Он постиг то вековое начало, благодаря которому мир существует и сохраняется

Биографический очерк о Юрии Николаевиче Говорухо-Отроке

27 июля (9 августа по н.ст.) 1896 года на даче в Петровском-Разумовском под Москвой на сорок третьем году жизни скончался Юрий Николаевич Говорухо-Отрок, необыкновенно талантливый русский человек, писатель, критик и публицист, на долю которого выпали тяжелые испытания, несомненно, подорвавшие его здоровье.

Л.А.Тихомиров, близкий друг покойного, в статье «Памяти Ю.Н.Говорухо-Отрока», опубликованной в журнале «Русское обозрение» (. 9. 1896) довольно подробно говорит о его последних днях. Мы узнаем, что весной 1896 года у него было воспаление легких, и по совету докторов он побывал на лечении в Крыму, возвратился поздоровевший и веселый. Но врачи считали, что здоровье Юрия Николаевича было серьезно подорвано давно.

До этого скончалась его мать, Елизавета Семеновна, и сестра от второго брака матери Прожанская. Близкие говорили, что на Юрия Николаевича последнее время «находила какая-то меланхолия». Вспоминал, рассказывают, свою первую жену, покойницу Софью Федоровну, ему казалось, что она «зовет» его.

И все же за неделю до смерти Юрий Николаевич строил планы на летний отпуск: он собирался с редактором журнала «Русское обозрение» А.А.Александровым и Л.А.Тихомировым ехать на Волгу. Беда пришла совершенно неожиданно: совершенно здоровый, с очередным фельетоном он приехал в редакцию «Московских ведомостей», а на другой день рассыльный, прибывший с газетами, нашел его в бессознательном состоянии…

На смерть Юрия Николаевича откликнулись буквально все русские периодические издания, а также некоторые зарубежные.

В журнале «Русское слово» сообщалось, что «русская литература, бедная выдающимися дарованиями, понесла на днях новую тяжелую потерю.

Не стало выдающегося русского критика, неутомимого борца за права эстетики, заклятого врага всякой тенденции — откуда она ни исходила — Юрия Николаевича Говорухо-Отрока…"[1]

Газета А.С.Суворина «Новое время» считала, что покойный был самым талантливым сотрудником «Московских ведомостей»:

«Вообще среди писателей так называемого консервативного лагеря Ю.Н.Говорухо-Отрок выделялся даровитостью и образованием. Обширная начитанность сказывалась в его литературных этюдах. Среди московских журналистов последнего времени Ю.Н.Говорухо-Отрок был, во всяком случае, заметной величиной.

К этому можно было бы добавить, что еще крупнее кажется покойный среди петербургских журналистов.[2]

Обстоятельную статью о Юрии Николаевиче, кроме Л.А.Тихомирова, опубликовал кн. В.П.Мещерский в журнале «Гражданин». Мы не ставим своей задачей характеризовать взгляды тех или иных авторов некрологов. Нам представляется более важным дать разносторонние оценки личности и деятельности Юрия Николаевича, исходившие от его современников.

«В Москве, — пишет Мещерский, — скончался один из главных, если не ошибаюсь, самый даровитый сотрудник «Московских ведомостей», Говорухо-Отрок, прежде обративший на себя внимание вдохновенными и талантливыми статьями в харьковском «Южном крае».

Этот Говорухо-Отрок замечателен тем, что из Савла превратился в Павла. И от самых либеральных увлечений перешел после внутренней борьбы к твердому и убежденному консерватизму, но перешел без шума, без рекламы, без тех практических приемов, к которым на моих глазах прибегали некоторые обращенные с целью похвалиться обращением и снискать себе в оплату всякие земные выгоды.

Обращение Говорухо-Отрока тем и ценно было, что оно совершилось совсем бескорыстно и совсем искренне…

И душу, и разум, и перо свое он отдал на фанатичное служение своим светлым убеждениям в печати: любимою работой его стала критика, в ней он мог отражать свое тонкое чутье художника, и свои, приобретенные борьбой и душевными страданиями, убеждения и, как критик, он, по-моему, не имел себе равного в русской печати"…[3]

Л.А.Тихомиров, на которого мы уже ссылались, писал: «Талантливость Ю.Н.Говорухо-Отрока изумительна… по совести должно сказать, что ни в одном органе, ни в одном направлении не знаю человека столь даровитого. Блестящий литературный талант его был до того гибок и разносторонен, что это даже вредило ему, мешая найти центр своей силы. Как публицист, как полемист — везде он мог стать на первое место. Некоторое время он думал, — продолжает Тихомиров, — что настоящее его дело — беллетристика. Повести его действительно недурны, хотя я знаю лишь часть их. Но для меня, несомненно, как впрочем он и сам думал, что настоящее дело его — это художественная критика. Тут он являлся во всей силе и в полном своеобразии».[4]

И. Ясинский в Петербургской газете «Биржевые ведомости» писал: «Первая повесть его («Эпизод из ненаписанного романа» — З.П.) прошла через мои руки и была напечатана в «Слове», под псевдонимом Юрко. Две другие его повести тоже должны были пойти в «Слове», но за выходом моим из редакции этого журнала появились в «Вестнике Европы» («Отъезд», «Развязка» — З.П.). Еще маленькая вещица его была напечатана в «Полярной звезде» гр. Салиаса («Fatum» — З.П.)

Кажется — это весь беллетристический багаж Говорухо-Отрока… Покончив с беллетристикой, — продолжает Ясинский, — Говорухо-Отрок стал публицистом и долго писал в «Южном крае» под псевдонимом «Никто».

Как оказалось, это ошибочное суждение. Художественное творчество Юрия Николаевича богато и разнообразно. Современники могли и не догадываться об этих произведениях в силу того, что имя Говорухо-Отрока никогда не появлялось в печати, Юрий Николаевич публиковался только под псевдонимами, которых у него было более десятка.

Ум и талант Юрия Николаевича признавали и его идейные противники. Либеральный журнал «Вестник Европы» писал в некрологе о Говорухо-Отроке: «Расходясь с ним почти во всем, часто восставая против его мнений, мы всегда видели в нем крупную умственную силу и искренне сожалеем, что ему не удалось высказаться до конца, не удалось исполнить занимавшие его широкие планы…"[5]

Итак, если современники не сомневались в том, что Ю.Н.Говорухо-Отрок — «крупная умственная сила», то естественно желание понять и познать, в чем же заключалось его кредо, в чем он видел главную опасность, подстерегающую человечество вообще, и русское общество в особенности. Эту опасность он как философ-мыслитель видел в расхождении идеала с действительностью. Революционеры-социалисты и либералы-реформаторы считали, что достаточно изменить государственный строй, как все наладится, и общество будет благоденствовать.

Говорухо-Отрок, как христианин и православный, был убежден, что все дело в человеке. Его требования к личности основывались на нравственности и морали и были решительно направлены против распущенности и безответственности, которые уже тогда буржуазные публицисты превозносили как подлинную свободу. Именно он в своих статьях задавался вопросом, суждено ли России или другой стране обновить себя и мир воздействием христианства или бразды правления окажутся в руках антихриста, а человечество ждут страдания и гибель. Эта вселенская тревога присутствует и в художественном творчестве Говорухо-Отрока писателя, заставляя современного человека двадцать первого столетия задуматься о смысле жизни и переоценке ценностей.

Мы постараемся в рамках небольшой статьи показать, что Ю.Н.Говорухо-Отрок во многом был провидцем, когда писал, что успокоение человек найдет в Православной Церкви, что Церковь возродится, несмотря на все испытания, которые могут снова выпасть на ее долю, даже если только десятки или сотни останутся ей верны, все оживет снова.

