 |
| Правая.Ru | Егор Холмогоров | 11.03.2005 |
Был нанесен своеобразный «точечный удар» не только по самим сепаратистам, но и по всей тщательно выстроенной структуре их внутрироссийской и мировой поддержки, в которой слишком много было завязано на идее «переговоров с Масхадовым».
«Переговоры с Абдулой Сайдулаевым» — это, мягко говоря, не звучит.
Второй раз за десять лет наша прочеченская «интеллигенция» теряет «настоящего па-а-алковника» (перед этим вообще был красавец-генерал), в пламенной любви к которому можно было расписываться в эфире радиостанции «Эхо Москвы».
Политический выигрыш от смерти Масхадова вполне понятен.
Чеченский терроризм теряет квазицивилизованное лицо, — это раз.
Чеченский сепаратизм теряет свой формальный центр легитимности, — это два.
Вместе с Масхадовым погибла «Ичкерия», и теперь бандиты объединены совсем другой, не сепаратистской идеологией.
Это скорее организации ваххабитов, чем сепаратистов.
В последнем есть и свои минусы — Чечня постепенно перестает быть центром террористического движения на Кавказе.
Это теперь не самое безопасное место для боевиков (слишком много там блокпостов, агентуры, солдат и милиции).
Постепенно зараза расползается по всем мусульманским республикам Кавказа.
Однако все хорошо понимают, что труп Масхадова был брошен как козырная карта во внутрироссийской политической игре.
Вряд ли кто сомневался в том, что Масхадов и Басаев были не столько «неуловимы», сколько по политическим причинам приберегались «на сладкое», на тот момент, когда потребуются экстренные спасательные меры для падающего авторитета власти.
И вот этот момент наступил.
Престиж и лично Путина, и созданной им системы (в которой все строилось, прежде всего, под войну в Чечне) покатился с начала года вниз под горку.
Еще в прошлом году стало ясно, что, если возможны налеты вроде 22 июня в Ингушетии или бесланский кошмар, значит, поставленных задач война не решила.
Это не значило, что кто-то был согласен «помириться» с террористами.
Напротив, последователи Масхадова превратились в вечных врагов нашего народа.
Но это значило, что необходимость лояльности к власти в вопросе о войне не предполагает теперь автоматической лояльности к власти.
Военный консенсус тихо растворился тогда, когда сам Путин заявил о том, что мир в Чечне настал, а потом это оказалось не так.
Потом растворился и консенсус, связанный с надеждой на национальный успех — прежде всего, экономический — когда в рамках борьбы за достижение этого успеха власти понадобилось «скушать старушку».
Монетизация оказалась тем «чижиком», который едва не погубил нашего «медведя на воеводстве».
В итоге к началу марта страна подошла в перевозбужденном состоянии, с элитной и квазиэлитной средой, жаждущей каких-то революций и полностью уверенной в бессилии и неспособности власти.
Уверенность была вполне объяснимой, поскольку власть эти месяцы демонстрировала почти исключительно бессилие и неспособность.
Медведь еще не умер, но раздел его шкуры уже начался.
Он так и ходил с нарисованными на нем мелом разделительными линиями между полагающимися разным претендентам участками шкуры.
Все, в общем-то, понимают, что пока еще положение может спасти, хотя бы временно, негромкий рык или даже не очень сильный удар лапой.
Но политические и околополитические фигуранты были уверены, что никакого рыка уже не будет.
И вдруг, в совершенно не располагающий к этому праздник (от чего эффект неожиданности был только сильнее) был предъявлен на всеобщее обозрение труп старого, уже несколько заплесневевшего, но все еще актуального врага — «террориста номер ноль».
Несмотря на то, что зрелище было предъявлено стране 8 марта, когда большая часть граждан уставилась в телевизор, нельзя сказать, что оно произвело слишком уж сильное впечатление.
Общей реакцией было скорее удовлетворенное: «Давно пора».
Трупом Масхадова можно вернуть ощущение, что власть работает «нормально», но не восстановить сущностное доверие и долгосрочную политическую легитимность.
А вот на разработчиков и исполнителей «революции» определенное впечатление этот ход должен был произвести.
Более всего это напоминает ситуацию за карточным столом, когда игрок, которого уже все давно списали со счетов, поскольку ему идут только шестерки, да и теми он пользоваться не умеет, вдруг выкладывает на стол, — нет, не козырного туза, но козырного валета.
Другие игроки вынуждены теперь лихорадочно соображать: что это было — блеф, случайность или же все это время неудачник разыгрывал перед ними фарс, а на самом деле он держит у себя всю обойму старших козырей.
Это не то, что радикально ломает ход всей игры, но заставляет остальных осторожничать, лишает их уверенности в себе и дает определенное время для размышления и пространство для маневра.
А именно этого — времени и пространства — критически не хватало до сих пор власти, которая неудержимо катилась под откос и увлекала за собой страну.
А надо бы хотя бы уцепиться за край обрыва и немного на нем повисеть.
Может быть, и падать расхочется.
Политобзор Егора Холмогорова
10.03.2005
