Является ли «Русское Собрание» противником всяких преобразований?

Глава из книги «Манифест сознательного национализма»

Многочисленные нарекания и клеветы, в изобилии распускаемые о «Русском Собрании» и его целях нашими ожесточенными и пренебрегающими правдой врагами, снова заставляют обратиться к уяснению основных наших задач, дабы не соблазнилось сердце «единого от малых сих». Да и как не соблазниться? В некоторых газетах настойчиво уверяют, что «Русское Собрание» хочет во что бы то ни стало «повернуть назад колесо истории»; другие прямо утверждают, что наши тайные замыслы имеют в виду добиться «восстановления крепостного права»; третьи с пеной у рта доказывают, что мы натравливаем проповедью националистического человеконенавистничества одну малоразвитую часть населения на другую, «более культурную» и «передовую»; четвертые приписывают нам даже руководство уличными бесчинствами и выдают нас за вождей «черной сотни»; пятые считают нас «правительственными шпионами», которые предают «борцов за освободительное движение», будучи сторонниками «вечного застоя», «косности», «народного невежества», «всякого произвола и насилия, производимого с целью укрепить господство бесправия»; шестые твердят, что существующие порядки мы считаем наилучшими в мире, а потому и выступаем сознательными и непримиримыми противниками всякой попытки к улучшениям… Впрочем, всех измышлений и упреков не перечислишь, но и приведенные обвинения несомненно показывают, что правильное представление о «Русском Собрании» все еще не проникло в общественное сознание. Однако, каждый беспристрастный человек согласится, что отвергать любое изменение в данном положении вещей можно только, или выступая поборниками начал, осуждающих всякую перемену, в корне отвергающих необходимость улучшений по своей, глубокой враждебности к дальнейшему движению вперед, или полагая, что достигнуто уже воплощение известных высоких, заветных идеалов, совершеннее коих не может быть ничего на земле.

Итак, «Русское Собрание» действительно окажется противником всяких преобразований, 1) если будет установлено, что те идейные начала, кои оно исповедует, сами, по себе решительно осуждают стремление к лучшему, 2) если докажут, что оно признает уже осуществленными известные идеалы, коим служит, считая их всесовершенными: ведь «от добра не ищут».

Неоднократно было разъясняемо, что членов «Русского Собрания» объединяет исповедание верности Православию, Самодержавию и Народности. Стало быть, надо, прежде всего, установить отношение этих руководящих начал к общественным улучшениям.

Христианство поставило перед человечеством идеал высшего личного всесовершенства, ибо Спаситель заповедал: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный» (Мф. 5, 48); св. Апостол [1] также наставляет в необходимости «быть совершенными во всей полноте, без всякого недостатка» (Иак. 1, 4). Но евангельские заветы не ограничиваются указанием на обязательность стремления к высочайшему идеалу всесовершенной личности, ибо недаром ежедневно во всех христианских храмах звучит пламенное прошение Господней молитвы: «Да приидет царствие Твое»! Недаром всем христианам завещано самим Господом: «ищите же прежде царства Божия и Правды Его (Мф. 6, 33; ср. Лк. 12, 31). Под царствием же Божиим Св. Отцы разумели совершенный общественный строй, который должен дать всему человечеству вожделенный „мир“ и водворить на земле торжество высшей правды.[2] Само собою понятно, что религиозное учение, ставящее перед людьми такой высокий личный и общественный идеал, является непримиримым врагом всякой косности и мертвящего застоя. Все христиане даже обязаны не довольствоваться достигнутой степенью совершенства, но неустанно стремиться к большему распространению евангельской истины и проведению ее заветов в нашу жизнь. Тем больше усилий для их осуществления могут и должны прилагать православные, ибо православие сохранило в идеальной чистоте безусловную истину соборной и апостольской церкви: оно одинаково далеко от двух противоположных крайностей, представляемых католичеством и протестанством. Первое выдвигает начало полного подчинения авторитету непогрешимого первосвященника, обладающего, якобы, всесовершенным знанием истины, а потому требует от отдельной личности отказа от духовной самостоятельности, ведущего к превращению человека в своего рода „труп“ (саdaver esto), вследствие чего и воспрещает мирянам даже чтение Библии. Второе слишком широко раскрывает двери личного разумения предоставляя каждому свободу не только читать, но и толковать по своему Св. Писание, равно как умаляет значение добрых дел для спасения. Православие же оставляет за своими сынами нравственную свободу и ответственность, осуждая индульгенции, разрешая и поощряя самостоятельное углубление в Св. Писание. Но, признавая недостаточность единичных усилий и способностей отдельного человека для правильного восприятия боговдохновенной истины, Церковь православная выдвигает обязательность соборного понимания, установленного совместными усилиями верных и указывает на творения Св. Отцов, как на источник для проверки и исправления заблуждений, в которые обычно впадает недостаточно сведущий и не изощрившийся в богословствовании ум заурядной и даже выдающейся личности. Равным образом, от православных требуется не душевное самоудовлетворение, достигаемое сознанием своего правоверия, но неустанный подвиг жизни по вере, следуя завету апостольскому: „вера без дел мертва“ (Иак. 2, 20 и 26). В области общественной католичество неуклонно стремится к подчинению государства велениям папы, тогда как протестантство допускает главенство светского государя в жизни церкви: так императрица Виктория, равно как ее предшественники и преемник, являлась главой англиканской церкви; Вильгельм, как и другие протестантские короли, держит церковь своей страны в подчинении. Православие, наоборот, открывает перед государством полную самостоятельность в его области, „воздавая Кесарево Кесареви“, но и от царей требует, чтоб они воздавали „Божие Богови“, помня, что представитель власти есть лишь „Божий слуга“, „отмститель в наказание делающему злое“ (Рим. 13, 4).