Л.А.Тихомиров, провожавший Юрия Николаевича в последний путь, закончил свои воспоминания о друге словами: «Голо и безжизненно желтеет перед нами холмик, придавивший прах почившего; но придет весна и зазеленеет мертвая могила свежей муравой, эмблемой вечно возрождающейся жизни… Не умрет он и для нас. Вечная ему память».[6]

8 августа 2006 года исполнилось 110 лет со дня кончины Юрия Николаевича Говорухо-Отрока, который свободно чувствовал себя во всех жанрах печатного слова. Над его свежей могилой друзья клялись собрать и издать его сочинения, но до настоящего времени это обещание оставалось неисполненным. Интерес к наследию Говорухо-Отрока возник в наше время, буквально в последние годы, когда мы трезво оценили прошлое и поняли, что вера, христианские заповеди, духовный мир человека — главное, без чего не может нормально существовать человеческое общество. Вот тут-то мы вспомнили о давно забытом провозвестнике давно забытых и, казалось, навсегда утраченных идеалов. Журнал «Русское обозрение» в 1896 году писал: «Не скоро еще наступит время для беспристрастной оценки литературной деятельности Ю.Н.Говорухо-Отрока. Теперь невозможно даже приблизительно оценить размер и цену того вклада, который внес он в сокровищницу русской национальной мысли». Будем считать, что это время уже наступило. Все чаще появляются статьи о Говорухо-Отроке, это имя прочно входит в научный оборот. Мы впервые издали в Белгородском университете его художественное творчество и оказалось, что это не 4−5 рассказов, как полагали его близкие, а полновесный том в 30 печатных листов, включающий 14 рассказов, повесть и пьесу. Все эти произведения, написанные ярко, талантливо, ждут своих читателей и исследователей. Некоторые рассказы автобиографичны, в них говорится о тяжких испытаниях, выпавших на долю самого писателя.

Кроме исповедальных рассказов и нескольких вкраплений в отдельные статьи, Юрий Николаевич не оставил о себе никаких биографических сведений и, как оказалось, делал это совершенно сознательно.

В 1888 году литературовед и библиограф С.А.Венгеров, издававший «Критико-биографический словарь русских писателей и ученых» обратился к Ю.Н.Говорухо-Отроку с просьбой сообщить ему свою «литературную историю» для публикации о нем статьи в этом словаре. Юрий Николаевич тогда жил в Харькове, но уже был известен в российской печати как талантливый писатель и литературный критик. Ответ его Венгерову вызывает глубокое чувство сожаления. «Что касается моей «биографии», — писал Говорухо-Отрок, то… не занимая решительно никакого места в русской литературе и не надеясь занять его в её истории, обнародовать эту «биографию» я считаю излишним».[7] Далее по памяти он сообщает свой литературный «формулярный список», не будучи уверен, что он точен и добавляет сведения о псевдонимах, так как никогда не подписывал никаких работ фамилией Говорухо-Отрок.

Итак, исследователям биографии и творчества Ю.Н.Говорухо-Отрока следует смириться с тем, что сведений о нем не будет получено из первых рук. Его жизненный и творческий путь придется восстанавливать по косвенным источникам путем кропотливой исследовательской работы над периодикой, мемуарами, государственными документами тех дет. Но сложность работы состоит не только в этом». Суждения современников о Говорухо-Отроке были далеко не однозначны, в силу того, что он резко порвал с революционным народничеством и стал сторонником трезвого традиционного консерватизма и православия. В результате такого поворота в мировоззрении для прежних единомышленников он стал «ренегатом», «отступником», для поздних славянофилов — провидцем, патриотом, решительно осуждавшим бездумное заимствование западных идей, приведших в России к политическому терроризму.

Уже после смерти Ю.Н.Говорухо-Отрока в России одна за другой прокатились революции 1905−1906 гг., Февральская в 1917 и, наконец, Октябрьская, после чего началась гражданская война, когда Россия разделилась на два лагеря, непримиримо уничтожавших идейных противников в течение почти что пяти лет.

Доживи Юрий Николаевич до той поры, он, может быть, оказался бы в эмиграции, как некоторые из его современников, но не исключено, что он, безмерно любивший свою родину, остался и разделил бы судьбу истинных патриотов.

В советское время имя Ю.Н. Говорухо-Отрока практически было исключено из научного оборота, но если иногда и упоминалось, то всегда со знаком минус. Так, в КЛЭ, (т.2, стр. 207, 1964 год) о нем говорится: «Отмежевавшись от прежних революционных взглядов, обратился к «почвенничеству» и славянофильству, сотрудничал в реакционной прессе. В рассказах этого времени в ложном свете рисовал революционных деятелей, изображал в качестве положительного героя человека, отступившего от революции («Fatum», 1881, «Развязка», 1882). В критических статьях резко выступал против эстетики революционных демократов».

В биографическом словаре «Русские писатели. 1800−1917 г.» (М., 1989) опубликована весьма содержательная статья Е.В.Ивановой о Ю.Н.Говорухо-Отроке, в которой о нем говорится как о представителе позднего славянофильства, критиковавшего Запад «за отсутствие положительных духовных ценностей, нравственных устоев, которые, по его мнению, сохранились в России, где реформы Петра не затронули «прежнего внутреннего склада жизни».

Однако главное — резкое осуждение политического терроризма, которое прозвучало в рассказах и публицистике Говорухо-Отрока после покушения на Александра II, осталось «за кадром», автор статьи назвала этот факт «нарастающим критическим отношением Г.-О. к народническим идеалам», в то время как именно это обстоятельство стало причиной травли писателя при жизни, а после смерти на столетие исключило его из литературного процесса.

В настоящее время наша наука о литературе имеет возможность исправить эту роковую ошибку и воздать должное таланту Юрия Николаевича и его незаурядной личности, с честью выдержавшей все испытания временем. Мы впервые знакомим читателя с биографическими сведениями о Ю.Н.Говорухо-Отроке, которые удалось обнаружить в архивах Белгорода, Харькова, Москвы, Петербурга, и в дальнейшем, надеемся, что эти сведения будут пополнены другими литературоведами, которые примут участие в этом благородном деле.

Начнем с того, что время и место рождения Ю.Н.Говорухо-Отрока во всех справочных изданиях указывается по-разному. Так, в КЛЭ (1964) дата рождения 25.01(6.12) 1851 года, место рождения не называется. В биографическом словаре «Русские писатели. 1800−1917» (1989) указана дата 29.01(10.02) 1850 года и место рождения Курск. На каком основании сделаны эти «уточнения» никак не объяснено. Дореволюционные энциклопедические издания более деликатны: не имея документальных данных (как мы помним, Юрий Николаевич не пожелал ничего сообщить о себе С.А.Венгерову), они придерживаются нечетких, но, по сути, более достоверных формулировок — родился на юге России в середине 50-х годов XIX века.

Мы обратились к единственному изданию, созданному на основе проверенных данных, — «Московскому некрополю» — Т.1 (СПб., 1907), в котором на стр. 281 сообщается, что Говорухо-Отрок Юрий Николаевич родился в 1854 году, скончался 27 июля 1896 года и похоронен в Москве в Скорбященском монастыре. Эти даты взяты с могильной плиты памятника Юрию Николаевичу; памятник был установлен через два года после его смерти по рисунку друга покойного, известного художника В.М.Васнецова, на деньги почитателей таланта и личности покойного.

1854 год подтверждается и автобиографическими произведениями Говорухо-Отрока. Рассказ «Тюрьма и крепость» начинается словами: «Мне не было двадцати лет, когда меня арестовали и посадили в Крепость по обвинению в политическом преступлении. Это случилось в половине семидесятых годов» (Т.1. С. 278). Арестован он был под новый, 1874 год, и эта дата практически не расходится с 1854 годом; день рождения нами не установлен, но вполне вероятно, что это январь или начало февраля.

Что касается места рождения Юрия Николаевича, то с достаточной уверенностью мы утверждаем, что это слобода Таврово, расположенная в 9 километрах от Белгорода, где сохранился дом Говорухо-Отроков, который старожилы, потомки переселившихся украинцев, и сегодня называют «панским». 26 ноября 2006 года на этом доме установлена мемориальная доска в память о Ю.Н.Говорухо-Отроке.

