«Зулейха», открой личико!

Татарский фильм о «насильственно крещёной мусульманке» начал «победное шествие» по Европе.

В начале прошлой недели агентства «Татар-информ» и «Intertat.ru» распространили сообщение о прошедшем в Казани брифинге с участием генерального продюсера студии «Рамай», президента Фонда развития киноискусства РТ «Татарстан-Синема» Рамиля Тухватуллина, чей фильм «Зулейха», «рассказывающий о мусульманке, насильственно принявшей христианство и покончившей жизнь самоубийством», получил приз зрительских симпатий на недавнем берлинском фестивале «Asia-Pacific Film».

Сей новоявленный киношедевр представляет собой полнометражную игровую версию пьесы известного татарского драматурга первой половины прошлого века (а по совместительству — идеолога татарского национализма и одного из лидеров местных национал-эсэров) Гаяза Исхаки, написанную им в 1907 — 1912 годах и активно востребованную татарским театром в период так называемого «суверенитета». Сюжет самой пьесы и снятого по её мотивам фильма довольно предсказуем и целиком отвечает тем националистическим, антихристианским настроениям, которые характерны для многих произведений автора «Зулейхи». В его центре находится трагическая судьба простой татарской женщины, претерпевшей в своей жизни все муки ада по вине беспощадной русской администрации, коварных православных миссионеров, навязанного ими Зулейхе мужа-насильника (тоже, естественно, русского) и прочих «омерзительных персонажей» модернизированной татарской истории. Несмотря на то, что художественные достоинства фильма вызывают обоснованные нарекания, умело разыгранный накал страстей, по общему признанию, выбивает из зрителя слезу и будит искреннее сочувствие к невинной жертве русских жандармов и попов-изуверов.

Начинается фильм «отвлечённым» прологом, представляющим собой картину штурма в 1552 году Казани войсками царя Ивана IV Грозного. Затем его действие «плавно» переходит во вторую половину девятнадцатого века, где ведут свой виртуальный спор два известных миссионера Николай Ильминский и Евфимий Малов. Спорят они, ни больше — ни меньше, о том, какими методами лучше крестить покорённых триста лет назад инородцев. При этом первый предлагает проводить христианизацию постепенно, путём их образования и духовного просвещения, а второй обосновывает применение насильственных мер.

На прошедшем брифинге, а также ранее, главный режиссёр фильма Рамиль Тухватуллин неоднократно отмечал, что «Зулейха» — это художественное произведение, а не документальные съёмки, в связи с чем, как сообщается на «Intertat.ru», «кинофильм заметно отличается от исторической реальности». В связи с этим возникает первый резонный вопрос: зачем тогда нужно было привязывать нереальный сюжет к конкретным историческим событиям и личностям, давая зрителям — с помощью кровавых сцен и тенденциозно поданного «миссионерского спора» — прямую установку на «историческое» восприятие дальнейшего «художественного» действа? Очевидно, что «хитроумно» вплетённая в слепленный исключительно из негативных эпизодов русско-татарских взаимоотношений общий контекст личная трагедия татарской женщины призвана в опосредованной форме усилить откровенно пропагандистскую установку фильма.

Согласно «основному» сюжету, муж Зулейхи Салимжан был посажен в тюрьму за участие в бунте против закрытия мечети в селе, где большинство татар приняли православие. Одновременно «на заднем плане» возникает и тема «неправильных» татар — кряшен, которые, в отличие от «правильных» татар-мусульман, то и дело глушат в кадре водку и вообще ведут себя, как русские. Известно, что многие кряшены восприняли данный фильм весьма негативно, обоснованно полагая, что образ православных татар в нём намеренно искажён и подан в гротескно-негативной форме. В связи с этим возникает второй резонный вопрос: зачем авторам картины нужно было столь грубо ворошить в ней весьма болезненную для современного Татарстана «кряшенскую проблему»?

Впрочем, вернёмся к сюжету. После того, как муж Зулейхи попадает в тюрьму, её жизнь превращается в сплошной кошмар. Зулейху — убеждённую мусульманку, не подозревавшую, что муж «записал кряшенами» всю свою семью, отправляют в православный монастырь, нарекают Марфой, а затем насильственно выдают замуж за русского крестьянина Петра, который её, естественно, первым делом грубо насилует. В финале картины оба мужа Марфы-Зулейхи гибнут, а сама она, будучи обвинённой в их смерти приговаривается к каторге и, в конце концов, накладывает на себя руки. В самой пьесе Гаяза Исхаки истерзанную душу Зулейхи забирают на небо ангелы, но в фильме на ангелов, по-видимому, не хватило денег.