Широта и безусловная истинность православного учения, его превосходство над всеми другими христианскими исповеданиями в настоящее время признаются всеми беспристрастными исследователями Запада. Этого мало: на наших глазах возникает мощное стремление к воссоединению с Православием, ибо старо-католики, англикане, некоторые американские религиозные общины тяготеют „к восточному христианству“, истинность коего все неоспоримее подтверждается ростом научного изыскания, опровергнувшего окончательно множество мнимых открытий „свободомыслящих исследователей“. Достоверность евангельских рассказов, раннее возникновение христианской письменности, важность и значение предания делаются в ученом мире общепризнанными и грядущее готовит, благодаря точной науке, великое торжество православия, которое никогда не осуждало научной пытливости, по глаголу апостольскому: „все испытывайте, хорошего держитесь“ (1 Фес. 5, 21); „Исследуйте писания“ (Ин. 5, 39) — вот великий завет, оставленный нам воплощенной истиной, налагающий на нас обязанность самостоятельного усвоения христианского учения и жизни, согласной с его высоконравственными предписаниями. Поэтому исповедание православия, как руководящего начала, не может привести ни к проповеди грубого насилия, человеконенавистничества и вражды, ни к стремлению насадить невежество, грубость и рабство мысли в стране, издавна православной, именующей себя „Святая Русь“. Ведь история красноречиво говорит, что народы, воспринявшие христианство, делались культурнее, человечнее и способнее к дальнейшему движению. Церковь была великой воспитательницей народов, рассадником образованности и хранительницей наследия древности. Вся наша литература держится на подвиге св. Кирилла и Мефодия; благодаря нашему духовенству мы сохранили своеобразие, отбились от кочевников, татар, поляков, Запада. Православие создало наше отечество и ныне хранит его.

Но, быть может, зиждущей и вечно обновляющей идейной мощи христианства служат помехой, искажающей все доброе и хорошее, два других начала, начертанных на знамени Русского Собрания?

Наиболее ожесточенные нападения и обвинения направляются, как известно, против Самодержавия, якобы „сделавшегося ненавистным для всех мыслящих людей“ и вызывающего де „презрение всего мира к России, обладающей столь отсталой формой государственности“. Нет той хулы, нет того проклятия, какое не извергалось бы ныне на головы сторонников Самодержавия, но самое их существование оказывается явлением знаменательным и способным возбудить пытливость беспристрастного и самостоятельно мыслящего человека. В самом деле, очень трудно примирить справедливость обвинений, возводимых на Самодержавие, с безусловной ему преданностью, обнаруживаемой, как в прошлом, так и в настоящем, людьми независимыми, стойкими и образованными, мыслителями, поэтами, писателями, государственными и общественными деятелями, чуждыми корысти и честолюбия.

