, фактическое упразднение «царских дней». «Царские дни» имели статус государственных праздников и объединяли собой дни рождения и тезоименитств императора, его супруги и наследника, дни восшествия на престол и коронования императора. Эти «дни» носили ярко выраженный религиозный характер: в это время совершались крестные ходы, служились торжественные службы о «здравии и благоденствии» Царствующего Дома. Официально «царские дни» были отменены постановлением Временного правительства 16 марта 1917 г. Однако синод, серией своих определений объявив революционные события необратимыми и упразднив поминовение «царствовавшего» Дома, хронологически опередил и, можно сказать, предвосхитил постановление Временного правительства об отмене этих государственно-церковных праздников. Таким образом, приоритет в отмене «царских дней» принадлежит членам Св. синода РПЦ.
Составленный синодальной Комиссией по исправлению богослужебных книг подробный перечень богослужебных изменений был рассмотрен синодом 18 марта 1917 г., вследствие чего синодом было вынесено определение о правильности предложенных комиссией изменений в церковных молитвословиях. Смысл всех этих поспешных изменений сводился к замене молитв о царской власти молитвами о «Благоверном Временном правительстве». Причём, в этом синодальном определении Царский Дом вновь был упомянут в прошедшем времени, то есть в качестве как бы уже ушедшего в прошлое.
Высшее российское духовенство внесло изменения в содержание богослужебных книг спокойно и с лёгкостью: церковно-монархическое учение о государственной власти, исторически утвердившееся в богослужебных книгах Русской Церкви и до марта 1917 г. созвучное «уваровской» триединой формуле «За Веру, Царя и Отечество», было нарушено. (В этих книгах разным образом поминается всё учение церкви. Государственное, в частности, учение, содержащееся большей частью в суточном круге богослужебных книг, отражает отношение церкви к государственной власти в виде ектенийных прошений и множества различных молитвословий. По частоте поминовения царская власть уступала место только поминовению Божией Матери. Молитвы о царе буквально не сходили с уст церкви: ежедневно все богослужения начинались и заканчивались поминовениями Помазанника Божиего, власть царя в течение суток славословилась в качестве, например, выражения церковного учения о государственной власти, множество раз [i]). Изменение смысла заключалось, с позволения сказать, в «богословском оправдании» революции, то есть в богослужебной формулировке тезиса о том, что «всякая власть от Бога»: как царская власть, так и народовластие. Этим в богослужебной практике проводилась мысль, что смена формы власти как в государстве, так и в церкви (в смысле молитвенного исповедания определённого государственного учения) — явление не концептуального характера и вовсе не принципиальное. Вопрос же об «альтернативе» власти, то есть о должном выборе Учредительным Собранием между народовластием и царством, был синодом решён и богословски и практически в пользу народовластия.
Поскольку в церковных богослужебных книгах определениями синода 7 и 18 марта 1917 г. было произведено упразднение молитв о царской власти, то тем самым Дом Романовых фактически был объявлен «отцарствовавшим». Следовательно, можно утверждать, что уже 9 марта, после выхода упомянутого послания синода, во-первых, формально завершился процесс перехода РПЦ на сторону Временного правительства, на сторону революции и, во-вторых, Св. синод фактически осуществил вмешательство в политический строй государства: революционные события были официально объявлены безальтернативными и бесповоротными. (По словам о. Сергия Булгакова, «Россия вступила на свой крестный путь в день, когда перестала открыто молиться за Царя» [ii]).
Действия высшего духовенства по изменению богослужений были, на первый взгляд, вполне последовательны и логичны: поскольку до революции церковное поминовение царя носило личностный, персонифицированный характер (в большинстве случаев император упоминался в молитвах по имени и отчеству), то упразднение молитвословий о царе казалось вполне закономерным. Однако вследствие отмены Св. синодом поминовения «имярека» автоматически исчезла и молитва о самой царской Богом данной власти [1 Царств. 8, 4−22], освящённой церковью в особом таинстве миропомазания. Тем самым, при сохранении молитвы о государственной власти вообще, в богослужебных чинах произошло сакральное изменение: царская власть оказалась «десакрализована» и уравнена с народовластием. Чем фактически был утверждён и провозглашён тезис: «всякая власть — от Бога»; то есть и смена формы государственной власти, революция — тоже «от Бога».
