Нео-консервативное течение в РПЦ

Основные особенности и логика развития в 1990—2000-е годы

Тенденцию к усовершенствованию дискурса демонстрируют официальные документы, разработанные и принятые в последнее время РПЦ: Основы социальной концепции, Свод нравственных принципов хозяйствования, Декларация о правах и достоинстве человека, Доктрина «Молодое поколение России» и др. Православные учение и миссия ищут новое, более современное слово. Интересный пример «модернизации на основе традиции» дают выступления митр. Смоленского и Калининградского Кирилла (Гундяева), работы церковных интеллектуалов, авторов «Русской доктрины». Данное направление получает название «нового консерватизма» и ставит цель основать тип фундаментального мировоззрения, соединяющий традиционные православные формы с современными аргументацией и стилистикой. В логике сравнения идейной эволюции России и Запада это напоминает т.н. новую ортодоксию — третье после классического и либерального течение в протестантской теологии, представленное такими именами, как Карл Барт, Рейнольд Нибур, Пауль Тиллих. Язык и понятийный строй открывают кроме того параллели с постватиканской теологией католицизма. Главная особенность — политкорректная форма обсуждения современных проблем, свободная от догматизма и предписывающей значимости. Традиционные понятия о душе, грехе, спасении, воздаянии, исполнении Божественного закона, добродетели, пороке и пр. преобразуются в дидактический ряд суждений относительно «экологии внутреннего мира человека», «взаимной ответственности», «сохранения духовного достоинства», «преодоления отчуждения и агрессии», «гармоничного развития», «ответов на угрозы и вызовы» и т. п.

Неоортодоксия на Западе отмежевывалась от консерваторов, перешедших в глухую оборону от современности. Но прежде всего она боролась с либеральной концепцией, определяемой ею как «оптимистически-сентиментальная». Сходно с этим «новые консерваторы» в РПЦ 2000-х выступают как против ограничения жизни Церкви рамками «этнокультурного гетто», так и с критикой, впрочем умеренной, либерального реформизма. Вопрос о самом христианстве в сопоставлении с современностью, однако, остается открыт. Как донести полноту православной истины человеку, увлеченному открывшимися материальными возможностями? Чем обеспечить сохранение собственно религиозных форм, свободу христианского исповедания от секулярного давления?

Цель соединения старого и нового, по словам митр. Кирилла, — чтобы «христианская мотивация присутствовала во всем, что составляет сферу жизненных интересов человека». За отправную точку берутся «жизненные интересы», лежащие в основном в сфере светской секуляризованной культуры. Евангелие, церковность актуализируются косвенным путем, через ценности эмпирического порядка. Ново-консервативный синтез отражает по-своему реалии «новой религиозности»; реверс, описанный ранее, сохраняется: религия легитимирует, подтверждает значимость того, выбор чего в рамках современности de facto уже состоялся.

Отличительная черта «нового консерватизма» — его политическая направленность. В отличие от «старых консерваторов», проводящих учение о богоустановленном строе и тяготеющих к образу монархии, и модернизма, отрицающего идеологии, он активно вторгается в обсуждение идеологических тем, стремясь усилить роль православных сил в текущей политике. [1] Церковь в условиях современной России должна сформулировать новое предложение и принять на себя новую роль — комментатора и просветителя современности. Последнее напоминает официальный концепт, разработанный римо-католиками в период после II Ватиканского собора: примирение с прогрессом при общем этическом его осмыслении, критика секуляризма и выдвижение альтернативы в разрешении т.н. «проблем развития».

Для Русской Православной Церкви цена вопроса также в том, какое место займет она в становящейся культуре новой России. Пластичность ситуации, продолжающийся выбор государственной модели, принципов национальной политики и устройства российского общества дают основание надеяться на изменение баланса и рехристианизацию российского универсума. [2] Весь синтез носит поэтому отчетливую политологическую окраску и преподается как предложение о партнерстве с действующей властью. Усилия по продвижению новой доктрины включают дипломатические механизмы и демонстрацию общественного влияния.