Идеал христианского Самодержавия, действительно, может покорить многих своей нравственной высотой. Как Божий слуга, Самодержец на своих плечах выносит тяжкое бремя власти, облегчая другим заботы о вечном спасении. Его обязанность — водворение правды и наряда, укрепление мира, защита слабых и бедных; он должен поддерживать единство и чистоту веры, проводя в жизнь соборные и канонические постановления, но отнюдь не навязывая верующим свои новшества, всегда вызывавшие их отпор. В качестве справедливого посредника, он воздает каждому должное и своей закономерной властью отстаивает общее благо своих подданных. Это не деспот, руководящийся личным усмотрением и своекорыстным интересом, это не абсолютный монарх, признающий себя первым слугою народа, но совершенно не считающийся с народными воззрениями, это — „от Бога пристав“ по меткому русскому выражению. Он служит не преходящим целям земным, но надмирным, ибо он руководится не изменчивой волей народа, а заветами вечной правды. Христианство поняло, что закон сам по себе не может привести к совершенству (ср. Евр. 7, 19 и 10, 1), что только личность, чутко прислушивающаяся к голосу совести, может восполнить односторонность, сухость и суровость его предписаний. В качестве устроителя мира, поборника правды, примирителя борющихся слоев населения Самодержец, просвещенный немеркнущим светом Евангелия, стоит бесконечно выше мятущихся народных представителей, олицетворяющих собой интересы не правды и общего блага, но, в лучшем случае, своих избирателей, а в большинстве только свои собственные. Другое дело, наследственный Самодержец, от рождения стоящий вне партий, выше сословий, неподкупный, обладающий всеми благами и понимающий, что власть не только соблазнительное право повелевать, но и тяжелая ответственная перед Судьей царей служебная обязанность!

Правда, уже языческая восточная древность выдвигает идеал „царя правды“, „слуги великих богов“, „возвышенного божеством для управления всеми странами“, „получившего свыше закон, чтоб право судить свой народ“. Идеи греческой философии, столкнувшись в эллинистических государствах с восточными политическими идеалами, дали довольно стройное сочетание самодержавия с самоуправлением, выдвинув тип царя-мудреца, правителя, устроителя социального мира, прекратителя гражданских смут, поддерживающего равновесие борющихся интересов. Миродержавный Рим, оплодотворенный эллинистическими идеями, отчасти осуществил в империи идеал общечеловеческого союза, подчиненного единому властелину, как воплощению закона на земле, насадителю всем желанного мира и поборнику правды, выраженной в общем для всех праве — „писанном разуме“. Уже отец истории Церкви, Евсевий приписывает римской империи высшее предназначение, идущее рядом с распространением истинной веры: „по небесному Промыслу одновременно проросли два зерна, поднялись над землей и покрыли своей тенью мир — римская империя и вера христианская, предназначенные объединить вечным согласием весь род человеческий“. Лучшие чаяния язычников нашли выражение в христианских императорах, объединивших в своем лице идеи библейских помазанников Божьих, римских народных представителей и просвещенных эллинистических устроителей общественного наряда. Идея всемирной империи своеобразно сочеталась с идеей всесветного божеского царства и вдохновляла христианских самодержцев, ставя перед ними совершенно определенные идейные задачи. Римско-византийский император является божьим наместником, „вдохновляемым божеством в своих великих деяниях“ для устроения земного града божьего. Так смотрели на себя, так понимали смысл своих властных полномочий христианские самодержцы Востока и Запада, образцами коих служат Юстиниан и Карл Великий, поборники водворения царства божьего на земле. Все западно-европейское средневековье придерживается таких же возвышенных представлений о власти христианских государей, носящей священный отпечаток и стремящейся отстоять чистоту веры, водворить мирный строй и подчинить всех требованиям справедливого закона. Но борьба с папством, широкое развитие феодализма, слабость культурной подготовки варварского Запада, исказив идею, помешали укреплению священной римской империи, притязавшей быть царством божьим на земле. Восток, несравненно более просвещенный, по-прежнему ставил перед самодержцем образец царя-мудреца и человеколюбца, стража закона, пополнителя его пробелов и недочетов, нелицеприятного судьи и блюстителя чистоты истинной веры, причем повиновение подданных было обязанностью, пока властелин правит на благо своего народа, на страх всем врагам христианской державы, предназначенной охватить весь мир.