Поясняют логику синода и его определения от 18 и 20 марта об изменении надписей на выходных листах вновь издаваемых богослужебных книг и надписи на антиминсах. Суть этих изменений была одна. Так, надпись на антиминсе, кроме даты его освящения, ранее содержала и пояснение: в царствование какого императора («имярек») он освящён. Синодом был утверждён новый текст: «По благословению Святейшего Правительствующего Синода, при Временном Правительстве всея России священнодействован». В данном случае замены были оправданы временным характером поминовения государственной власти. В других случаях, касающихся именно богослужения, а не надписей на церковных предметах и книгах, поминовение царя носило более вероучительный, нежели временной смысл. В качестве примера можно привести Богородичный тропарь утрени, который после произведённой замены стал содержать следующие слова: «Всепетая Богородице, спаси благоверное Временное правительство наше, емуже повелела еси правити, и подаждь ему с небесе победу». Этим «вероучительным» молитвословием синод фактически провозгласил тезис о божественном происхождении власти Временного правительства. (Позже, отдельные представители духовенства на местах самостоятельно начали вносить аналогичные, почти догматического характера нововведения не только в установленные молитвы, но и в Священное Писание. Например, слова 20-го псалма: «Господи, силою Твоею да возвеселится царь», иногда читались: «силою Твоею да возвеселится Временное правительство» [iii]).
Таким образом, через несколько дней после начала Февральской революции Российская Церковь перестала быть «монархической», фактически став «республиканской»: Св. синод РПЦ, повсеместно заменив поминовение царской власти молитвенным поминовением народовластия, провозгласил в богослужебных чинах Россию республикой. Как неизбежное и закономерное следствие «духовных» действий церковной иерархии, Россия была объявлена А.Ф. Керенским 1 сентября 1917 г. республикой, ибо действие «духа» предшествует и обусловливает действие «плоти».
Провозглашение А.Ф. Керенским России демократической республикой до решения Учредительного Собрания не имело юридической силы, а было осуществлено для удовлетворения желания революционной демократии. Соответственно и действия синода являлись осуществлением желания представителей высшего духовенства — «революционной иерократии», «воинствующего клерикализма» — путём уничтожения царской власти разрешить многовековой теократический вопрос о «священстве — царстве», вопрос о соперничестве «первосвященника-царя и царя-первосвященника».
Если различные политические партии и социальные группы общества, движущие революционный процесс, были заинтересованы в свержении авторитарной власти российского самодержца, то духовенство было заинтересовано не только в уничтожении монархии, но и, в первую очередь, в «десакрализации» царской власти. Духовенство (в частности, синод РПЦ) стремилось обосновать, что между царской властью и какой-либо формой народовластия нет, по сути, никаких отличий: «всякая власть — от Бога». Именно выполнение условия «десакрализации» царской власти было одним из основных этапов в разрешении вопроса «священства — царства» в пользу превосходства священства над мирским царством. В необходимости «десакрализации» монархии (в создании доказательства того, что земное царство подобно «бренной плоти», а священство подобно «вечному духу»; обоснование тезиса: «дух выше плоти и должен подчинить её себе»), заключался один из основных «революционных» мотивов духовенства.
Монархический строй давал монарху определённые полномочия в церкви, но вместе с тем этому строю была присуща и неопределённость в разграничении прав государственных и церковных, что создавало повод для постоянного недовольства духовенства своим «стеснённым» положением, «угнетённым» из-за прямого или косвенного участия царя в делах церкви. Подробнее об этом говорится в монографии профессора Н. Суворова в историческом экскурсе, выделенном петитом. Светская же власть (народовластие), не вмешивающаяся в дела внутреннего управления церкви, дающая ей свободу действий и тем самым являющая свою благосклонность к религии, — более привлекательная форма государственной власти для стремящегося к независимости духовенства.
Своими действиями по замене молитвословий члены Св. синода дали понять, что сущностных отличий между царской властью и народовластием (Временным правительством) для них нет. То есть нет и не должно быть места императора в церкви, не может быть царской церковной власти: власть царя преходяща и относительна. Вечна, надмирна и абсолютна лишь власть священства, первосвященника. Отсюда и тезис воинствующего клерикализма: «священство выше царства».