Из воспоминаний Николая Черняева, который учился вместе с ним во 2-й харьковской гимназии и лучше всех знал о детстве и юности своего друга, известно, что «Ю.Н.Говорухо-Отрок… родился в Белгородском уезде, Курской губернии. Детство он провел в имении отца, в котором прожил вплоть до поступления в гимназию и переезда в Харьков».[8] На сегодняшний день это единственное свидетельство, которому можно доверять. В автобиографическом рассказе «Светлый праздник», в котором говорится о переживаниях семилетнего мальчика в пасхальные дни, почти с топографической точностью описано село Таврово.

Первым из рода Говорухо-Отроков, кто упоминается в архивных документах начала ХIХ века, был Николай Фомич, который Указом его императорского величества от 25 ноября 1816 года назначен белгородским городничим. О нем известно, что он участвовал в войне с Наполеоном, был ранен и очевидно после лечения вышел в отставку и получил эту должность.

В 1827 году Николай Фомич покупает у помещиков Ребининых слободу Таврово, где было по ревизской сказке «всего 29 дворов крестьян, 120 душ мужеска и 117 душ женска пола» и с тех пор «имеет жительство в этой усадьбе».[9]

У Николая Фомича было три сына: Николай, Яков и Александр. Все они, как и отец, были военными. Николай Николаевич, отец Юрия Николаевича, по состоянию здоровья выходит в отставку в чине штабс-капитана, женится на Елизавете Семеновне Елагиной и поселяется в Таврово.

Николай Николаевич рано умер, Юрий Николаевич остался сиротой в четыре года, брату Андрею было всего два. Сиротство в доме деда было тяжелым. Средний сын Николая Фомича Яков Николаевич вскоре тоже выходит в отставку в чине поручика и становится фактически хозяином Таврово. Он проявил себя как активный деятель земского дела в пореформенные годы, был председателем земской управы Белгородского уезда, но к детям покойного брата относился бессердечно, о чем Юрий Николаевич откровенно говорит в автобиографическом рассказе «Эпизод из ненаписанного романа» от имени своего героя Вязнова: «Мерзавец, мерзавец! — глухо шептал он, всё уже сосредоточивая на ненавистном образе либерального земца: Мало того… нет… еще, когда я был ребенком, мальчиком, ведь он пакостил, гадил, как взрослому… Везде… всегда, когда я был на ниточке, на волоске, он, он приходил и рвал этот волосок, сознательно, подло… А брат Андрюша?.. Он, опять же он… он погубил, затоптал ребёнка ведь, ребёнка! — беззащитного, безответного…» (184).[10]

Как свидетельствуют архивные документы, семье покойного Николая Николаевича было выделено «сельцо Разумное, Генераловка тож, Старогородской волости, в котором было 42 души мужского и 49 женского пола, земли 253 десятины». Барского дома там не было, земля сдавалась в аренду, на эти доходы жила осиротевшая семья: вдова Елизавета Семеновна с детьми Юрием и Андреем.

Когда пришло время поступать Юрию в гимназию, Елизавета Семеновна переезжает в Харьков. Вскоре она выходит замуж за ветеринарного врача Прожанского и поселяется с ним в городе Волчанске Харьковской губернии, где у неё сложилась новая семья. В Харькове остается один Юрий, который живет в частных пансионах.

О годах ученичества довольно подробно рассказывает Н.И.Черняев в газете «Южный край». Свои воспоминания он стал публиковать через месяц после смерти друга.

«…Во время пребывания во второй харьковской гимназии, — пишет Н. Черняев, — Юрий Николаевич жил пансионером у различных содержателей ученических квартир, претерпевая, конечно, немало невзгод и разделяя в этом отношении участь своих товарищей, живших вместе с ним, вне семейного надзора. Домой, в деревню, он приезжал только на время Рождественских праздников и летних каникул».[11] Не вызывает сомнений, что этой «деревней» была слобода Таврово, а может и Разумное, своя усадьба сирот Юрия и Андрея. В Разумном была водяная мельница, были условия для летнего проживания.

В рассказе «Эпизод из ненаписанного романа» Вязнову староста привозит арендную плату за землю. Юный Вязнов называет этого крестьянина «Дедом» и вспоминает, как он до пятнадцати лет жил в деревне под его присмотром, часто бывал на его пасеке.

Что касается пребывание Юрия Николаевича в Волчанске, где жила его мать, то это было вряд ли возможно. В рассказах писателя его герои с большой неприязнью говорят об отчимах и стараются держаться от них подальше.

Н.И.Черняев, поддерживавший с Говорухо-Отроком всю жизнь дружеские отношения, в своих воспоминаниях утверждает, что тот никогда не порывал с «домом» в Белгородском уезде.

Жизнь в Харькове в гимназические годы Говорухо-Отрок опишет в рассказе Федор Павлович. Не удивительно, что подросток в эти годы часто болел, а после пятого класса настолько серьезно, что вынужден был оставить гимназию и готовиться самостоятельно в университет. Где Юрий Николаевич провел эти два-три года, точно установить не удалось. Возможно, он бывал и в Волчанске, и в Таврово, и в Белгороде, где проживала бабушка по отцу, которая в последствии завещала Юрию свое имение. Это предположение подтверждают и воспоминания Н.Черняева.

Те, кто знал Юрия Николаевича в ранней юности, отмечали, что он поражал своей наружностью, «Умное, выразительное и одухотворенное лицо смуглого и несколько сутуловатого мальчика прямо так и бросалось в глаза», — пишет Н.Черняев.

Л.А.Тихомиров в некрологе вспоминал: «Как живой стоит передо мной Говорухо-Отрок, молодой, почти мальчик, с умным и тонким лицом, в каждой черточкой полном нервной силы…

Бурный, страстный, с неукротимо кипящей энергией, с юношеским отвращением и тому казенному, мертвому «консерватизму», который до конца дней был для него противен…"[12]

В.В.Розанов, близко друживший с Говорухо-Отроком в последние годы его жизни в Москве, после смерти Юрия Николаевича искал в своих бумагах его фотографию, чтобы поместить ее при некрологе, но оказалось, что молодые курсистки, подруги дочери Розанова, взяли эту карточку, даже не зная, кому она принадлежит, только потому, что его лицо показалось им очень «интересным». В настоящем издании приводится эта фотография Юрия Николаевича, и читатель может судить о его внешности сам.

Характер его был подстать внешности, добрый отзывчивый. По словам Н. Черняева, о гимназических годах он всегда вспоминал тепло, с юмором, хорошо отзывался об учителях, особенной его привязанностью пользовался словесник А.Г.Парфенов. Ученические сочинения Говорухо-Отрока всегда отличались глубиной мысли и прекрасным стилем изложения.

Н.И.Черняев говорит о том, что до поступления в гимназию Юрий получил довольно приличное домашнее образование и воспитание. Он владел французским языком, играл на фортепиано, его мать потом давала уроки музыки в Харькове, много читал, кумирами его были Пушкин и Шекспир.

В 60-е годы гимназисты 2-й гимназии Харькова, как впрочем и других учебных заведений, испытали большое влияние со стороны революционных демократов — Чернышевского, Добролюбова и Писарева. Не остался в стороне и порывистый, впечатлительный Говорухо-Отрок, хотя среди гимназических «радикалов» он слыл «эстетом» за свою любовь к классике. Кроме чтения, Юрий Николаевич увлекался театром, и эта страсть осталась у него навсегда. В зрелые годы он считался лучшим театральным критиком, выступавшим на страницах московских изданий.

И все же Говорухо-Отрок, как убежденный «шестидесятник», поступил на физико-математический, а не на филологический факультет, что было особенно престижно после статей Д.И.Писарева, в которых он громил словесность, называя ее «схоластической наукой».

Занятия на физико-математическом факультете вскоре перестали интересовать Юрия Николаевича. Вместо того чтобы проводить время в лабораториях, он проводил его в библиотеке университета, читая самые популярные в то время журналы, отдавая предпочтение демократическим «Отечественным запискам», в которых печатались в то время особенно почитавшиеся им М.Е.Салтыков-Щедрин и Г. И.Успенский. Обратил внимание он и на литературно-критическую деятельность Н.К.Михайловского, набиравшего силу как один из идеологов народничества.

