Традиция гуманитарного образования и диалог культур: опыт России

1. Образование в современном мире. Мысль, как известно, имеет свою окрестность. Должны быть учтены процессы естественного роста цивилизаций — в общей сути они складываются в цивилизацию глобалистского типа. Главной проблемой становится идентификация: как установить самость и специфику образования в глобальном пространстве универсальных взаимодействий?

Неизбежные для современного мира встречи позиций происходит здесь и сейчас, значимо не столько исторически определившееся, если угодно, застывшее, сколько то, что рождается в событии встречи — прошлое актуально присутствует в ценностном мире культуры и образования только тогда, когда переживается как настоящее. Надо понять именно настоящее: в этой связи создание экспертно-аналитических центров и организация экспертизы процессов современности является важнейшим усилием политиков и интеллектуалов (В.И.Якунин). В пространстве диалога возможно установление возможного естественного роста цивилизации — нужно создать экспертно-аналитические центры, осуществить комплексную экспертизу, интегрировать образовательные системы. Именно интегрирование выступает в большинстве подходов как основная стратегия европейского и мирового сообщества — выступает активно-творческим аналогом мира, причем интеграция рассматривается как динамическая категория — это совокупность механизмов предотвращения угроз, которые могут быть задействованы немедленно в случае возникновения конфликтов. Так посредством организации диалога в образовании могут быть выстроены превентивные стратегии предотвращения конфликтов — в том числе институциональные и ценностные. Если первые обращены к порядку социальных организаций и процессов, то ценностные аспекты интеграции обращены к человеческому существованию, чести и достоинству личности, ценностям мира и благополучия. Интеграция в пространстве европейских сообществ приравнивается к сохранению мира.

Но мир — не только «европейский мир». «Если Европа представляет собой идеал, то мы можем сказать, что европейцы потеряли преимущественные права на владение этим идеалом» (К. Кокер). Помноженная на сверхскорость развития китайская цивилизация стремится определить свое положение — позиционируя себя как особую сверхдержаву, Китай развивает идею собственного понимания гармонии, идущее от Конфуция. Стало быть — диалог в культуре и образовании многопроективен. Он способен стать эффективным лишь в случае учета исходных позиций всех участников. В исламе, как правило, ищут по аналогии с христианством ортодоксию, теологию, церковную идеологию и т. п., между тем этих феноменов в мусульманской культуре просто не существует" отмечает московский философ Н. Кирабаев — мусульманская цивилизация делает свои вызовы глобализации.

2. Интеллектуальный провал Европы? Трудности возникают внутри «самой Европы». При всей сложности конфигураций определений вырисовывается набросок главного: ситуация характеризуется ужесточением отношений.

На фоне утверждения о том, что должно быть равенство позиций, а не отношения господства и подчинения, ситуации сведена к тезису о стратегическом просчете интеллектуалов Европы и мира. Главный вопрос о том, как «встроить» Россию в мировое сообщество — «Россия проиграла холодную войну, поэтому теперь столь активна» (Р. Саква). Стратегический интеллектуальный просчет состоит в том, что не удалось «интегрировать Россию в мировое сообщество». Поэтому Европа снова становится силовым блоком, в области энергетики — конфликты, усилено разделение («мир только для своих»). Демократический мессианизм Европы в отношении к России — провалился: «Россия не интегрируется в Европу, а Европа ее не пускает». Не хочет? — но ведь свободный выбор вступления в диалог является его необходимым условием. Совершенно справедливо отмечено: нормативно этот кризис не преодолеть, в особенности если такие нормы однозначно «по-европейски» определены. И также верно то, что нужно искать ответы, которых сегодня еще нет.

В таком подходе диалог в культуре и образовании сам становится проблемой. И если отношения в мире определены как «новая холодная война», то диалог выступает как согласие «не воевать бомбами». Но чем это отлично от «мира с позиции силы»? Диалог реально оказывается склонен в сторону интересов одного из участников — в такой однозначности он сразу же диалогом быть перестает. Диалог не допускает «аргументации бомбами» (И.Валлерстайн), но не более того. Это происходит на фоне постоянного упадка сверхдержав.

Встает принципиальный для определения стратегий просвещения вопрос: каковы стратегии «сборки» современного мира? Каков образ мира — в какой степени опыт отечественного просвещения может способствовать стабильности жизни и культурному росту личности и общества.