Крушение второго Рима, еретичество первого перенесли идеальное предназначение христианской империи на третий Рим — Москву. Первоначально, подобно варварским королям Запада, наши князья входили в состав великого единого целого — всего христианства» (tota christianitas) и были своего рода наместниками единого повелителя вселенной — православного императора. Поэтому круг их обязанностей теоретически определялся заботами о чистоте веры, водворении мира и отправлении правосудия по «закону святу». Император для них был «святым самодержцем всея вселенныя». Идея вечной христианской империи требовала, чтоб самый сильный из православных князей принял на себя обязанности христианского императора и вот уже Василия Васильевича называют «боговенчанным православным царем во вселенной», а Иоанна III «самодержцем новым царем Константином». Вся полнота власти римско-византийских божьих наместников переходит к московскому государю вместе с их идейными обязанностями. «Царь, царствуя, почитается совершающим великий подвиг, подвиг самопожертвования для целого народа… Тот, кто берет на себя, на пользу общую, подвиг орудования мечем и тем избавляет миллионы от необходимости к нему прикасаться, конечно по идее (не всегда на деле) подвижник, положивший душу свою за други своя, „больше же сия любви никто же имать“ (Ин. 15, 13)… Власть, понятая как бремя, а не как „привилегия“ — краеугольная плита самодержавия христианского».[3] «В России ни народу, ни самой власти не было нужды отыскивать для нее высших священных основ, когда она освящалась самим ее призванием, носительницы народной тяготы»: «Друг друга тяготы носите и тако исполните закон Христов». «Носитель же общей тяготы не сугубо ли исполняет этот закон и этим святится?».[4] «Царь для русского человека есть представитель целого комплекса понятий, из которого само собой слагается так сказать „бытовое православие“. В границах этих всенародных понятий царь полновластен, но его полновластие (единовластие) — Самодержавие — ничего общего не имеет с абсолютизмом западно-кесарского пошиба. Царь есть отрицание абсолютизма именно потому, что он, связан пределами народного понимания и мировоззрения, которое служит той рамой, в пределах коей власть может и должна почитать себя свободной.[5]

Однако, исторический опыт показал, что самодержавная форма правления возможна только у того народа, который почитает наиценнейшими не могущество, не утонченность политической системы, не принцип „обогащения“, а свободу быта и веры, свободу жизни, для достижения которой государство только орудие».[6] Вот почему на Западе оно выродилось в абсолютизм, затем в конституционализм, ставящие целью существования государства улучшение материальной жизни, которому призваны служить и наука и просвещение. Восток всегда обладал более глубоким взглядом на смысл жизни, понимая земное существование как ступень к загробному, поэтому задача государства восточного типа — водворением справедливого строя облегчить каждому свободное приготовление к будущей жизни; западный человек ищет власти, восточный уклоняется от нее, как помехи для главного. Но и на Западе идея христианской империи находила множество убежденных поборников: Дант, благородный Ульрих фон-Гуттен оставили творения, проникнутые преклонением перед ее задачами; восстание дворян и крестьянские войны возлагают надежду на императора, что он восстановит попранную правду; да и доселе во всех странах З. Европы существуют общественные сочетания, обращающие свои взоры на христианского монарха, как исцелителя общественных зол и примирителя классовой борьбы.[7] На наших глазах Вильгельм явственно вдохновляется идеалами империи и хочет быть вторым Карлом Великим. Итак, сама по себе идея самодержавия представляется крупной культурной силой, преследующей справедливое решение общественных задач и предоставление каждому должного. Ставя вершителем народных судеб не букву закона, не случайное решение партийного большинства, не личный произвол, а верующую совесть человека, сознающего страшную свою ответственность за благо народа, оно не может, без искажения своей идеи, явиться началом, тормозящим всестороннее развитие. Косность и застой, ненависть и вражда не могут находить поощрение в том, кто обязан вести свой народ к идеалу совершенства, указанному Евангелием, кто должен содействовать водворению на земле мира и правды, предвестников обетованного божеского царства, которое объемлет весь человеческий род.

Правильно понимаемая идея народности столь же благоприятна здоровому культурному развитию, как и истинное самодержавие. Мало того, только чрез живую силу Народности идеи Православия и Самодержавия получают свое тело, переходят в бытие из мира представлений о должном и желанном. Самое распространение христианства стоит в неразрывной связи с тремя великими национальностями той поры: еврейский мессианизм, греческая философия и римская империя подготовили мир к восприятию веры в Искупителя народов. Нельзя считать случайностью и тот первостепенный факт, что эллинский дух, всесторонне и широко развитой, изощренный в философском мышлении наиболее пытливо искал вечную истину и оказался наиболее способен к совершенному, соборному ее разумению: Православие является драгоценным сокровищем, коим обладают греки и восточные славяне, верные воспитанники византийской образованности; пока ее благотворное влияние имело доступ на христианский Запад, народы германо-романские оставались причастными православию, но затем, в силу особенностей национальных, романцы усвоили католическое понимание учения Спасителя, а германцы, освободившись от преобладания римской культуры, выдвинули протестантское исповедание с его разветвлениями. Нельзя не усмотреть воздействия национальностей и в великих ересях, напр. монофизитской, дожившей до нашего времени у армян, коптов и абиссинцев, причем церковь каждого из этих народов имеет и свои местные, национальные особенности; равным образом монофелитство и несторианство имели наибольшую силу в Сирии, где и уцелели до сих пор их обломки.