Несмотря на явно выраженное официальное отношение членов Св. синода РПЦ к смене формы государственной власти в России, члены Петроградского религиозно-философского общества, обсуждая на своих заседаниях 11−12 марта церковно-государственные отношения и говоря о харизматической природе царской власти, постановили довести до сведения Временного правительства следующее: «Принятие Синодом акта отречения царя от престола по обычной канцелярской форме «к сведению и исполнению» совершенно не соответствует тому огромной религиозной важности факту, которым церковь признала царя в священнодействии коронования помазанником Божиим. Необходимо издать для раскрепощения народной совести и предотвращения возможности реставрации соответственный акт от лица церковной иерархии, упраздняющий силу таинства царского миропомазания, по аналогии с церковными актами, упраздняющими силу таинств брака и священства».
Хотя действия членов Св. синода РПЦ весной 1917 г. и не обрели логического завершения, на необходимость которого указывали члены Петроградского религиозно-философского общества, но тем не менее, актом, предотвращающим возможность реставрации монархии в России, фактически явилась замена богослужебных чинов и молитвословий.
Между тем, альтернатива действиям синода по отношению к смене формы государственной власти в марте 1917 г. существовала. Она была изложена в деяниях и проповедях епископа Пермского и Кунгурского Андроника (Никольского). 4 марта он обратился с архипастырским призывом «Ко всем русским православным христианам», в котором, изложив суть Высочайших «Актов» от 2 и 3 марта, охарактеризовал сложившуюся ситуацию в России как «междуцарствие». Призвав всех оказывать всякое послушание Временному правительству, он сказал: «Будем умолять Его Всещедрого (Бога — М.Б.), да устроит Сам Он власть и мир на земле нашей, да не оставит Он нас надолго без Царя, как детей без матери. Да поможет Он нам, как триста лет назад нашим предкам, всем единодушно и воодушевлённо получить родного Царя от Него, Всеблагого Промыслителя».
Контрреволюционная деятельность пермского архипастыря привлекла к себе внимание обер-прокурора Св. синода, который потребовал от епископа Андроника разъяснений и отчёта о его деятельности, направленной на защиту старого режима и «на восстановление духовенства против нового строя». Переписка между ними завершилась 16 апреля подробным письмом епископа Андроника, в котором говорилось:
«Узаконяющий Временное правительство акт об отказе Михаила Александровича объявлял, что после Учредительного Собрания у нас может быть и царское правление, как и всякое другое, смотря по тому, как выскажется об этом Учредительное Собрание. Подчинился я Временному правительству, подчинюсь и республике, если она будет объявлена Учредительным Собранием. До того же времени ни один гражданин не лишён свободы высказываться о всяком образе правления для России; в противном случае излишне будет и Учредительное Собрание, если кто-то уже бесповоротно вырешил вопрос об образе правления в России. Как уже неоднократно и заявлял, Временному правительству я подчинился, подчиняюсь и всех призываю подчиняться. Недоумеваю — на каком основании Вы находите нужным обвинять меня «в возбуждении народа не только против Временного правительства, но и против духовной власти вообще».
Таким образом, действия епископа Андроника по признанию власти Временного правительства, по «временному» признанию народовластия не были односторонне направленными и не исключали возможности реставрации монархии, вследствие теоретически возможного решения об этом Учредительного Собрания. Аналогичные проповеди о «междуцарствии» раздавались и в других местах.
Альтернатива действиям Святейшего синода была и по отношению к исправлению содержания богослужебных чинов и молитвословий. Так, известны случаи совмещения молитв и о Временном правительстве, и о царской власти, чем в богослужениях подчёркивалась временная нерешённость вопроса о государственной власти. В первые дни после государственного переворота вопрос о том, как совершать царское возглашение на богослужении обсуждался как среди отдельных представителей епископата, так и на некоторых собраниях духовенства. Молитва о царе вплоть до конца марта и даже до середины апреля 1917 г. возглашалась в отдельных приходах различных епархий.