3. Современность: между верой и терроризмом. Понимание постглобализации отличается неопределенностью. Сформировавшееся сознание «человека-титана», вышедшего в космос, сегодня озабочено заброшенностью — «космический человек» не способен упорядочить и обезопасить собственное существование. Ситуация постмодерна представлена множественностью фрагментарных данностей: за счет чего эти данности могут быть объединены? За счет выстроенных во времени унифицирующих процессов — глобалистское сознание исходит из своей способности унифицировать мир тем, что делает его континуальным. Так понимаемое развитие как бы не знает «регионально-национальных» различий. Все возможные различия объясняются в таких случаях временным несовпадением общих процессов: в одних случаях — раньше, в других — позже. При этом во многом не замечается, что такого временного совпадения может вовсе не быть — находясь в одном том же «времени современности», люди разных культур пребывают в разных местах. Время в этих местах течет по-разному — именно пространство маркирует существование. [1]

Именно в связи с этим должна быть актуализована встреча космотелесных и антропологических интуиций — «востребован проект ноосферы» (З.Г.Медоева). За последние полвека мысль обнаруживает тенденцию к некому новому (обогащенному всеми новейшими научными открытиями) варианту античного космологического воззрения и отчасти даже к научному подтверждению некоторых мотивов ветхозаветно-христианской космологии. «Новая телеология», отмечал вслед за Кантом русский философ Семен Франк, может доказывать существование «архитектора мира, но не всемогущего его творца» — философский смысл проблемы сводится к проблеме согласования существа мира с существом человеческой личности. Необходимо найти философскую и политическую оптику, способную раскрыть и утверждать новый опыт. Можно так сказать: в постсовременности воюет за место. Сталкиваются не времена, а места. Границы маркированы постоянным присутствием энергии и силы. Среди прочих — Европа. Она размещена рядом с другим, а не в начале «истории». В этой ситуации постмодернистский террор — в том числе в его этно-конфессиональной версии — не имеет вектора направленности и не обращен в прошлое или будущее. Взрывается возможность всякого и любого настоящего существования. В любом месте взрыв направлен на самое настоящее. Поэтому важно понять то, что может противостоять этой силе в конкретном месте существования.

4. Просвещение и философия детства. Современная общественно-историческая действительность ставит перед человеком вопросы, не имеющие аналогов в прошлом (биотехнологическая революция, развитие трансплантологии, техники клонирования). Индивид оказался в ситуации перманентной нестабильности («общество риска», немотивированная агрессия, деперсонализация, «эры пустоты»). Фундаментальность происходящих сдвигов такова, что их значение выходит далеко за рамки производственно-экономической сферы жизни общества и непосредственно затрагивает все аспекты существования человека, включая исторически сложившиеся культурные формы просвещения и образования. В этой ситуации вопрос о детстве ведет к чрезвычайно значимым для просвещения и образования истокам: традиционные жизненные ценности, связанные с национально-культурным представлением мира, образуют глубинную архитектонику сознания, воздействующую на этнопсихологические и философско-образовательные стороны детства. «Детскость» России неотделима от опыта интенсивности органического переживания.

Вопрос о жизненном мире с необходимостью обращает не просто к реальности культуры, но предполагает понимания этоса детства. Организация просвещения предполагает осознанные ответы на вопросы времени: каковы созидательные и разрушительные тенденции мегаполиса? Каковы доминантные стратегии «опыта другого»? Детство столицы и детство провинции: конструктивное дополнение или потенциальный конфликт? Детство богатых и бедных: возможности образования, отдых, отношение к музею, отношение к войне и армии? Это вопросы скорее риторические: ответы на них дает сама жизнь — ее очевидно-экономическая часть (здесь уместно сказать не только о части жизни, хотя у жизни как целого нет частей, но и том, что частность стремится стать больше целого, более того — стать целым).

Происходит фетишизация детства и его характеристик. Детство утрачивает свою феноменальность и способно превращаться в особого рода симулятивное представление. Как можно «просвещать» симуляцию и ее субъектов? Ведь формируется особого рода социальная чувственность, настроенная на зачарованность фрагментарным и эпизодическим — такая зачарованность блокирует захваченность целым, общей историей-сюжетом, заслоняет вид целого, препятствует оценке событий с точки зрения их встроенности в общую перспективу повествования.