Таким образом, вечная и совершенная истина воспринималась неодинаково людьми в зависимости от принадлежности их к тому или иному народу. Это совершенно понятно и естественно, ибо каждый народ в своем языке имеет не только готовое мировоззрение, но и способы к дальнейшему углублению в области мысли: на языке дикарей и малокультурных народов вовсе нет множества слов для выражения евангельской истины; само собой ясно, что и понимание таинств веры христианской у них не будет тожественным с эллинским или римским. Наконец, самая формулировка догматов христианского вероучения была сделана вселенскими соборами, в состав коих входили пастыри разных стран и народов, исповедавших Христа. Стало быть, соборное сознание восполнило односторонность и погрешности отдельных национальных пониманий. Но сходясь в главном, существенном, отцы соборов не искореняли местные особенности, жившие в преданиях и обрядах поместных церквей — «дабы всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца» (Флп. 2, 11), ибо сам Спаситель завещал своим ученикам; «идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари» (Мк. 16, 15).

Воздействие национальности могуче сказывается не только в области религиозной, но дает содержание, прелесть и своеобразие всему укладу народной жизни; этого мало: творческому воздействию национальности обязаны своим существованием все великие явления культурной жизни человечества, таковы, например, эллинская философия, римское право, итальянский гуманизм и т. п.; в области даже наук точных различаются национальные школы, немецкая, английская, французская и т. д., отличающиеся друг от друга особым тяготением к известному кругу вопросов и излюбленными приемами исследования. Литература, музыка и искусство любого народа служат неопровержимым доказательством отличия его от соседей по мировоззрению, по отношению к природе и человеку, должному и прекрасному. Даже физиологический строй людей отражает на себе принадлежность их к той или иной расе и народу: многие из нас по наружному облику безошибочно определят англичанина, еврея, немца и т. д.

Правда, в нашем обществе, якобы образованном, идея национальности не пользуется должным признанием и нам всем навязывают идеалы космополитизма, требуют отречения от отечества и родного народа, внушают работать над превращением в каких-то «общечеловеков», над насаждением «общечеловеческих порядков и учреждений». При этом забывают, что космополитизм — создание нашего мышления, но не нечто, действительно существующее. Мужчину и женщину, старца и ребенка мы с полным правом назовем «человеком», но было бы нелепостью стремиться к превращению всех людей в какое то бесполое и лишенное возраста существо. Далее, кто определит цвет волос, кожи и глаз, форму черепа, рост и другие приметы «космополита»? Неужели надо перекрасить всех в брюнетов, чтоб достигнуть всеобщего благополучия? Отсюда понятно, что всякий народ должен ценить и любить свое своеобразие, а не стремиться к недостижимому превращению в нечто отвлеченное; кроме того, каждый проповедник космополитических идеалов, представляет себе их непременно в какой-либо народной окраске, причем трудно доказать, почему западноевропейские начала должны быть признаны общечеловеческими, а не китайские. Однако вовсе не следует всякий национальный признак возводить в перл создания, ибо всюду люди имеют свои недостатки, и рядом с национальными добродетелями мы имеем и национальные пороки. Но вне национальности нет жизни, нет творчества, нет стремления к идеалу, так как каждый борец за него думает на каком-либо языке и тем закрепляет свою принадлежность к какому-либо народу. Следовательно, оставаясь даже наедине с самим собой, человек не может отрешиться от народности, а при общении с другими он и подавно обнаруживает свою принадлежность к тому или иному народу.