Из зарубежных писателей в студенческие годы Говорухо-Отрок ценил и любил Диккенса, Теккерея, особенно Шекспира, который остался его кумиром на всю жизнь.

Вскоре Юрий Николаевич оставляет неполюбившийся факультет и решает стать романистом или драматургом. Конечно, это было наивное желание юноши, но тяга к литературному делу уже прочно закрепилась в его сознании. Судьба предоставила ему возможность попробовать свои силы если не в драматургии, то в театральном деле, что впоследствии ему пригодилось.

Юрий Николаевич сближается со своим родственником, профессиональным актером Стружкиным, и с его труппой побывал в городах юга России, играя разные роли, в том числе и непростую роль Хлестакова, но золотой мечтой его было сыграть Гамлета.

По окончании сезона Юрий Николаевич возвращается в Харьков и вскоре в свои восемнадцать лет женится на шестнадцатилетней Софье Федоровне Поповой, изящной красавице, доброй, сдержанной и молчаливой — прямой противоположности своему живому темпераментному мужу. Все, кто в это время знал их, отмечают, что главной целью молодой семьи было делать людям добро, приносить пользу бедным и обездоленным.

Несмотря на свой возраст и слабое здоровье, Софья Федоровна окончила акушерские курсы при университете и бесплатно практиковала среди женщин рабочих окраин, нередко даже помогая им деньгами. Не удивительно, что молодые супруги сами жили более чем скромно, во многом поддерживаемые матерью Софьи Федоровны, беззаветно любившей свою дочь.

В первой половине 70-х годов народническое движение охватило юг России. На экономическом и политическом положении страны сказалось далеко не радикальное решение накопившихся социальных проблем. Крестьяне, обремененные выкупными платежами за землю, не могли успешно вести свое хозяйство; помещики, первое время бездумно тратившие появившиеся деньги, оказались без даровых рук, которыми располагали при крепостном праве, и вынуждены были закладывать в банки свои имения, а то и вовсе продавать их.

Правительство после покушения в 1866 году Каракозова на Александра II, стало осторожнее в своей реформаторской деятельности.

Естественно, что в демократически настроенных кругах интеллигенции все это вызывало недоверие к правительству и его методам реформ. Молодежь, особенно студенты, живо откликнулась на эти веяния.

Свое слово революционного воздействия на русское общество сказали Герцен, Огарев, Бакунин, которые приняли самое живое участие в событиях Парижской коммуны.

После разгрома Коммуны ее изгнанники нашли прибежище в университетских городах Швейцарии, Цюрихе и Женеве, где обучалось немало русских студентов; зерно революционной пропаганды нашло благодатную почву в их отзывчивых душах. Русское правительство, обеспокоенное этой ситуацией, в 1873 году приказывает всем российским подданным вернуться на родину. Террорист-народник С.М.Степняк-Кравчинский с насмешкой писал: «Правительство попало, что называется, пальцем в небо.

Дело в том, что в среде русских, пребывавших в Цюрихе, уже и без того возникали более или менее определенные планы возвращения на родину, с целью распространения там идей Интернационализма. Указ привел только к тому, что вместо возвращения поодиночке и постепенно, вернулись все почти поголовно и разом. С восторгом встреченные своими друзьями в России, они немедленно принялись со всем пылом молодости за распространение идей международного социализма».[13]

Возвратившиеся оказались под подозрением полиции, что убедило их в том, что надо бороться с властью, не сумевшей наладить нормальную жизнь в стране. Волнения крестьян и начавшиеся стачки рабочих только укрепили революционно настроенную молодежь в том, что надо «идти в народ», вести в деревнях и на фабриках разъяснительную работу, убеждать народ в том, что веками сложившаяся вера в Бога и царя не избавит их от бедственного положения.

Тот же С.М.Степняк-Кравчинский утверждал: «С Парижской коммуной, грозный взрыв которой потряс весь цивилизованный мир, русский социализм вступил в воинствующий фазис своего развития, перейдя из кабинетов и частных собраний в деревни и мастерские».[14]

С 1874 года народники, а это название стало почти официальным, овладев некоторыми специальностями, в которых крестьянство особенно нуждалось, проникали в самые отдаленные уголки, обучали крестьян грамоте, сами читали и растолковывали им брошюры, призывающие к неповиновению властям.

Харьков, где в это время проживал Ю.Н.Говорухо-Отрок, был одним из центров внимания народничества. Там возникают революционные кружки, проходят сходки, туда приезжают из Москвы и Петербурга подготовленные агитаторы, в частности Андрей Желябов и Софья Перовская. «Стенографический отчет по делу о революционной пропаганде в империи» (С.-Петербург, 1878) дает подробные сведения о деятельности сторонников «хождения в народ».

Естественно, что впечатлительный, всегда настроенный на добрые дела, особенно когда дело касалось народа, Говорухо-Отрок посещал такие кружки и студенческие сходки.

Вот что пишет об этом времени в своих воспоминаниях Н. Черняев: «Время было тревожное. Почва для агитации была благоприятная. Из десяти студентов пятеро или шестеро повторяли с чужого голоса революционные фразы и видели спасение России в немедленном присвоении и применении к делу отрицательных и разрушительных доктрин. Тогда, по мнению многих, честность и правда были синонимами нигилистического и революционного направления, а религиозность, преданность монархическим началам, славянофильство, а тем паче так называемый консерватизм — ханжества, мракобесия, недомыслия и подлости. При таких условиях мудрено было не влететь в «революцию» даже таким юношам, которые по своим наклонностям не могли и не должны были попасть в ее сети. Дух товарищества, мимолетные увлечения, случайные знакомства и т. д. — все это имело тогда решающее значение».[15]

Однако сам Н. Черняев не был участником этих кружков, он был только наблюдателем, да и писал об этом времени уже через двадцать лет. Если мы обратимся к активным деятелям народнического движения, то представление о тех временах значительно расширится и приобретет несколько иную окраску. Многие из них были убеждены в том, что Россия готова для революционного взрыва. «Для немедленной революции были как будто налицо все данные: стоило только прояснить в сознании крестьян и рабочих — посредством бесед при совместных работах, «хождения в народ», торопливой раздачи, иногда впервые попавшиеся руки, двух-трех революционных книг; следовало потом поторопиться с созданием объединяющей организации», — писал С.М.Степняк-Кравчинский.[16]

Он впоследствии рассказывал П. Кропоткину, как студентом пошел «в народ», на станции увидел крестьянина с подводой и попытался начать его агитировать и вручить ему такую брошюру. Тот страшно испугался и стал гнать лошаденку изо всех сил, а Кравчинский бежал за ним и все агитировал его за революцию. Таких ситуаций было немало и тем не менее движение все ширилось: «Раздался клич — «идти в народ», — читаем мы в исследовании «Процесс 193-х», — и начались крестовые походы в деревни и на фабрики, шли подростки, бросавшие школьную скамью и «кружки для самообразования» ради революционной организации и пропаганды; общий поток подхватывал людей с видным общественным положением, девушек из аристократических семей, офицеров, мировых судей, инженеров, богатых помещиков и помещиц, которые братались и сливались в одном желании со студентами. На революцию отдавали все личные средства, иногда довольно крупные семинаристами и гимназистами. Люди, привыкшие к роскоши, радостно шли на тяжелую физическую работу, в грязь народной жизни, на несомненную гибель…».[17]

И все же, несмотря на такой порыв и размах, как отмечают современники, в самом движении «не было единства». Одни воспринимали это как стремление отдать «долг» народу, прозябающему в невежестве и бедности, другие под влиянием идей Бакунина и Ткачева, собирались сомкнуть «живой ток революционной мысли, воли и дела», были и такие, которые протестовали против казенной науки, говорили, что не надо учиться, надо спасать народ, раздувать революционные вспышки стихийный бунтов.

