 |
| Труд | Анатолий Стародубец | 10.03.2005 |
Недавно в «Труде» рассказывалось об уникальной выставке «Иконы из частных собраний» в Центральном музее древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева в Спасо-Андрониковом монастыре. На ней были представлены 163 неизвестных широкой публике шедевра русской иконописи XIV — начала XX веков, принадлежащие 33 российским коллекционерам. Об истории частного коллекционирования в России корреспондент «Труда» беседует с известным реставратором Саввой Ямщиковым и коллекционером Александром Липницким.
— Савва Васильевич, вы были одним из организаторов первой в Советском Союзе выставки частных икон в 1974 году. Скажите, откуда в стране победившего социализма, граждане которой имели доход в 100−200 рублей в месяц, взялись люди, способные выложить за шедевр несколько тысяч рублей?
Савва Ямщиков: — В те времена денежные вопросы не были главными. Например, известный художник Павел Дмитриевич Корин обладал крупнейшей коллекцией древнерусской живописи. Однако она ему практически ничего не стоила. Как руководитель реставрационных проектов Корин имел возможность оставлять у себя те произведения, которые забраковали музейные работники. Так, уникальная икона XII века «Богоматерь Знамение» попала к нему после того, как от нее, найденной в ужасном состоянии, отказалась Третьяковская галерея. Павел Дмитриевич потратил много времени и сил, но икону привел в божеский вид. Сейчас коллекция Корина — это полноценный музей древнерусской живописи, филиал Третьяковки.
Я сам никогда ничего не собирал. Нет у меня такой тяги. Хотя в других я эту страсть приветствую. И общение с коллекционером, влюбленным в свое дело, — для меня огромное удовольствие. Он может всю жизнь, забыв о личном благополучии, охотиться за какой-то вещью, зная о ней порой больше любого специалиста. Правда, в советские времена коллекционеры были людьми напуганными, в глазах общественности они стояли как бы вне закона, считались чуть ли не грабителями, полуподпольщиками. Когда в начале 70-х мы организовывали нашу выставку, помню, большие сложности были с писателем Владимиром Солоухиным, описавшим свою страсть к коллекционированию икон в повести «Черные доски». Он сначала согласился дать семь икон, а потом испугался и отказал. Знали бы вы, каких усилий стоило нам его разубедить. Художник Николай Соколов, один из Кукрыниксов, тоже долго не хотел выставлять птинадлежавшую ему уникальную икону «Житие Николы», которая к нему попала распиленной на части. Он «сдался» только после того, как мы в реставрационной мастерской собрали ее воедино.
— Вы консультировали Андрея Тарковского на съемках «Андрея Рублева». А среди кинематографистов были настоящие коллекционеры?
С. Я.:— Одним из участников выставки, с которыми жизнь меня свела на многие годы, был кинооператор Сергей Вронский, известный по фильмам «Братья Карамазовы», «Афоня», «Табор уходит в небо», «Осенний марафон». Меня с ним познакомил в 1963 году Коля Бурляев в Суздале во время экранизации пушкинской «Метели». Впервые столкнувшись с миром старинных икон, Вронский увлекся собирательством. А год спустя под Ростовом Великим к нему на съемочную площадку пришел некий старик и подарил две иконы. Одна — «Житие Николая-угодника». Семья Вронских ее потом передала в храм Троице-Голинищево. Когда он отдал нам на реставрацию вторую икону, оказалось, что это «Рождество Богоматери», шедевр конца XV- начала XVI века. Вообще у Вронских небольшая коллекция, но без этой иконы уже невозможно представить историю древнерусской живописи. Кстати, увлечение иконой Вронского-старшего сказалось на выборе жизненного пути сына. Сейчас Алексей Вронский наряду с архимандритом Зиноном — один из лучших иконописцев России.
Та наша выставка 1974 года была своего рода прорывом. Сколько бы советские идеологи ни числили коллекционеров «фарцовщиками», мировой опыт показывает, что без них не может существовать почти ни один музей. Музейные фонды пополняются из частных собраний: кто-то завещает в дар, кто-то продает. Всем известно, что основой Третьяковской галереи стала частная коллекция русского предпринимателя Павла Михайловича Третьякова. А самая значимая часть Русского музея состоит из личного собрания Николая Петровича Лихачева, который только за знаменитую икону XIV века «Борис и Глеб» заплатил 25 тысяч рублей. По тем временам корова три рубля стоила. И Рябушинский, и Остроухов, и Морозовы — все «частники» — в дореволюционные времена вкладывали в свои коллекции огромные деньги.
— А много ли шедевров русской иконописи погибло в атеистическом угаре большевизма?
С. Я.:— Всякая смута несет разрушение. Вот в третью годовщину Октябрьской революции в подмосковном Ногинске в торжественной обстановке, под пение Интернационала было сожжено 12 возов икон. С вещами более поздними там, вероятно, сгорело немало раритетов, шедевров. И такие акции в те годы проводились в массовом порядке по всей стране. Нам нужно помнить о музейщиках и реставраторах, которые шли в лагеря или на казнь, но не позволяли уничтожать памятники древнерусского искусства. Наши ученые под руководством Грабаря, Анисимова, Сычева ездили по новгородским, псковским монастырям, спасая их основные святыни. Те иконы, что дошли до нас, — к сожалению, лишь небольшая часть огромного массива произведений древней Руси.