Кроме того, в первых числах марта 1917 г. среди духовенства существовали и отличающиеся от установленной синодом формы поминовения государственной власти, например: «О благоверных предержащих властях», «О Велицей Державе Российской и правителях ея», «О Правительстве богохранимой державы Российской» и др. Этими, хотя и неопределёнными, неоднозначными молитвословиями в период «междуцарствия» подчёркивалась неопределённость российской власти до окончательного решения Учредительного Собрания. Постановления Св. синода об однозначном упразднении поминовения царской власти и по богослужебной замене её народовластием, в противоположность решениям с мест, по сути, не оставляли шанса для возвращения Учредительным Собранием российской монархии хотя бы даже в конституционной форме.
Ещё одним, хотя и косвенным, свидетельством одобрения синодом свержения царской власти является его определение, выпущенное 28 апреля 1917 г. Согласно ему, всем священнослужителям, лишённым при старом режиме священного сана за свои политические убеждения, предлагалось обращаться в Св. синод с ходатайством о пересмотре своих дел и о восстановлении в священном сане. Этим определением синод подчеркнул свой отказ от монархической официальной церковной политики, принятой при самодержавном строе. И позже, поддерживая ликование российского общества по поводу наступления радостных, «новых светлых дней» жизни, в своём послании ко всем гражданам России 12 июля синод приветствовал всеобщую свободу России, «сбросившей с себя сковывавшие её политические цепи».
Отдельно встаёт вопрос о роли Св. синода РПЦ в нарушении прежней и принятии новой государственной присяги народом России.
Временное правительство сохранило религиозный характер государственной присяги. Её новая форма была установлена 7 марта 1917 г. В присяге, в частности, говорилось: «Обещаюсь перед Богом и своею совестью быть верным и неизменно преданным Российскому Государству. Обязуюсь повиноваться Временному Правительству, ныне возглавляющему Российское Государство, впредь до установления образа правления волею Народа при посредстве Учредительного Собрания. В заключении данной мною клятвы осеняю себя крестным знамением и нижеподписуюсь». 9 марта определением синода эта присяга была по духовному ведомству объявлена «для исполнения», о чём по всем епархиям были разосланы соответствующие указы. Также, было признано необходимым участие духовенства в церемониях принятия новой присяги. Отмены действия предыдущей присяги на верность императору, а также «освобождения» граждан от её действия со стороны церкви не последовало.
Причём интересен факт: синод повелел народу присягать новой власти до того, как призвал паству ей подчиниться. Об этом можно судить, исходя из сопоставления номеров его определений, принятых 9 марта. Так, определение об обращении «по поводу переживаемых ныне событий» имеет порядковый N 1280, а об объявлении государственной присяги «для исполнения» — N 127 743. Что, на наш взгляд, свидетельствует о наличии определённого желания со стороны членов Св. синода быстрее, вопреки даже логики последовательности действий, привести православную паству к присяге новой власти. В первую очередь, синод не пытался объяснять народу суть происшедших изменений в политическом устройстве страны, а стремился быстрее привести его к присяге Временному правительству. Иными словами, он стремился закрепить завоевания революции и придать ей необратимый характер.
Российская Церковь в лице членов Св. синода достаточно легко пошла не только на изменение государственной присяги и на служение совершенно новой — светской, немиропомазанной власти, но и на нарушение предыдущей своей присяги на верноподданство, по сути — на клятвопреступление. Личным примером нарушения присяги на верность императору представители высшей иерархии РПЦ спровоцировали и остальных граждан России на клятвопреступление. Утверждать это позволяет тот факт, что присяга «на верноподданство» носила ярко выраженный религиозный характер, и духовенство в церемониях присяги играло едва ли не главную роль. Более того, согласно «Своду законов Российской Империи» почтение к царю воспринималось скорее как обязанность веры, а не как гражданский долг. Поэтому мнение Св. синода о новой присяге было решающим.
Церковными законами для клятвопреступников предусмотрены суровые наказания: для священнослужителей и прочих членов причта — извержение из сана /25 правило св. Апостолов/; для мирян — отлучение от церкви (от таинства св. причащения) на 10 лет /65 правило св. Василия Великого/; невольно или по принуждению нарушившим клятву — отлучение на 6 лет /82 прав. св. Вас. Вел. [iv] /. Но несмотря на это, члены Св. синода пошли на нарушение государственно-церковной присяги, сознавая, что они сами на себя и на народ взыскания за клятвопреступление накладывать не будет, а светская внеконфессиональная революционная власть делать этого также не собирается, да и не имеет права. Единственный, кто мог, руководствуясь церковным законодательством, применить к нарушителям присяги меры воздействия — это «внешний епископ» церкви, который есть «хранитель догматов веры, блюститель правоверия и церковного благочиния» — император [v].