Как не было идейного единства среди так называемого народничества 70-х годов, так и не было единства в преданности задачам. Наряду с порядочными и убежденными людьми, в организацию попадали сомнительные лица, ради моды посещавшие собрания, а затем «каявшиеся» на первом допросе; провокаторы, которые выдавали и предавали членов общества. Нередко это делали сами крестьяне, напуганные агитационными речами относительно податей, царя, Бога и революции.

Первой жертвой полиции стала саратовская организация в половине мая 1874 года. Убедившись на основе обыска в том, что это не единичная организация, по высочайшему повелению началась следственная работа. Жандармский генерал Слезкин и саратовский прокурор Жихарев проявили небывалое рвение, выявив «корни и нити» преступного сообщества. Усиленные аресты начались еще с конца 1873 года и привели к «процессам 50-ти и 193-х». К следствию и суду было привлечено несколько тысяч человек.
[…]

С.М.Степняк-Кравчинский в «Подпольной России» писал, что «процесс 193-х» изменил «тип пропагандиста 70-х годов», который был идеалистом, подобным первым христианам, готовым идти на муки с ясностью во взоре и выносил их с полным спокойствием духа, — даже с наслаждением, так как знал, что страдает за веру… Социализм был его верой, народ — его божеством… На горизонте обрисовывалась сумрачная фигура, озаренная точно адским пламенем, которая с гордо поднятым челом и взором, дышавшим вызовом и местью, стала пролагать свой путь среди устрашенной толпы, чтобы вступить твердым шагам на арену истории.
То был — террорист.[18]

Надо отметить, что первой «такой фигурой» стала для России В.И.Засулич, которая в январе 1878 года выстрелила в петербургского градоначальника Трепова за то, что он приказал применить телесные наказания к политическим заключенным. Суд присяжных оправдал Засулич. Вслед за ней сам Кравчинский, в августе 1878 года днем на Михайловской площади Петербурга убил кинжалом шефа жандармов Мезенцева и скрылся за границу, там написал брошюру «Смерть за смерть!», в которой объяснил причины своего поступка, и переправил ее в Россию для ознакомления «устрашенной толпе».

С этого времени в России оставшиеся на свободе «крупные силы» подпольщиков создали террористическую организацию «Народная воля», которая поставила своей задачей убить Александра II.
[…]

По вопросу о том, в какой мере Ю.Н.Говорухо-Отрок был причастен к харьковским кружкам и самому «хождению в народ», существует ряд довольно противоречивых суждений. За точной информацией мы обратились к первоисточникам, а именно: внимательно ознакомились со «Стенографическим отчетом по делу о революционной пропаганде в империи. Заседания особого присутствия правительствующего Сената. (Т. 1. СПб. Типография М.М.Стасюлевича. 1878), а также с книгой «Государственные преступления в России XIX века». (Т. 3. Париж. 1905). Оказалось, «революционность» Юрия Николаевича состояла в том, что в 1873 году он познакомился с одним из инициаторов «хождения в народ» С. Коваликом, который стремился с помощью Говорухо-Отрока создать в Харькове кружок семинаристов. С этой целью был проведен ряд сходок, на которых Юрий Николаевич выступал и спорил по поводу будущего России. Известно, что на одном из заседаний был поднят вопрос, что делать с царской фамилией после победы революции. Одни говорили, что надо им предоставить, как крестьянам, по 7 десятин земли, пусть живут своим трудом; другие — выслать всех за границу; кто-то заявил, что их надо убить. На другой сходке речь зашла о том, что надо припугнуть жандармского полковника, который жестоко обходился с заключенными. На допросе один из участников сходок ложно показал, что и убийство царской фамилии и намерение «пугнуть» жандарма ножом исходили от Говорухо-Отрока.

Вскоре лидерство перешло к Николаю Баркову, а Говорухо-Отрок вовсе перестал посещать сходки, обратившись к литературному труду.

Он подготовил несколько рассказов и поехал в Петербург, чтобы лично познакомиться с авторитетным для него в то время Н.К.Михайловским, надеясь опубликовать их в «Отечественных записках». Знакомство состоялось, Михайловский высоко оценил литературный талант Говорухо-Отрока и его политические взгляды. Но сотрудничество их не суждено было состояться. Буквально под новый 1874 год Говорухо-Отрок был арестован. К нему в гостиничный номер пришли жандармы и объявили, что он уже месяц находится в розыске в связи с начавшимися арестами его харьковских знакомых.

Впоследствии Юрий Николаевич в очерке «Тюрьма и крепость. Из посмертных записок подследственного арестанта», расскажет о многочисленных допросах и своём пребывании по процессу «193-х» в Петропавловской крепости и в Доме предварительного заключения, где ему пришлось провести в одиночной камере три года, вплоть до 1877, когда его приговорили к ссылке в Тобольскую губернию с «лишением всех особенных прав и преимуществ и отдаче в исправительные арестантские отделения на один год и три месяца» По ходатайству суда, не обнаружившего ничего особенно серьезного в деле Говорухо-Отрока, был учтен срок его предварительного заключения, и он был освобожден, а местом жительства ему назначен Харьков.

За три года заключения Юрий Николаевич много пережил и передумал.

Он покушался на самоубийство в крепости, и только Евангелие, оставленное в камере его предшественником, удержало его от смерти и укрепило дух. Жизнь Христа, его готовность пожертвовать собой и принять муки за человечество, сделали Юрия Николаевича к моменту его освобождения глубоко верующим. Другой книгой, которая тоже повлияла на формирование нового мировоззрения узника, была большая работа Н.Я.Данилевского «Россия и Европа» — по сути обширный манифест позднего славянофильства.

И несмотря на то, что Н.К.Михайловский посещал Говорухо-Отрока в заключении, тот вышел на свободу практически другим человеком.

Л.А.Тихомиров выражает уверенность в том, что дальнейшее участие Говорухо-Отрока в народническом движении после его освобождения из заключения не могло состояться уже потому, что он никогда не был последовательным сторонником революционного «нигилизма», а только «что называется «впутался» в общую сутолоку». «Умственные интересы его пошли далеко в сторону от «революции». Говоруха интересовался эстетикой, религией, философией. Разумеется, не легко ему было разбираться в этом новом мире; однако, он скоро выдержал испытание, показавшее, что уже начинал находить какие-то очень крепкие основы, с которых его не могли сбить влияния и посильнее революционных».[19]

Следует указать, что народник Н.К.Михайловский не только посещал Юрия Николаевича во время заключения, но и после освобождения помог ему напечататься анонимно в петербургских журналах, но идейного сближения не произошло, что вскоре стало очевидным.

Возвратившись во второй половине 1877 года в Харьков Юрий Николаевич находит сочувственное к себе отношение и поддержку со стороны своих прежних знакомых. Профессор А.П.Шимков, который знал его студентом, устраивает работать в университетскую библиотеку. Вскоре его статьи стали появляться в газете «Харьков», издавашейся Сталинским, а затем в журнале «Мир», который редактировал сам А.П.Шимков, и газете «Южный край» Иозефовича, где печатался Н. Черняев, с которым у Говорухо-Отрока сложились дружеские отношения еще в гимназические годы.

В газете «Южный край» он опубликовал ряд статей под общим названием «Литературные заметки» и «Заметки о театре». В начале 80-х годов Юрий Николаевич — признанный критик этих харьковских периодических изданий.

Собрать и атрибутировать наследие харьковского периода творчества Юрия Николаевича очень сложно, так как большинство его работ были им даже не подписаны. Впоследствии и до конца дней он печатался только под псевдонимами. Это: Г. Юрко, Никто, Немо, О.Г., позже — Ю. Николаев, иногда Елагин, под фамилией матери. Только последнюю его статью «Заметки о прогрессе и цивилизации», опубликованную посмертно в журнале «Русское обозрение» (1897, № 1, 2) редакция подписала его полным именем.

В харьковский период формируется мировоззрение Ю.Н.Говорухо-Отрока. Он полностью отказывается от революционно-демократической идеологии, становится последователем «органической критики» Аполлона Григорьева в искусстве, из современников в это время ему ближе всех Н.Н.Страхов и Н.Я.Данилевский.