Александр Липницкий:— Мне рассказывала мать одного коллекционера из Нижнего Новгорода, что еще девочкой она была свидетельницей, как перед приходом Красной армии монахи Макарьевского монастыря уплыли на нескольких лодках на середину Волги и в глубоких водах утопили все самое ценное: огромные иконы в золотых окладах, сокровища монастырской ризницы… Как монахи пояснили, они «уберегли святыни от осквернения безбожниками».
А в 50-е, когда мне было восемь лет, мы с друзьями играли в тогда еще полуразрушенной, без куполов церкви Успения, что рядом с моим домом на Каретном ряду. И я нашел в стене тайник. Там были две старинные иконы в золотом окладе. Очевидно, церковные служители спрятали их еще в революционные годы. Родители потом за них получили какое-то вознаграждение от государства.
— А каково жилось коллекционерам икон в последние десятилетия советской власти? Мир криминала их сильно трепал?
С. Я.:— Бандиты тогда не были в такой силе, как в дикие постперестроечные времена. Коллекционеры больше боялись жестких мер со стороны власти. Показательна история, приключившаяся с участником нашей выставки 1974 года Николаем Воробьевым. Он выменял у каких-то торговцев уникальную икону начала XVI века «Георгий в житии» круга Дионисия. Отдал за нее пять своих икон. Но как только приступил к реставрации, тех торговцев за что-то арестовали, конфисковав все вещи, в том числе и выменянного Воробьевым «Георгия». Коля долго оббивал пороги Лубянки, умоляя вернуть ему икону. Но ему разрешили только приходить и реставрировать ее прямо в спецхранилище. Все наши попытки помочь ему тоже были тщетными. Закончилось все тем, что органы госбезопасности передали эту икону музею Рублева. Ее там впервые показали в 1982 году на выставке новых поступлений.
А. Л.:— Я, кстати, был на открытии той выставки. Руководство музея попросило Воробьева как человека, открывшего эту икону, сказать несколько слов с трибуны. Они, очевидно, хотели сделать для коллекционера хоть что-то приятное. Однако Николай Александрович не смог вымолвить ни слова, он просто горько разрыдался у микрофона. Это была одна из самых драматических сцен, которые я видел в своей жизни.
С. Я.:— А вот пример иного рода. Известный писатель Андрей Синявский с женой Марией Розановой, путешествуя по Северу, вывезли с реки Пинеги икону XIV века «Георгий на черном коне» — настоящий шедевр русского, да и, пожалуй, мирового искусства. Я с интересом наблюдал, как ее реставрировал Коля Кишилов. Когда эту икону увидел мой учитель, 80-летний Николай Петрович Сычев, он встал перед ней на колени, потрясенный величием письма. В коллекции у Синявского было еще с десяток икон поскромнее и, когда в 1973 году семью писателя выталкивали за границу, он предложил подарить «Георгия» Третьяковской галерее в обмен на разрешение властей вывезти менее значительные вещи. На специальной комиссии, разбиравшей этот вопрос, один чванливый самодур-реставратор заявил: «Пусть или все оставляет, или ничего!» Так уникальная икона оказалась в Европе, где ее тут же стали продавать и перепродавать разные дельцы. В миллион долларов она обошлась знаменитому Британскому музею, где теперь украшает собой зал Византийского искусства. Если бы не головотяпство «шестеренок» нашей государственной машины, то этот шедевр мог сейчас выставляться в Третьяковке. И Синявского бы русские люди добром вспоминали.
— Александр, а что собой представляют современные коллекционеры?
— Это в основном разночинцы. Я по-хорошему завидую Савве, поскольку он в 74-м имел дело с интеллектуальной элитой общества. Организованная мной выставка 2004 года показала, что за прошедшие после развала СССР 13 лет расцвели не только все цветы, но и много сорняков. Некоторые коллекционеры, представившие иконы из своих собраний, сами показаться побоялись. Очевидно, они все еще не чувствуют себя их полноправными хозяевами. А я так надеялся объединить всех 33 участников в некий духовный коллектив, с которым можно было бы идти дальше. Мне было приятно, что на выставку приходили крупнейшие ученые и часами просиживали перед иконами. Их можно понять, ведь мы открыли для всех 163 памятника, пока еще неизвестных науке о русской иконописи.
Мы, коллекционеры, отдаем себе отчет, что являемся временными хранителями этих шедевров. Для того чтобы мои дети сохранили их у себя, я должен вырастить их людьми особенными в духовном смысле. Удастся ли мне это? Мировой опыт показывает, что наследники часто, увы, не способны нести тяжелую ношу коллекционирования. И выдающиеся коллекции распадаются, попадают к новым владельцам. И дай Бог, чтобы эти люди оказались настоящими коллекционерами, страстно желающими, чтобы эти вещи «погостили» теперь у них.