В два президентских срока В. Путина церковная политика по существу отождествляется с официальной политикой. РПЦ проявляет небывалую активность участия в популярных концептах «борьбы с терроризмом», «межконфессионального сотрудничества», «межнационального мира», «суверенной демократии», «социального государства», «экономики национальных интересов», «решения демографической проблемы», «интеграции на постсоветском пространстве». Большинство эпизодов, отрабатываемых официальной идеологией и медиа, получают отражение в религиозных саммитах, соборах, конференциях. Церковными орденами и медалями награждается большое число лиц из светской и даже иноконфессиональной элиты. Нео-консервативную политику можно поэтому охарактеризовать как в целом административно-прагматическую, в отличие от идейной романтики и оптимизма либералов и бытового «охранительства» консервативного большинства.

Практически примирение и сотрудничество Церкви и современности, однако, остаются труднодостижимыми. Неоднозначна судьба общественно-политических инициатив РПЦ. Там, где это представляется выгодным, церковная активность подверстывается к официозу. В остальном, как и в 1990-е годы, РПЦ на общественном поле лишена самостоятельности, возможности свободно доносить позицию, проводить через официальные инстанции необходимые для себя решения. Имеет место имитация церковно-государственного партнерства, или, как говорит социолог С. Лебедев, псевдоклерикализм — «сугубо виртуальное, имиджевое „возвышение“ РПЦ МП в государстве в обмен на ее лояльность существующим светским властям при сохраняющемся отстранении ее от реальных рычагов власти». К окончанию второго президентства В. Путина данное условное равновесие отходит. Усилившаяся бюрократическая машина дает настойчивые сигналы о возможности перехода к более жесткой ограничительной политике.

На уровне общественного мнения и медиа в качестве господствующего поддерживается воинствующий секуляристский скепсис. Несмотря на расширение государственного влияния на СМИ, эпоха провокаций в стиле НТВ 1990-х не оканчивается. Ни один из протестов против действий, оскорбляющих христианскую нравственность, в т. ч. поддержанных официальными лицами РПЦ, вплоть до Патриарха, не имеет успеха и не встречает поддержки у политического руководства страны. [3]

Удар особенной силы наносят РПЦ события вокруг введения/отмены в школах ОПК. Мягкое сдерживание активности православных переходит в «горячую» фазу. В ходе нее стороны, церковные представители и Минобр, теряют терпение и отходят от дипломатии, обмениваясь взаимными резкими выпадами. [4] Позиция Церкви смотрится откровенно слабой, а отдельные попытки возвысить голос, воззвав к религиозному чувству масс и возбудив протесты, вызывают в свой адрес едва ли не открытую насмешку. Нервозность и отсылки к крайним мерам, таким как бойкот православными родителями государственной школы (прот. В. Чаплин), демонстрируют тупик дипломатии и не завуалированное существо проблемы. Драма — не в неудачных попытках Церкви оказать влияние на массовую школу. Она в том, что все менее предсказуемо будущее самой конфессиональной православной общины, слабо конституированной и неуклонно обмирщающейся.

Отсекая Церковь от школы, государство получает в руки ключ к процессам внутри самой Церкви. Бюрократический секвестр делает православную семью, приход, церковное управление недееспособными, безжизненными, объектами, а не субъектами происходящих процессов. Вне возможностей выстроить частную жизнь в соответствии с религиозными убеждениями, православное сообщество движется к размыванию и ассимиляции.

Церковь остается чужой миру, несмотря на стремление превзойти самою себя в убедительности и доступности. Она высказывает готовность прилагать труд для улучшения мира, но взамен не получает малого намека на изменение общего секуляризованного образа последнего. Стоящие перед рядом серьезнейших проблем, государство и общество отмежевываются от предложения Церкви о совместной работе. Таким образом, секуляризованная современность доказывает свою острую конфликтность с миром религии.