Говорухо-Отрок теперь считает монархию высшей формой государственной власти, становится убежденным славянофилом, православным идеологом, сторонником самобытного развития России.

Но не следует думать, что Юрий Николаевич стал идеологом власти. Сошлемся снова на Л.А.Тихомирова, автора брошюры «Почему я перестал быть революционером», который так охарактеризовал положение Говорухо-Отрока, человека и гражданина. «С точки зрения правительства — он был человек неблагонамеренный, местная полиция записала его как «осужденного государственного преступника». В то же время этот «государственный преступник» насмехался над революционерами и давно окончательно разорвал с ними. Оттолкнул он от себя также и либеральные сферы. Вообще остался один одинешенек, ища своей правды и единогласно отрицаемый всеми представителями тогдашних направлений».[20]

В течение 11 лет Юрий Николаевич не имел паспорта и не мог без разрешения полиции даже временно покинуть Харьков.

Окончательно он порывает со своими прежними единомышленниками и демократией как таковой после покушения народовольцев на Александра II 1 марта 1881 года. В полной мере это проявилось в оценке в политической обстановки России начала 80-х годов, в его статьях и художественном творчестве.

И хотя в 1878 году при содействии Михайловского он анонимно напечатал в «Отечественных записках» и журнале «Дело» несколько работ, но это скорее была дань вежливости в адрес заслуженного журналиста-демократа, чем сотрудничество по убеждению.

Если Н.К.Михайловский, недавний друг и покровитель Говорухо-Отрока, участвует в составлении письма к новому царю от имени оставшихся на свободе народовольцев, где те стремятся убедить Александра III, что они по-прежнему политическая сила, способная сотрясать устои государства, то Говорухо-Отрок в 1881—1882 годах печатает рассказы «Fatum», «Отъезд», «Развязка», в которых изображает народников людьми, изверившимися в правоте своих идеалов, загнанными, без права на личную жизнь, трагически обреченными на гибель. Однако ни тени авторской иронии нет в этих рассказах; более того, здесь в полный голос звучит осуждение властей, приговоривших к повешению человека который раскаялся и пришел с повинной («Fatum»).

С.А.Венгеров полагает, что появление этого рассказа «было отчасти цензурным недосмотром, а когда «Русская мысль», давая отчет о литературных явлениях 1881 года, привела без всяких комментариев несколько отрывков из рассказа, то отчет не увидел света».[21]

С.А.Венгеров не указал на то, что и сам журнал Е.А.Салиаса после публикации рассказа «Fatum» тоже «не увидел света»: шестой номер «Полярной звезды» был последним, а сам издатель перебрался в Москву, сменив род занятий.

После этих публикаций названных рассказов незамедлительно последовал резкий саркастический отзыв Михайловского об этих произведениях. Героев Говорухо-Отрока критик назвал ничтожествами, «гамлетизированными поросятами», а самого автора обвинил в «ренегатстве». Выпад Михайловского в печати дал повод к травле Юрия Николаевича в бытовой обстановке.

Либеральная газета «Голос» 30 января 1882 года в разделе «Телеграммы» напечатала сообщение из Харькова о начавшихся там студенческих волнениях, приведших к временному закрытию университета. Поводом к этим событиям стало оскорбление на этом вечере Ю.Н.Говорухо-Отрока, обвиненного тремя студентами в ренегатстве. Как утверждает Л.А.Тихомиров, тоже привлекавшийся по процессу «193-х»: «… революционеры еще делали попытки снова завербовать себе отшатнувшуюся крупную силу… Но неугомонный человек (Ю.Н.Говорухо-Отрок — З.П.) не мог не только повернуть назад, а даже сидеть смирно, в «скромности"…

За несколько дней до названного студенческого вечера в газете «Южный край» появился рассказ-памфлет Говорухо-Отрока «Повесть о том, как Сеничка и Веточка в народ ходили», направленный против приспособленцев в народнической среде. Несмотря на то, что автор написал постскриптум к рассказу, где подчеркнул свое уважение к заблуждающимся, «но заблуждающимся искренне, а потому страшною и дорогою ценою заплатившим за свои ошибки и увлечения», обвинения Юрия Николаевича в ренегатстве и переходе в стан реакции не прекращались.

На студенческом вечере 23 января 1882 года, посвященном дню основания Харьковского университета, разразился настоящий скандал, о причинах которого Говорухо-Отрок лично сообщил в редакцию газеты «Южный край»: «Распространившиеся в городе слухи о скандале, произошедшем на студенческом вечере, заставляют меня просить вас напечатать нижеследующее объяснение всего дела, поскольку оно касалось до меня. В конце вечера, когда я сидел за ужином с некоторыми из своих знакомых (гг. Ярош, Иозефович, Даневский и др.), к профессору Даневскому подошли три студента и спросили у него, указывая на меня, я ли это? После утвердительного ответа с его стороны они выразили желание познакомиться со мной, об чем мне и передал г. Даневский. Когда я встал и подошел к их группе, между мной и одним из гг. студентов последовал следующий диалог: «Это вы участвовали в процессе 193-х?» — «Я» — «Вот видите, вы когда-то были честным человеком, а теперь на диспуте Яроша сделали первую подлость». При этих словах я стаканом, бывшим у меня в руках, ударил по лицу говорившего, и, затем, переждавши несколько минут, ушел, так что свидетелем дальнейшего мне быть не пришлось».[22]

Мы помещаем письмо Говорухо-Отрока уже потому, что события, последовавшие за этим скандалом, приобрели широкий общественный резонанс. Университет был закрыт, начались сходки студентов, из Киева и Москвы для поддержки сходок прибыли «красные», а правительственные «войска приведены в движение». Либерально настроенные профессора после случившегося были уверены, что «Говорухе в Харькове не жить». Периодическая печать резко разделилась на сторонников Говорухо-Отрока и исключенных студентов, затеявших скандал. И в этом многоголосье грозно прозвучал окрик недавнего друга и покровителя Юрия Николаевича — Н.К.Михайловского. В своих «Записках современника» он упрекает совет профессоров университета в том, что они не вступились за исключенных студентов, а, наоборот, поддержали Говоруху, который в это время к университету не имел никакого отношения: «В самом деле, — пишет Михайловский, — какое дело университету до того, что студент назвал г. Говоруху подлецом, а тот пустил ему вместо ответа стаканом в лицо?».[23] Главное, это то, что студента обвинили в вольнодумстве и политической неблагонадежности.

После происшедших событий Юрий Николаевич в феврале 1882 года на несколько месяцев уезжает в Петербург и там, в солидном либеральном журнале М.М.Стасюлевича «Вестник Европы», печатает рассказы «Развязка» и «Отъезд», в которых снова говорит о трагической судьбе народников и бесперспективности их деятельности.

Теперь уже свой «комментарий» ко всем трем рассказам дает Н.К.Михайловский, который в «Отечественных записках» печатает статью «Очерки нынешней беллетристики», часть которой, относящаяся к рассказам Говорухо-Отрока, выдержана в нарочито оскорбительном для любого автора тоне. Этот поступок можно объяснить только тем, что прежние друзья-единомышленники встречались в Петербурге и окончательно определились как идейные противники.

Как опытный критик и полемист, Михайловский затронул в своей статье тему всегда дорогую для Говорухо-Отрока — тему Гамлета и гамлетизма. «Гамлет, будучи очень умным человеком, — пишет Михайловский, — все время, собственно говоря, бездействует, вследствие чего самый ум его показывается нам со стороны вовсе непривлекательной… Словом, Гамлет не глубиною или обширностью своего ума плодит гамлетиков и простите, что забегаю вперед — гамлетизированных поросят».[24]

Вторая особенность Гамлета, по мнению Михайловского, его «актерская натура». Он постоянно играет, притворяется, «Гамлет притворщик по натуре» Но так как Гамлет стал общеизвестным типом, то он породил много подражателей себе. Тут критик приводит в пример этюд Тургенева «Гамлет и Дон-Кихот» в подтверждение своей мысли о стремлении Гамлету подражать, так как он внешне привлекателен и умеет красиво страдать: «… все в нем нравится, все пленяет; всякому лестно прослыть Гамлетом», — заметил романист. Здесь уже можно было поставить точку, лучше Тургенева не скажешь, но Михайловскому этого показалось мало в развенчании Гамлета, его наблюдательный ум улавливает новое явление — появление неких «гамлетизированных поросят» и не где-нибудь, а в рассказах Говорухо-Отрока «Fatum», подписанных псевдонимом Г. Юрко и «Развязка» криптонимом Г. О.