Детство вмонтировано в стратегии рекламы, бизнеса, политические программы, войны и этноконфликты. Оно необходимо лишь как компонент чего-то другого — время детства проваливается в «монтажные дыры» масс-медия. Детство становится значимо не само по себе, а как монтажная единица, видеоклип, фрагмент видеоряда. Способствует этому вся символическая экономика современности ­- речь идет о производстве желаний. «Видеоряд» детства — это непосредственная визуализация желания, когда объект желания максимально приближен к субъекту желания — вплоть до совпадения в акте обладания. Сегодня формируется, а по многим позициям сформировался массовый спрос на «детство» — в том числе на детское тело в буквальном и символическом смысле.

Планетарная индустрия моды обращает внимание на тела «инопланетной» современной красоты — более не стоит вопрос о «нормальном теле». Мифический идеал современности — «красота невесомая»: трансформация человека из биологического существа в существо символическое. Человечество «опускается» к собственным детским фантазмам — оказываясь (иллюзорно) неуязвимым перед течением времени, современный человек как бы достигает воображаемого бессмертия,

Поэтому в либеральном обществе становятся легитимным многие стратегии существования, традиционно вытесненные в маргинальные зоны или вовсе запретные для традиционного социума. Именно под защитой возможностей выбора и неограниченных свобод индивидуального осуществления создаются проекты и стратегии «групповой свободы». В пределе возникают «культурные мутанты», когда детство втянуто в мир потребления и рынка — возделывается абсурдное и даже недопустимое для традиционного общества «новое качество» жизни. С помощью масс-медия «подшитая» к таким данностям элитарность стремится породить массовый спрос и таким образом растворить себя в ней: противопоставление массового и элитарного теряет всякий смысл. Идеи просвещения лишаются смысла и мест приложения.

5. «Космос просвещения» и традиция русской мысли. «Судьба человека» в эпоху тотальной коммуникации действительно незавидна — человек биологически не в состоянии угнаться за все ускоряющимися темпами жизни и информационного оборота — отсюда как апатия, так и страсть к экстремальности. Образование в этой ситуации постоянно разрушается всепроникающим «диффузным цинизмом» (П.Слотердайк). Битва за выживание — биологическое и социальное — битва за информацию. Но информационные потоки всегда являются управляемыми и всегда включены в отношения власти. Поэтому понимание сущности образования в культуре в связи с ее информационной ориентацией объясняет страстную заинтересованность институций и субъектов управления в современном мире.

Наиболее активно действуют негативные стратегии сборки — те деструктивные действия, которые тем не менее способствуют сохранению мысли о целостности человечества. Но важно найти позитивные стратегии сплачивания — найти ориентиры для просвещения и образования. В этой ситуации может быть актуально воспринят объединяющий опыт русского космизма, где с несомненностью открывается целостный смысл существования. Просвещение оказывается жизненно ориентированным: охранение, утверждение жизни на Земле (Н.А.Умов). Действенность идей космизма состоит в направленности мысли на земной и космический универсум, точнее на сферу их со-расположенности. Психофизическое целое рассмотрено в соединении с физическим окружением личности: совокупное усилие географии, антропологии, археологии, этнографии, статистики и истории искусств совмещено с историософией, этнософией и геософией так, чтоб представить функциональную многомерность личности.

Искомая «система идей» должна в свою очередь соответствовать системе «практических действий» ориентированное на поступок самобытной жизни познание в непрерывности самоосуществления органически вырастает из жизненной стихии. Такой ход, подчеркивал Н.С.Трубецкой, дает возможность соотнести порядок существования с целостностью традиционного сознания («подсознательная философская система»). В этом смысле культурные модели обладают конкретным смыслом — человек и сообщество имеет дело не просто с религией, но с конкретным и неповторимым опытом веры. Перенесенные в другое место символы становятся совершенно искаженными. Н.С.Трубецкой утверждал соотносительность «рядов» жизни в пределах общества и мирового сосуществования. Личность как особого рода событие не совпадает ни с одним из этих рядов («ликов») и ни с одной из индивидуаций: «личность есть с в я з ь и с о в о к у п н о с т ь всех их». [2] Актуализировано событийное единство «духа» и «плоти» — физическое окружение («природа территории») и «плотская сторона» существования предстают как коррелят «иерархии личностей». При этом вопрос о первичности детерминации оставлен в стороне («вынесен за скобки»). Совокупное усилие географии, антропологии, археологии, этнографии, статистики и истории искусств совмещено с историософией, этнософией и геософией так, чтоб представить функциональную многомерность личности. Научный и философский синтез не задан, а дан в процессе дескрипции, самое знание становится особого рода событием согласования, где сохранены различия и динамические инверсии. «Идея личности, доминируя в системе наук, не замыкается одними науками и за их пределами становится исходной точкой для системы ф и л о с о ф и и». А эта искомая «система идей» должна в свою очередь соответствовать системе «практических действий» — ориентированное на поступок самобытной жизни познание в непрерывности самоосуществления органически вырастает из жизненной стихии. На практике евразийцы стремились применить одну из важнейших аксиом своей теории: причина всех несчастий должна быть отыскана в непризнании подлинных границ между системами. [3]