В частности, замечено, что официальные лица, включая В. Путина и Д. Медведева, никогда не упоминают о Боге и религиозных чувствах. В отличие от лидеров других стран, которые, выступая на публике, могут употреблять выражения «Бог да поможет нам» и «Я молюсь о благополучии нашего народа». Для России, даже в кризисных, чреватых потрясениями обстоятельствах, непререкаемое правило представляет светский секуляризм, исключающий отсылки к религиозному фактору. Пропагандистская машина избегает, даже слабо и косвенно, упоминаний Божественного Откровения. Напротив, подчеркивается культурное, историческое, государствообразующее значение религии под эгидой общего секулярного синтеза.

На РПЦ вполне прагматично смотрят как на общероссийскую общественную структуру, обслуживающую специфические религиозные и нравственные комплексы населения. «Многоконфессиональность» выступает предлогом для дистанцирования, на уровне отдельных чиновников и провластных экспертов прямо высказывается мнение о желательности создания противовеса РПЦ в виде альтернативных церковных юрисдикций, «привнесения элемента конкуренции» в православную среду (В.Третьяков, Г. Павловский).

Интерес государственных мужей — в продлении бюрократии в религиозную плоскость, постановке религии на службу публичному порядку. В церковности не желают видеть прямого ее назначения: быть служительницей откровения и надмирной святыни. Сближение во второстепенном не предполагает допуска в сферы действительных интересов. Принципиальная позиция РПЦ в вопросах контроля за СМИ, воспитания подрастающего поколения, института армейских священников, ограничения деятельности деструктивных сект, абортов и пр. открыто игнорируется. Реакции на церковные комментарии по проблемам этики, уважения к человеческому достоинству, ответственности бизнеса, бедности и богатства колеблются между прохладными и умеренно-раздраженными.

Существующий союз государства и Церкви — это союз со взаимным подозрением. Черпающая свое видение из другого источника, религия вызывает сомнения на предмет лояльности/конкуренции со светской системой. С иррациональностью религиозной жизни связывается угроза аффектов и девиаций, включая и политические: имперско-консервативные, национал-патриотические, антидемократические, антиглобалистские, автаркические и т. п. «Большая игра» заключается поэтому в приручении Церкви, купировании ее самостоятельности, стерилизации учения от всякого проявления оппозиционности.

В отношении внутрицерковной практики ново-консервативный синтез не привносит заметного оживления или пересмотра подходов. Программные документы, даже такой объемный и охватный, как Основы социальной концепции РПЦ, — это message для мира о том, что Православная Церковь не боится дискуссий, оформленных в концептуальных понятиях. Дискурс в целом остается зависимым. Агрессивность и самодовлеющий характер современности недооцениваются. Преодолеть расхождения, привлечь на свою сторону «новые консерваторы» рассчитывают риторическими приемами и средствами. В чем может состоять диалог с миром, сознающим самодостаточность перед Церковью? Такой диалог не может состояться по причине одного только отсутствия базы, в рамках которой с одинаковой свободой получали бы хождение как светские, так и религиозно-мистические категории.

Годы, потраченные на политические согласования и проекты, пропаганду церковно-государственного сотрудничества, «борьбы с терроризмом» и «межконфессиональных контактов», выхолостили содержание первоначальных идей. Сложились идейное поле и новояз, далекие от собственно религиозных предметов и насущных проблем верующего. В некотором роде они напоминают стилистику периода «борьбы за мир» и «сотрудничества прогрессивного человечества во имя дружбы, братства, справедливости, равенства во всем мире».

Заметным недостатком можно считать то, что обустройство церковной жизни «новым консерватизмом» отодвигается и трактуется в качестве второстепенной, производной задачи. Наивный план состоит в отвлечении и переносе внимания в воображаемую перспективу примирения и сотрудничества между миром и Церковью. A priori предполагается, что не существует фундаментальной угрозы для Церкви, как только в контексте общих «вызовов и угроз» государству и обществу. Проблемы исповедания в современных условиях вызваны исторической изоляцией Церкви. Эти проблемы разрешатся сами собой, как только православные получат возможность свободно выражать свои убеждения на поле прогресса.