Михайловский в нарочито приниженных тонах передает содержание рассказов, искажая авторский стиль и своеобразную манеру изложения автора с элементами недоговоренности, с тем, чтобы «доказать» читателю, что перед ним не революционеры, трагически переживающие крах идей, а всего лишь «гамлетизированные поросята», и «такие эффектные заключения, как самоубийство и особенно смертная казнь, надо предоставить другим персонажам» — самоуверенно заявляет критик.

Недавний союзник теперь проигнорировал факт заключения Юрия Николаевича за то, что он разделял взгляды народников, а посочувствовал тем, кто его оскорбил, когда тот отказался от прежних убеждений.

Несмотря на случившееся, Говорухо-Отрок остался в Харькове. Он сблизился и даже подружился с В.М.Гаршиным, ставшим к этому времени известным писателем, сам печатает в журнале «Мир» рассказ «Юнкер Дубяга», пьесу «В болоте. Сцены из жизни провинциального захолустья», повесть «До горького конца».

Эти произведения Юрия Николаевича, подписанные псевдонимом Г. Юрко, нашли своего читателя, а Н. Черняев говорит о них как о лучших беллетристических произведениях, появлявшихся в то время. Другой современник, о котором уже упоминалось, Л. Тихомиров, отмечал: «Его статьи в «Южном крае» обращали уже на себя внимание тех, кто следил за ростом русской мысли. Князь Мещерский называет их «вдохновенными». Это правда… Несмотря на невыработанную технику Говорухо-Отрок того времени заметно выделялся свежестью чувства и каким-то особым ореолом идеализма. Мне он казался талантливейшим из всех проповедников православной русской идеи».

Только в 1889 году с Юрия Николаевича была снята опала, и он смог, покинув Харьков, уехать в Москву, где становится постоянным сотрудником газеты «Московские ведомости».

На страницах «Московских ведомостей» в это время начинается бурная литературная деятельность Ю.Н.Говорухо-Отрока. Он пишет передовые статьи, критические очерки, этюды и заметки «по вопросам дня», «явлениям в сфере науки, литературы и искусства», а также в области общественной и государственной деятельности. Еженедельно по понедельникам выходили его «Заметки», затем стали появляться «Маленькие этюды о больших вопросах» за подписью «Скромный летописец».

С 1890 года под псевдонимом Ю. Николаев по четвергам он вел «Литературные заметки», а с августа 1892 года по воскресеньям «Театральную хронику», которая представляла с собой, по словам современников, большую вереницу глубоко продуманных и прочувствованных рецензий, в каждой строчке которых светилась искренность и безграничная любовь к литературе и искусству; это были рассуждения философа-критика, целью которого было «раскрыть смысл произведений искусства», — писали о нем «Московские ведомости» (1896, № 207).

Эти работы уже с первым их появлением привлекли внимание выдающегося критика славянофильского толка — Николая Николаевича Страхова. Тогда же между ними состоялось первое знакомство, вскоре перешедшее в тесную дружбу. «Я, — писал Юрий Николаевич, — близко знал его. Мы постоянно переписывались, довольно часто виделись лично, проводя время в нескончаемых беседах — конечно, о литературе и об искусстве».

Сформировавшись в 90-е годы, как представитель позднего славянофильства, Говорухо-Отрок в своих статьях критикует западный путь развития цивилизации за отсутствие положительных духовных ценностей, нравственных устоев, которые, по его мнению, сохранились в России, где реформы Петра не затронули «прежнего внутреннего склада жизни». Ее «краеугольными камнями» он считал «ценности вечные и незыблемые: православие, «особое культурное начало, положенное в основу истории жизни русского народа», самодержавие и народность — «тип нравственного сознания, сформированный православием», будучи убежденным в том, что «лишь в лоне церкви возможно правильное развитие общества».

В одной из своих статей о Достоевском Ю.Н.Говорухо-Отрок замечает, что «только великим страданием покупается благодать веры» «великим страданием, поясняет он далее, и сам Достоевский купил благодать веры: в каторжной тюрьме, среди безвыходной тоски, нашел он Бога, и, найдя Его, уже мог выполнить те идеи о Боге и о Мире, которые мучили его душу». Эти слова с полным правом могут быть отнесены к самому автору их. Великим страданием сам Ю.Н.Говоруха купил благодать веры: «В наш век, писал он, человечество уверовало в свой разум, как в абсолютный критерий истины, и поклонилось ему: уверовало не в то, что этот разум, одухотворенный верою, может иногда проникнуть пути Божии и в тайны Божии, явленные в природе, а в то, что этих путей, этих тайн вовсе нет, и что человечество одним своим разумом должно и может устроиться здесь, на теперешней земле, уже в совершенной и окончательной гармонии».[25] Отсюда это преклонение пред «ликом человеческим», то есть перед своим ликом, и идущее наряду с ним отрицание бессмертной души человеческой, а следовательно отрицание абсолютной ценности человеческой личности; отсюда и взгляд на человека только как на часть человечества.

Все усилия европейской науки, искусства, философии, направлены не к достижению «правды Божией», как было когда-то в старой Европе, когда там еще были «подвижники» науки, философии, искусства, а к достижению нравственного и материального комфорта, к достижению земных целей, к осуществлению земных желаний. Душа человеческая, бессмертная душа отринута, и о ней уже никто не задумывается».[26]

Задачу человеческого существования Говорухо-Отрок видел в религиозно-нравственном становлении личности: «Человек существует не для счастья… жизнь его есть подвиг страдания и искупления» (Московские Ведомости, 1890, 13 янв.).

Ответная реплика Короленко прозвучала в рассказе «Парадокс» и стала общеизвестной: «Человек создан для счастья, как птица для полета», но произносит эту сентенцию безрукий калека, что тоже нуждается в комментарии.

Говорухо-Отрок не принимал понятия либерализм: в защите прав личности он видел «отрицание сдерживающего начала» (там же), когда человек забывает о «страхе Божьем», проповедует «культ любви» и тому подобные «пакостные понятия».

Искусство, по мысли Говорухо-Отрок, высшее из земных дел, требующее от творца нравственного подвига самоочищения, оно помогает открыть во временном и случайном свет вечных истин. Идеал Говорухо-Отрок находил только в мировой классике, в «великом искусстве». С тех пор как «разночинец ворвался на литературную арену, истинная литература пришла в упадок» — заявил он, полемизируя со сторонниками «реальной критики» в 90-е годы.[27]

Эта полемика основывалась не на беспочвенном отрицании кумиров 60-х годов, напротив, это было следствие нового мировоззрения. Юрий Николаевич пользовался критикой, лишь как наиболее пригодным средством для развития своего миросозерцания, применительно к конкретным случаям и по поводу запросов живой деятельности. «Критика — так сам он говорил — не только не исключает цельного, законченного и высокого миросозерцания, а напротив требует его, как необходимого условия. Критика, не имеющая в своем основании такого мировоззрения, рискует обратиться в пустой и бесплодный скептицизм».[28]

Н.Н.Страхов назвал критическую деятельность Говорухо-Отрока «светлым явлением нашей литературы за последние годы». Он находил в нем существеннейшую черту критика: любовь к литературе. «Всегда он умеет схватить главную мысль обсуждаемой статьи и подвергает ее суду основательному и точному». Особенно он ценил его критический этюд о Тургеневе, так как сам Страхов писал о нем большую работу.