Итак, служение идее народности вовсе не связано с ее обожествлением, так как христианство дало нам надежное мерило должного и заповедало стремиться к совершенству по мере своих «талантов». Необходимо развивать их, пускать в оборот, дабы не уподобиться «рабу ленивому и лукавому», необходимо бороться с дурными свойствами своего народа, восполняя пробелы опытом и назиданием других, ибо история учит, что народы вечно находятся в школе взаимного обучения, созидаемой их историческим существованием. Каждый народ вносит в общее дело свой вклад и сознательный националист никогда не станет проповедовать гонения и истребления своих братий, необходимых ему для дальнейшего поступательного движения. Необъятное дело раскрытия истины, созидания общественного блага осуществляется медленно, постепенно и на «урок» каждого выпадает известная, хотя и не одинаково заметная, доля работы, но без простого рабочего ни один зодчий, как бы он ни был гениален, не воплотит своего величавого замысла. Вот почему духовная свобода творческих и благих сил всякого народа должна быть признана прямым выводом из исповедания правильно понимаемых националистических идеалов. Разве можно их поборников объявлять принципиальными врагами просвещения, противниками улучшений, единственно потому, что они поняли неосуществимость и непригодность «космополитических мечтаний»? Дружная семья народов, сохраняющих свой духовный облик и своеобразие внутреннего уклада, оказывается единственным двигателем всестороннего просвещения, плодотворно работающим над благом всего человечества, понимаемого как совокупность всех существующих племен, а не безжизненное создание отвлеченных построений теоретиков космополитизма. Это соединение усилий всех народов для достижения единой общей цели — водворения на земле царства правды, указанного Евангелием, придает отменную ценность национальным особенностям, вносящим свою лепту в общее дело. Так благотворный солнечный луч проявляет свои живительные свойства именно потому, что состоит из совокупности разноцветных лучей, выполняющих каждый свою долю работы.

Стало быть, исповедуемые «Русским Собранием» идеальные начала сами по себе не могут превратить их поборников в насадителей вражды, в противников всяких улучшений и всеобщего просвещения, ибо они все обязывают своих сторонников к неустанному стремлению по мере сил содействовать торжеству Добра и Истины.

Но, быть может, «Русское Собрание» считает свои идеалы уже осуществленными, отожествляя с ними наши современные порядки? В самом деле, раз признаваемый совершенным идеал достигнут, надо заботиться лишь о сохранении приобретенного бесценного сокровища, ибо всякое изменение будет тогда не улучшением, а искажением, Такое воззрение приписывается нам многими, но оно опровергается самой природой наших идеалов, их всеобъемлемостью, их высотой и широтой: водворение царствия Божьего требует совместных усилий всех людей, знаменует собой полное искоренение царящего в мире зла, проявления дремлющих добрых склонностей во множестве миллионов. Поколение за поколением могут лишь приближаться к заветной цели, совершенствуя себя для жизни будущего века, подготовляя в своих детях продолжателей бесконечного служения вечным идеалам. Прекрасно понимая все это, «Русское Собрание» с самого начала своей деятельности выдвинуло как раз преобразовательные, а не охранительные задачи. В этом порукой является самый его устав, гласящий: «Русское Собрание» имеет целью содействовать выяснению, укреплению в общественном сознании и проведению в жизнь исконных творческих начал и бытовых особенностей Русского народа". Из этой первой и главной статьи Устава неоспоримо вытекает такое положение: все члены «Русского Собрания» объединяются сознанием, что творческие наши начала не проведены в жизнь, мало того, их надо еще выяснить себе и другим и укрепить в общественном сознании! Только недобросовестные обвинители могут утверждать, что общество, поставившее себе такую цель, явно стремящуюся к изменению существующих отношений, проповедует застой и не хочет никаких улучшений. Совершенно ясно, что эти улучшения признаются желанными, ибо русские идеалы не занимают в нашем обществе подобающего положения. Действительно, оглянемся вокруг и даже беглый взор покажет, как резко противоречат современные порядки идеальным воззрениям русского народа.