На наш взгляд, объяснять по сути моментальную политическую переориентацию синода привычкой «раболепства» перед государственной властью не вполне корректно. Потому что уже 7−8 марта 1917 г. при возникновении между Св. синодом и Временным правительством определённых разногласий относительно перспектив отношений государства к церкви, синодальные архиереи вели себя достаточно независимо по отношению к новой власти.
Так, Временное правительство 4 марта на торжественно открытом заседании Св. синода через своего обер-прокурора декларировало предоставление Русской Православной Церкви полной свободы в управлении, сохранив за собой лишь право останавливать решения синода, в чём-нибудь несоответствующие закону и нежелательные с политической точки зрения. Новый обер-прокурор синода В.Н. Львов определял свои ближайшие задачи по отношению к церкви как создание дружелюбного отношения государства к церкви и как обеспечение взаимного невмешательства церкви и государства во внутренние дела друг друга.
Но вскоре Временное правительство стало действовать вопреки своим обещаниям. На заседании 7 марта 1917 г. оно заслушало сообщение В.Н. Львова «о необходимых к оздоровлению» церкви мероприятиях. Было постановлено поручить обер-прокурору представить правительству проекты значительных церковных преобразований. Этим постановлением РПЦ фактически лишалась надежды на обещанную свободу, то есть попирался заявленный правительством принцип невмешательства государства во внутреннюю жизнь церкви.
В свою очередь, 4 марта Св. синод был удовлетворён программными обещаниями обер-прокурора, «во всём пошёл навстречу этим обещаниям, издал успокоительное послание к православному народу и совершил другие акты, необходимые, по мнению Правительства, для успокоения умов». Это цитата из заявления шести архиепископов Св. синода, направленного Временному правительству 8 марта. Иерархи протестовали против упомянутого решения государственной власти (от 7 марта) вмешиваться во внутренние дела церкви. Откуда следует вывод о существовании определённой договорённости между Временным правительством и Св. синодом, достигнутой, по-видимому, на заседании синода 4 марта. Суть её состояла в том, что Временное правительство предоставит РПЦ «свободу в управлении» в обмен на принятие церковью мер по успокоению населения страны и формированию в обществе представления о законной смене власти. Несмотря на то, что Св. синод последовательно выполнял условия соглашения, Временное правительство нарушило свои обязательства. Что и вызвало протест синодальных архиереев.
В заявлении членов синода также говорилось: «7 марта г. обер-прокурор нам объяснил, что Временное Правительство считает себя облечённым всеми прерогативами царской власти в церковных делах. Он же, обер-прокурор, / / не то что остаётся фактическим хозяином и начальником, как при прежнем режиме, но / / оказывается на неопределённое время до созыва Собора и безапелляционным вершителем церковных дел. В виду столь коренной перемены в отношениях государственной власти к Церкви, нижеподписавшиеся / / не считают для себя возможным / / оставаться присутствующими в Св. Синоде, сохраняя, конечно, к нему сыновнее послушание и должное повиновение Временному Правительству».
Впрочем, буквально через несколько часов авторы заявления изменили своё решение относительно присутствия в синоде. В последующие дни они продолжали обсуждать сложившееся положение и указали правительству на «неканоничный и незакономерный» образ действий нового обер-прокурора. На этом конфликт между Св. синодом и Временным правительством был исчерпан. И хотя 10 марта на заседании правительства В.Н. Львовым было высказано предложение о желательности обновления состава членов синода, но изменения было решено осуществлять постепенно.
Итак, уже 7 марта стало ясно, что декларированная ранее новой властью «свобода церкви» — фикция, и что Временное правительство оставляет за собой право распоряжаться церковными делами аналогично праву управления церковью императором. Иными словами, стало ясно, что принципиального отличия в отношении государства к церкви при новом строе не произойдёт.