Современники считали, что Н.Ю.Говорухо-Отрок был реалист в том благородном смысле, что словесное искусство освещалось для него некоторыми высшим светом, идущим от реального; и он был мистик, потому что это реальное, хотя и могло бы быть названо «жизнью», однако не имело ничего общего с «делами и днями», бегущими в ней, с частностями, хлопотами, — что это была скорее мысль жизни, нежели ее фактическое содержание. Все освещалось в поле его зрения глубоким, неясным, несколько матовым светом; в этом свете он читал и любил жизнь, любил ее, как носительницу этого света, — то есть, не самостоятельно; литературу любил он только как третье. И вот отчего самый взгляд его на литературу был глубок и чист, никогда не был тревожен; вот отчего он никогда не стал публицистом в критике, имея все внешние и технические средства к этому.

В многочисленных критических статьях Юрия Николаевича развито целое, связное миросозерцание, и было бы благодарною задачей собрать разрозненные черты этого миросозерцания и сложить их в тот цельный образ, который одушевлял и окрылял мысль неутомимого литературного труженика.

За неполных семь лет сотрудничества в «Московских ведомостях» Юрий Николаевич опубликовал на страницах этой газеты более пятисот статей по вопросам литературы, искусства, театра, религии, философии.

В 90-е годы им было создано несколько монографий, как он их назвал «критических этюдов»: «Последние произведения гр. Л.Н.Толстого» 1890 г.; «Очерки беллетристики В.Г.Короленко», 1893 г.; «И.С.Тургенев», 1894 г. На очереди была большая работа о Н.В.Гоголе.

Во всех своих работах Говорухо-Отрок был самобытен и оригинален. Нередко выступая против сложившихся традиционных мнений о том или ином русском писателе, Юрий Николаевич находил новые яркие повороты мысли, которые, по мнению современников, свидетельствуют о его «крупной умственной силе», стройной логической системе.

Издать критическое наследие Говорухо-Отрока, включив его в научный оборот современного литературоведения, — наша первоочередная задача. Неудивительно, что этот человек вдумчивой и напряженной мысли подорвал свое здоровье и неожиданно для всех, в расцвете творческих сил, скончался.

Судя по некрологам, Православная Церковь высоко оценила и «учительскую» миссию Юрия Николаевича. Не имея возможности в небольшой статье остановиться на многих оценках личности и творческой деятельности его, исходящих от священнослужителей, приведем несколько фрагментов из речи священника Хитрова во время заупокойной литургии и панихиды, проходившей 31 июля в Мироносицкой церкви:

«Не место здесь, с церковной кафедры, входить в более или менее подробное обсуждение литературной деятельности и заслуг покойного. Здесь уместнее поговорить о другом.

… Покойный знал, что в мире существуют разрушительные силы, борьба и вражда элементов, стихий и живых существ, но он постиг то вековое начало, благодаря которому мир существует и сохраняется, обновляясь в вечно юной красе, то есть ладом, гармонией, которое, все оживляя, озаряет все красотой, благодаря которому небеса теперь, как и прежде, поведают славу Божию. Это глубоко заложенное в мире стремление к единству, гармонии и согласию разумно-нравственных существ называется любовью.

[…] Но чтобы прозреть и почуять красоту, необходимо иметь чистое сердце… Мы знали покойного в течение последних лет его жизни и успели заметить в нем, иногда под тонкою и невинною иронией его речи, простое и детски — чистое сердце…

Увы, Юрий Николаевич, следовало бы тебе пожить еще и послужить нашему обществу, с которым ты так хорошо умел говорить, своими дарованиями и благородными стремлениями, но по воле Божией, ты замолк навеки — прости.[29]

Юрий Николаевич Говорухо-Отрок был похоронен в Москве в Скорбященском монастыре. Через два года по подписке друзей и почитателей его таланта были собраны деньги на установление памятника на его могиле. Рисунок памятника был сделан другом покойного, известным художником Виктором Михайловичем Васнецовым. Белый мраморный крест выполнен в мастерской Василия Ивановича Орлова. Об этой работе В.М.Васнецов писал И.В.Цветаеву: «Кроме «Святого Георгия» для Третьяковской галереи, мастерская Орлова исполняла мой рисунок памятника — в мраморе — Говорухо-Отрока, что на кладбище Скорбященского женского монастыря».[30]

Можно только сожалеть, что могила Говорухо-Отрока утрачена навсегда. Мы в долгу перед памятью этого человека и гражданина земли русской. Сегодня мы имеем возможность восполнить этот пробел и вернуть нашего соотечественника Юрия Николаевича Говорухо-Отрока современникам, издав Собрание его сочинений и восстановив часовню, а при ней памятник по рисунку В.М.Васнецова в его родном селе Таврово на Белгородчине. Возвращение доброго имени Ю.Н.Говорухо-Отрока уже положено начало — в 2005 году в Белгороде вышел в свет первый том его Собрания сочинений. В марте 2006 года в Белгородском государственном университете состоялась Международная научно-практическая конференция, посвященная 110-летию со дня смерти писателя. Появились статьи в журналах и сборниках научных работ литературоведов, создаются библиографические указатели, куда включены его труды.

Мы уверены, что недалеко то время, когда имя Ю.Н.Говорухо-Отрока прочно войдет в научный оборот, а его творчество пополнит ряд литературной классики и будет востребовано широкой общественностью.

Появились статьи в журналах и сборниках научных работ литературоведов, создаются библиографические указатели, куда включены его труды. Мы уверены, что недалеко то время, когда имя Ю.Н.Говорухо-Отрока прочно войдет в научный оборот литературоведения, а его творчество пополнит ряд литературной классики и будет востребовано широкой общественностью

СНОСКИ:
1. Русское слово. 1869. № 203.
2. Русское обозрение. 1896. Т. XLI. С. 368−369.
3. Гражданин. 1896 № 61.
4. Русское обозрение. 1896. № 9. С. 341−360.
5. Вестник Европы. 1896. № 9. Общественная хроника.
6. Русское обозрение. 1896. № 9. С. 341−360.
7. Письмо Ю.Н.Говорухо-Отрока С.А.Венгерову от 30 августа 1888 года (РО ИРЛИ. Фонд С.А.Венгерова. Ф. 377. Оп. 7. Ед. хр. 1112.
8. Воспоминания Н.И.Черняева о Ю.Н.Говорухе-Отроке // Южный край. 1896. 27 августа — 9 декабря.
9. Гос. Архив Белгородской области. Ф. 20. Оп. 1. Д. 201. Л. 20.
10. Произведения Н.Ю.Говорухо-Отрока цитирую по: Говорухо-Отрок Ю.Н. Собр. соч. Т. 1. Изд-во Шаповалова. Белгород, 2005 (с указанием страницы в тексте).
11. Воспоминание Н. Черняева о Ю.Н.Говорухо-Отроке // Южный край…
12. Русское обозрение. 1896. № 9. С. 341−360.
13. Степняк-Кравчинский С.М. Сочинение в 2-х тт. Т.1. М. 1987. С. 349.
14. Там же. С. 343.
15. Воспоминание Н. Черняева о Ю.Н.Говорухо-Отроке // Южный край…
16. Цит. по кн.: «Процесс 193-х». М. 1906. С. VI.
17. Там же.
18. Степняк-Кравчинский С.М. Ук. соч. С. 354.
19. Тихомиров Л.А. Памяти Говорухо-Отрока // Русское обозрение. 1896. № 9. С. 345.
20. Тихомиров Л.А. Там же. С. 345−346.
21. Брокгауз и Эфрон. Биографии. Т. 4. С. 154.
22. Южный край. 1882. № 373. 25 января.
23. Михайловский Н.К. Записки современника (1881−1882 гг.). // Полн. собр. соч. Т. 5. 1908. С 599.
24. Михайловский Н.К. Там же.
25. Русское обозрение. 1896. № 8. С. 378.
26. Русское обозрение. 1896. № 9. С. 377.
27. Московские ведомости. 1893. 18 февраля.
28. Московские ведомости/ 1896 г. № 167.
29. Московские ведомости. 1896. 31 июля.
30. Васнецов В.М. Письма. Дневники. Воспоминания. М.: «Искусство». 1987. С. 203.