Церковь и общество, вера и материальное существование соединяются нео-консервативным синтезом во внешнем, организационном порядке. Фундаменталистская идея «оцерковления» получает своеобразное преломление в проектах по укреплению церковного аппарата, расширения медийных, экономических, политических и пр. возможностей, «оцерковления» государственных институтов. В то же самое время, прогрессизм «новых консерваторов», образ открытого христианства, мышление в категориях «мейнстрима» и «маргинализма» — всё это приближает их к модернистским концепциям. По замечанию одного наблюдателя, «проблема нынешней церковной политики — в невозможности принять на работу имиджмейкерами в ОВЦС Пелевина и Павловского, заставить Юдашкина шить облачения, а „Дискотеку Авария“ петь о любви к Родине и святых». В философском и теологическом отношениях православный нео-консерватизм в России начала ХХI в. не достигает глубины нео-ортодоксии Барта и Тиллиха. Прагматично настроенный, не имеющий экзистенциальной составляющей и не влекущий пробуждения, заострения в субъекте сознания собственной греховности, он сконцентрирован на социальном и означает по существу воскрешение старой контрреформационной мечты о «консерватизме, поставленном на рельсы эффективной политики, эффективной административной деятельности, привлечения к церковной политике лучших интеллектуальных сил общества» (Е.Холмогоров). Как и в истории Контрреформации [5], увлечение организационной стороной дела перемещает акценты от собственно религиозных и приводит к неизбежному психологическому доминированию «нео-» над «консервативным». В РПЦ модернизированный консерватизм является переходным этапом, прологом к последующей реформации.

СНОСКИ:
1. По мысли авторов, Православие — хранитель архетипов национального сознания, и его специфический вклад состоит в восполнении недостающего в цивилизационном развитии. Общество может расти более правильно, человечно, духовно в том случае, если в него будет внесено недостающее слагаемое, отсутствующее везде, кроме христианства.

2. Церковь должна увеличить свой вес в делах, закрепить за собой новый образ одного из ведущих политико-социальных субъектов. Цель — верифицировать развитие, передать государству и обществу смысловые ориентиры, подтолкнуть элиты к выбору более консервативно и национально ориентированной стратегии.

3. Исключение составляет запрет в мае 2006 г. т. н. «гей-парада». Данный эпизод обусловлен персональной позицией столичного градоначальника и не влияет на общий подход к отношениям с РПЦ. Другой пример: тяжба вокруг «Сахаровского центра», которая также оканчивается для православных неубедительным, шатким перевесом, отражающим, очевидно, ожидание новых инцидентов и более искусно обставленной игры на судебном поле. Отдельная тема — воссоединение с Зарубежной Церковью, где Президент В. Путин принял непосредственное участие. Для церковно-государственных отношений это единичный эпизод, не выражающий ни тенденцию, ни даже исключение из правил.

4. В СМИ разворачивается не имеющая аналогов кампания по поводу «клерикализации». Публикуются коллективные обращения против церковного участия в образовании. Отмечается усиление внимания контролирующих органов и прокуратуры к деятельности православных школ и приютов. Суды отказываются удовлетворять иски по религиозным мотивам к структурам Минобра. Меняется статус духовных учебных заведений РПЦ, которые, наряду с обретением официального признания, лишаются преференций например в части освобождения учащихся от призыва на воинскую службу. Они встают перед перспективой государственно-бюрократического подчинения.

5. КОНТРРЕФОРМАЦИЯ — идейное возрождение и организационная активизация внутри католичества с XVI в., целью которых стало противостояние протестантской Реформации. Контрреформационные, нео-консервативные тенденции в католическом мире оставались преобладающими до середины ХХ в., времени начала активных преобразований по результатам II Ватиканского Собора.