Множество чад «Святой Руси» уклонилось в разные ереси и впало в религиозные заблуждения; рядом с изуверным фанатизмом видны проявления полнейшего неверия; проповедь безбожия раздается одновременно с провозглашением новых вер, поправляющих «ошибки» Апостолов и Св. Отцов. Невежественные низы пребывают во мраке суеверий и придают неподобающее значение соблюдению одних обрядов, но остаются почти неосведомленными в самых начатках Православия, а потому и делаются легкой добычей разных хищников. Мнимо образованные, гордящиеся своей «просвещенностью», верхи или примыкают к выводам отрицательных философских учений, или относятся с поразительным безразличием к решению религиозного вопроса, определяющего цель и смысл нашего земного существования. В последнее время поклонение злобному противнику подвига Христова — Ницше, сделалось у нас модным; открытая проповедь ненависти к слабым, злоупотребления своей силой, звучит все настойчивее; ей подтягивают поклонники «святости плоти» и выдумывают какое-то неохристианство. Разнузданность страстей и неуважение к святыням отражается и в стремлении при помощи полицейских мер удержать простой народ в лоне Православия. Последнее горше первых удручает сердце тех, кто по свободному убеждению исповедует великое превосходство Православия, как единственно истинной веры, ибо дает пищу для озлобленных нападений, отталкивает слабых, принимающих случайное проявление излишнего усердия отдельных лиц за требование самого Православия, и ставит Св. Церковь в ложное положение утеснительницы. Скорбят верующие сыны о забвении многих полезных канонических предписаний, многих спасительных обычаев, установленных в первоначальные времена, но разрозненные, за прекращением правильной приходской жизни, не находят утешения и в деятельности, направленной к искоренению замечаемых нестроений. Общение пастырей и благочестивых мирян на поместных соборах также вышло из употребления и унылую картину представляет положение Православия в современной России… Если же бросить взор на мировое положение христианства, то сила вражды между исповедниками Евангельского учения способна повергнуть в отчаяние даже крепкого духом человека, и эта вражда проявляется в ту пору, когда воздвигаются гонения на служителей Божьих, когда за верность Христу карают преследованием, разорением, изгнанием, когда целые страны отпадают от Евангельского учения, когда еврейство, буддизм и магометанство находят новых поклонников в среде христиан, когда целые сотни тысяч наших братий пребывают в открытом безверии, а потому гонятся только за земным благополучием, пылая взаимной завистью и ненавистью. Как же могут ставшие под знамя Креста признать такое положение соответствующим Евангельским заветам и не стремиться всеми силами к личному и общественному улучшению?