Рассмотренное разногласие между церковной и государственной властью показывает, что синод имел своё суждение о действиях правительства, в определённой мере отстаивал свою позицию и защищал церковные интересы. Таким образом, объяснять решения синода, принятые им в марте 1917 г., «раболепной привычкой к пассивному восприятию политических событий в собственной стране», на наш взгляд, не вполне правомочно.
Позволим себе не согласиться и с князем Жеваховым, который постановления синода (по «углублению» революции — М.Б.) называл вынужденными и объяснял их «пленением» церковной иерархии Временным правительством. О положении церкви в марте 1917 г. Жевахов говорил, что за всю свою предыдущую историю церковь никогда не была столь запугана, никогда не подвергалась таким глумлениям и издевательствам, как в те дни.
Доводы Жевахова достаточно убедительны. Но они не объясняют бездействие синода во время революционных событий февраля 1917 г., когда Православная Церковь ещё находилась под покровительством и защитой царя.
Кроме того, обратим внимание, что под всеми «революционными» синодальными определениями 6 — 9 марта стоят подписи всех членов синода. Следовательно, остаётся одно из двух: или признать рассмотренные выше определения синода официальной точкой зрения РПЦ, или допустить, что будто в дни испытаний и опасности не нашлось ни одного члена синода, который бы выступил в защиту достоинства церкви и, тем самым, допустить духовную смерть членов Святейшего Правительствующего Синода. Последнее нам кажется достаточно безрассудным. Тем более, что позже со стороны официального духовенства упомянутые определения синода не осуждались и не пересматривались. Остаётся принять мнение синода как авторитетное и официальное мнение РПЦ о событиях февраля и марта 1917 г.
Понять же мотивы клятвопреступной деятельности синода можно с учётом проблемы «священства — царства». Духовенство знало, что светская власть — народовластие — не обладает трансцендентной, харизматической природой, как власть царя и священства, божественный характер которых отражён, например, в чинопоследовании коронования и миропомазания императора на царство, в церковном таинстве рукоположения во священство и др. Одобряя свержение самодержавия и приводя народ к присяге революционной власти, духовенство придавало закономерный и законный характер упразднению харизматической государственной власти с той целью, чтобы обеспечить существование в стране, по сути, любой формы власти, лишь бы та не обладала Божественной харизмой. То есть основной мотив революционности духовенства заключался даже не в получении каких-либо свобод от Временного правительства, в которых отказывал император, не в «освобождении» церкви от государственного «порабощения», а в первую очередь — в своём желании уничтожить, свергнуть царскую власть как харизматического соперника. Осуществить же это для того, чтобы только самому духовенству быть единственной властью, обладающей Божественной природой, чтобы обеспечить себе монополию на «ведение», «обладание» и «распоряжение» «волей Божией». И, вместе с тем для того, чтобы на практике доказать свой тезис: «священство выше царства»; «священство — вечно, божественно и непреложно, а царство земное — изменчиво, бренно и преходяще». Именно по причине противостояния священства царству вопрос даже о теоретической возможности установления в России хотя бы конституционной монархии официальными органами церковной власти в 1917 г. не рассматривался. Но официальная политика синода РПЦ была с первых чисел марта направлена на приветствие и узаконивание народовластия.
Князь Н.Д. Жевахов, на страницах своих «Воспоминаний» рассуждая о религиозной идее русского самодержавия, согласно которой лишь Цари имели право называться Помазанниками Божиими, упоминает о многочисленных примерах того, что после Февраля 1917 г. не только иерархи, но даже рядовые священники начали говорить, «что они все (выделено Жеваховым) помазанники Божии» [vi]. Что служит подтверждением тезиса о наличии скрытого противостояния воинствующих клерикалов императорской власти, о существовании побудительного мотива революционной деятельности духовенства: лишь после свержения последней, священство могло (и смогло) присвоить харизматический титул «помазанничества».
Иными словами, революционные действия духовенства объясняются, по нашему мнению, его стремлением разрешить известную историко-богословскую проблему «священства — царства». При уничтожении царской власти снимался и сам предмет многовекового спора о преобладании в государстве власти царя над властью первосвященника или власти первосвященника над царём. Фактическое одобрение синодом свержения царской власти, поддержка им революционных событий марта 1917 г., а также факт избрания в ноябре 1917 г. на Поместном Соборе РПЦ патриарха (первосвященника), дают основание для исследования российской революции с точки зрения проблемы «священства — царства».