В отношении к определению стратегий просвещения радикальное антизападничество, подчеркивал В.В.Зеньковский, неверно и неосуществимо, как невозможно и исторически бесплодно и элементаризующее западничество: Европа уже не все нас, а внутри нас, — это относится не только к стихии культуры, но и к религиозной стихии. Антизападничество во всех его формах неверно и опасно, — оно неизбежно направляется на русскую же душу. Историй снято противоположение России и Запада — оно ныне выступает как глубокое расщепление внутри русского духа. Фальшивыми, по мнению Зеньковского, являются отгораживания от Запада или Востока: («все яды отравили нас, все добрые течения вошли в нас»), — пришла пора действенной сосредоточенности на себе без горделивого мессианского сознания, без утешения себя критикой других.

В.В.Розанов полагал даже, что тема будущего России может быть выражена в ясной и неопровержимой формуле («формуле одновременно физиологичной и духовной»). По его мысли, женственная природа русских способна оказывать воздействие на те нации, у которых доминирует мужской элемент. «Подчинение русских» трансформируется в конце концов во «внутреннее овладевание самыми подчинителями» (В.В.Розанов). Отличающиеся свойством отдаваться беззаветно чужим влияниям, русские тем самым создают особую форму овладевания — непременно требуют в том, чему отдаются, — кротости, любви, простоты, ясности.

Розанов склонен был соотносить культурные и этнические позиции с культурным и социальным просвещением как особого рода жизнетворчеством: «Русские принимают тело, но духа не принимают. Чужие, соединяясь с нами, принимают именно дух. Хотя на словах мы и увлекаемся будто бы „идейным миром“ Европы… Это только так кажется». Русские, по словам Розанова, в отдаче сохраняют свою душу, усваивая лишь тело, формы другого, а европейцы, осваивая русское, отрекаются от самой сущности европейского начала: мы увлекаемся у них своим, не найдя в грустной действительности на родине соответственного идеалу своей души (всегда мягкому, всегда нежному); у них же «увлечение русским» всегда есть перемена «внутреннего идеала». Тихое, незаметное, глубокомысленное — нашептывающее — влияние русских на Европу представлялось Розанову несомненно благотворным — исполнение этого он считал возможным в середине ХХ века. Оппозиция западничество/самобытность в значительной мере может быть «расколдована» и переведена в плоскость органического совмещения императивов модернизации с императивами сохранения национальной идентичности. [4] Так отечественные идеи просвещения могут быть скорректированы со «спасительной миссией самобытной культуры» (А.А.Корольков). Образование — это формирование порядка из хаоса в конкретном национально-культурном времени и пространстве.
Алексей Алексеевич ГРЯКАЛОВ, доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой истории философии РГПУ им. А.И.Герцена, член Союза писателей России

Примечания:
1. Самим фактом существования форум «Диалог цивилизаций» свидетельствует о пространственной, если угодно, телесно-предметной органической фундированности: времена существования прилаживаются друг к другу в месте встречи. Не случайно, в программе V Юбилейной сессии Форума (2007) сказано о важности темы «тело цивилизации».
2. Трубецкой Н.С. К проблеме русского самопознания // Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995. С. 106.
3. Серио П. Структура и целостность. Об интеллектуальных истоках структурализма в Центральной и Восточной Европе. 1920−1930 гг. Пер. с фр. Н.С.Автономовой. М., 2001. С. 88.
4. Ср.: Шенк Ф.Б. Ментальные карты: конструирование географического пространства в Европе от эпохи Просвещения до наших дней (Обзор литературы) // Новое литературное обозрение. 2001. N 52.