Пожалуй, кто-либо скажет, что мы признаем современный государственный строй воплощением идеалов Самодержавия и Народности, но и тут он впадет в величайшую ошибку. Все мы свидетели того, что ныне Царствующий Государь признал наши порядки подлежащими коренным изменениям, ибо истинного Самодержавия у нас нет и самобытные наши русские начала находятся в положительном загоне. Царь, по народному воззрению, Отец своего народа, должен знать правду обо всем, что касается Его детей и общей матери России, но кто станет утверждать, что нашему Самодержцу все ведомо, что слуги царские нелицеприятно доводят до Его сведения «сущую истину», когда откровенность кн. Мещерского показала, что иные министры ложь возводят в систему? Много лет назад Погодин писал: «Государь, очарованный блестящим отчетом, не имеет верного понятия о настоящем положении России"… «Каждый министр представляет собой самодержавного государя и также не имеет никакой возможности узнать правду о своей части». Стало быть, нужна широкая гласность и свобода обсуждения «канцелярских тайн», но обсуждения правдивого и благожелательного, а не сеющего смуту в умах всякою ложью. Облегчения в положении печати возможны только при господстве законности. Наши основные законы, правда, незыблемо устанавливают (ст. 47), что Российская Империя управляется «на твердых основаниях положительных законов, учреждений, установлений от самодержавной власти исходящих», но всем известны примеры неисполнения Высочайших повелений, остававшихся мертвой буквой, благим намерением, ибо различные ведомства предпочитали править на основании особых циркуляров. Ряд неоспоримых данных показывает, что «средостение» отделило Царя от народа, скрывает действительность и тормозит осуществление плодотворных начинаний, недаром русский человек говорит об «ограде, ставшей выше колокольни», подмечает, что «Царю из-за тына не видать», а потому «не ведает Царь, что делает псарь». Общение, основанное на взаимной любви и доверии, власти и народа, бывшее существенной особенностью истинного самодержавия, прекратилось у нас под напором западно-европейских идеалов абсолютной монархии. Виновник их пересадки Петр Великий, давая ход дарованиям русских людей независимо от происхождения, оставался все-таки близок к родной почве, ибо несомненно любил Россию и, несмотря на свои ошибки и увлечения, оказал ей великое множество добра. Но его преемники пустили на первое место инородцев; русские люди были оттерты, а русские идеалы стали достоянием «чумазых», так как высшее общество тяготело к политическому строю Европы, отворачивалось от Православия и даже забывало говорить на родном языке. Наш высший класс и по своему составу все более и более становился инородческим, а потому русские начала весь XVIII век были под спудом. Но страшная мощь единения Царя и народа не ускользала от внимательных взоров наблюдателей и такой великий политик, как Наполеон прямо говорил «Если русский царь отрастит бороду, он непобедим». Посмотрите на портреты наших самодержцев и вы увидите, как с начала XIX века постепенно русские Государи возвращаются к внешнему облику московских царей: появляются усы, пробритый подбородок и, наконец, окладистая борода. Уже в начинаниях Александра II слышится поворот к родной старине, Александр III являет изумленному миру образец Царя-Миротворца, неоднократным призывом «сведущих людей» и другими мероприятиями показывает, что сознание необходимости «возвращения домой», к старинному народному укладу, проникло на высоту престола. Недаром этот Император во всеуслышание выразил свою радость, когда, наконец-то, услышал русскую фамилию при первом представлении ему высших чинов. Ныне правящий Государь, верный сын св. Православной Церкви и продолжатель начинаний своих Отца и Деда, неоднократно заявлял в своих манифестах, что служение великим началам Православия, Самодержавия и Народности вдохновляет Его царственный труд. Его Императорское Величество только что осчастливил всех нас своей благодарностью «за честные, истиннорусские мысли». Он пожелал нашему собранию «дальнейшего развития» «на благо русское». Он сказал, что в нашей челобитной «ничего ни добавить, ни убавить нельзя». Это высшая степень похвалы, это признание полного совпадения Высочайших воззрений с исповедуемыми нами! Значит, близко уже «установление такого тесного общения между возлюбленным Царем и русским народом, при котором голоса сего последнего непосредственно доходили бы до Помазанника Божьего». На нас же лежит теперь сугубый долг — приложить все старания, чтоб голос народа был подлинным, чтоб разные самозванцы, сами себе присвоившие права «земских уполномоченных» и «народных представителей», были изобличены в своей лжи перед целым миром. Привыкнув веками, что тяжесть управления лежит на плечах Царя и Его чиновников, русские люди даже в предоставляемых Властью Державной самоуправлениях проявляют непомерную «уклончивость» и тем самым дают возможность политиканам и поборникам зарубежных конституций без помехи «подготовлять почву» для «завершения здания». Теперь эта разрушительная работа находится в полном разгаре. «Столоначальник, управлявший Россией», по меткому выражению императора Николая Павловича, нынче забастовал первым. Забастовали и другие представители власти, еще недавно «самодержавно» вершившие дела по своему усмотрению. Оказалось, что у Царя не хватает людей для проведения в жизнь Его родных и дорогих нам замыслов: одни все хотят «общечеловеческой» конституции и торжества космополитического капитализма, а другие стоят за торжество «полицейского государства» с его бюрократическим строем. Нам не надо ни того, ни другого. Мы хотим вместе с Самодержавным Царем зажить по-Божьему, по-хорошему, по-русски. Нам не нужны заморские образцы, коими является и парламентаризм, и бюрократизм. Но царское доверие нам надо оправдать, надо доставить Ему ряд скромных, мирных тружеников, не ищущих власти, но честно, не за страх, а за совесть, делающих свое маленькое дело. Соединенными усилиями и упорным трудом, идейным противодействием недругам мы можем послужить Царю и Родине, выполнить их призыв. Итак, вперед, без страха и сомнения, за неотложное дело, за творческое улучшение святорусской земли, за проведение в жизнь заветных русских идеалов!

СНОСКИ:
1. Ср. Кол. 4, 12; Еф. 4, 13; 2 Тим. 3, 17; 1 Пет. 2, 9.
2. Подробнее см. «Признаки божеского царства по творениям бл. Августина, Льва Великого и Григория Двоеслова». Жур. Мин. Нар. Просв. 1901 г. № 3.
3. Д.X. [Хомяков Д.А.] Самодержавие (опыт схематического построения этого понятия). Рим 1899 г. Отпечатано на правах рукописи. Москва, 1903. Стр. 40−41.
4. Там же, стр. 42.
5. Там же, стр. 54. Вот глубоко вирная и проникновенная характеристика особенностей нашего самодержавия. Необходимо только иметь в виду, что все-таки оно и западно-кесарский абсолютизм имеет нечто общее, благодаря христианскому самодержавию первых веков. Глазки одного и того же побега были привиты к разным корням, получились и неодинаковые плоды: на западе свойства дичка взяли верх, на востоке прививка нашла более благодарную обстановку.
6. Там же, стр. 32.
7. И.С.Аксаков говорил, «поверьте, что нашу теорию самодержавия когда-нибудь откроют немцы, изумятся ее правде и глубине, оправдают философски и преподнесут ее нам». Отчасти это сбывается уже в труде проф. и академика фон Марбица, посвященном вопросу о «новейшей монархии».