Рассмотренные выше факты позволяют сделать ряд выводов, при формулировке которых позволим себе повторить некоторые из наших тезисов.
Во-первых, несмотря на фактическое отсутствие отречения от престола Дома Романовых, синод открыто изъял из богослужебных чинов поминовение царской власти. Тем самым царская власть в церкви (и, соответственно, в обществе, в государстве) оказалась уничтоженной «духовно», то есть фактически оказалась преданной церковно-молитвенному забвению, стала поминаться в прошедшем времени. Как следствие этого, действиями синода была ликвидирована возможность монархической альтернативы народовластию и революция получила необратимый характер. При том, что до решения Учредительного собрания о форме власти в России говорить об упразднении царского правления можно было лишь теоретически.
Во-вторых, Св. синодом РПЦ революционные события февраля — марта 1917 г. официально были объявлены в качестве «свершившейся воли Божией» и за начало «новой государственной жизни».
В-третьих: смена государственной власти, происшедшая в России 3 марта, носила временный характер и была, на наш взгляд, обратима (в том смысле, что авторитарную власть ещё возможно было реформировать в конституционную монархию). Так, изменение политической обстановки в стране (как и упразднение церковных молитв о Доме Романовых) заставило кадетов внести коррективы в свою программу: первоначально добивавшиеся конституционной монархии в России, они 25 — 28 марта 1917 г. объявили себя республиканцами [vii]. То есть в первых числах марта 1917 г. вопрос о выборе формы правления в России в виде конституционной монархии был вполне реален. Члены же Св. синода РПЦ в своих «республиканских устремлениях» в марте 1917 г. фактически оказались левее кадетов. Синод же фактически упразднил «царские дни» до соответствующего постановления Временного правительства, чем, по нашему мнению, предвосхищалось решение Учредительного собрания о форме правления и, как следствие последнего, — решение о государственных праздниках. Таким образом, синоду принадлежит приоритет в упразднении государственно-религиозных праздников Российской империи — «царских дней».
В-четвёртых, РПЦ также принадлежит временной приоритет в узаконении российской демократии (народовластия). Если Россия была провозглашена А.Ф. Керенским республикой через шесть месяцев после революционных событий февраля — марта 1917 г., то Св. синодом «молитвенно-духовно» (и «богословски», и «богослужебно») — уже буквально через шесть дней.
В-пятых, члены Св. синода, приведя православную паству к присяге на верность Временному правительству и не освободив народ от действующей присяги на верность императору, по сути, благословили клятвопреступление.
В шестых, действия синода в феврале — марте 1917 г. послужили одной из причин безмолвного исчезновения с российской политической сцены правых партий, православно-монархическая идеология которых с первых чисел марта 1917 г. оказалась фактически лишена поддержки со стороны официальной церкви.
Таким образом, членам Святейшего правительствующего синода Православной Российской Церкви принадлежит одна из ведущих и определяющих ролей в свержении русского самодержавия, в закреплении завоеваний Февральской революции.
С полным вариантом данной статьи можно ознакомиться в СПб. журнале «Клио». 2002 г. N 2. С. 110−120.
[i] Служебник. Пг., 1916. -С.547
[ii] Булгаков Сергий, свящ. Из «Дневника» // Вестник Русского Христианского Движения. Париж-Нью-Йорк-Москва. 1979. N 130. С. 256
[iii] Известия Екатеринбургской Церкви. Екатеринбург, 1917. N 13. С. 3
[iv] Каноны или книга правил святых апостол, святых соборов вселенских и поместных и святых отец. Канада, Монреаль, Изд. Братства преп. Иова Почаевского. РПЗЦ. 1974. С. 23, 256, 259
[v] Свод законов Российской Империи. Т.1. Ч.1. Свод основных государственных законов. /Под ред В.Н.Сперанского. СПб., Изд. Вестник Знания. 1912. С. 18
[vi] Жевахов Н.Д. Указ. соч. Т. 2. С. 262
[vii] Вестник партии Народной Свободы. Пг., 1917. N 1. С. 9