Бесспорно, киношная Зулейха заслуживает глубокого человеческого сочувствия, как заслуживает его, к примеру, умученная «белой сволочью» женщина-комиссар из «оптимистической трагедии» или рабыня Изаура, мятущаяся в липких объятиях сладострастных плантаторов. Но вот третий резонный вопрос: заслуживают ли сочувствия и одобрения создатели и высокие покровители картины, которые «скрестили» личную женскую трагедию со столь «скользкой» нынче темой христианско-мусульманских взаимоотношений? Никто не скрывает, что фильм «Зулейха» был снят к тысячелетию Казани при непосредственной государственной поддержке и, получив на приватных просмотрах одобрение «первых лиц» республики, широко запущен в российское кинопространство. За короткое время (первый публичный показ фильма состоялся в декабре 2004 года) он был представлен на целом ряде кинофестивалей (побывав в Москве, Киеве и в других крупных городах), растиражирован на DVD и распространён в татарских диаспорах. При этом, фильм «Зулейха», консультантом которого, по сообщению «Intertat.ru», выступил председатель Совета муфтиев России Равиль Гайнутдин, стал уже в целом ряде мест своего рода «наглядной агитацией», демонстрируемой в мечетях в целях укрепления религиозного духа правоверных. На прошедшем в Казани брифинге Рамиль Тухватуллин не исключил также возможности «демонстрации фильма на одном из центральных республиканских каналов».

Ещё в прошлом году известный казанский психолог Рамиль Гарифуллин, явно не страдающий приступами «толерантности», но обладающий большой проницательностью, таким образом раскрыл образ Зулейхи и содержание одноимённого фильма в одной из своих статей: «В ней, — пишет он, — собран архетип страдающей татарской женщины. Мусульманку Зулейху насильственно крестят (она становится Марфой), затем её насильственно заключают в монастырь и силой выдают замуж за русского. Короткая сцена сексуального насилия Зулейхи русским мужиком сделана так, чтобы вызвать сверхомерзение даже у российского зрителя, привычного к насилию на телевизионном [экране].

В данном случае повествуется о насилии особого рода — насилии одной религии и национальности над другой. Межрелигиозный антагонизм между мусульманами и христианами является главным напряжением всего фильма, исполненным в деструктивной, но впечатляющей эстетике. Эпизод, в котором мусульмане окружают и защищают свою мечеть от вторжения христиан, глубоко символичен. В фильме силы оказываются не равными, и с мечети сносится шпиль-символ ислама (луна) и на место него водружается православный крест. Данная сцена глубоко воздействует на зрителя и очень точно бьёт по национальным чувствам татар, да и всех тюрок. Недаром этот фильм, уже переведённый на турецкий язык, телевидение Турции намерено показать по каналам Евразии.

В целом, весь фильм-плакат переполнен символами: вещами, мелодиями и звуками. Это архетипы, с одной стороны, воздействуют на национальные чувства и подсознание, а с другой, неявно педалируют современные этнические и религиозные проблемы татар. Возможно, данный фильм задуман лишь как шоковая психотерапия, снимающая комплекс татарской национальной неполноценности, но всё говорит о том, что подобное лечение не может не возыметь серьёзных побочных эффектов…»

К сожалению, насчёт «побочных эффектов» Рамиль Гарифуллин оказался целиком и полностью прав. Сейчас и в разговорах, и на татарских интернет-форумах без особого труда можно встретить гневные националистические рассуждения со ссылкой на этот фильм, как на исторический источник, повествующий, к примеру, о предках татар, «которых эта самая Москва насильно крестила, насиловала (см. фильм „Зулейха“) в течении полутысячелетия». Так что «психотерапия» удалась на славу.

В одном из своих прошлогодних интервью Рамиль Тухватуллин, указав на то, что через судьбу татарской женщины показаны сложные в прошлом отношения православных и мусульман, отметил: «Об этом конфликте широкому кругу зрителей мало что известно. Нам хотелось, чтобы посмотрев фильм, зрители лучше смогли оценить то, что сегодня в нашей республике две религии мирно сосуществуют и взаимодействуют на благо живущих в Татарстане народов». Мудрёный, однако, изобрели в Татарстане метод укрепления «толерантности». Если следовать этой логике, то «в целях укрепления веротерпимости» вполне пришло время в очередной раз напомнить и о сложных отношениях православных и мусульман, русских и татар периода Золотой Орды и последующих ханств, турок и армян периода Османской империи и т. д. Трудно себе даже представить, насколько укрепится в нашем обществе дружба народов, если будет, например, снят фильм о русском погроме 1505 года в Казани или экранизирована известная «Казанская история»! Ну, а чтобы в разы усилить «положительный» эффект, обязательно понадобиться вынести их, подобно «Зулейхе», на суд рафинированного европейского зрителя. Пусть тоже проникнутся духом нашего «мирного сосуществования».

Любопытно только, почему этот «психотерапевтический» сюжет был востребован молодым и, следует признать, весьма перспективным татарским кинематографом именно в то время, когда христианско-мусульманские отношения всё чаще становятся предметом разного рода деструктивных спекуляций? И как всё это вяжется с официально декларируемым руководством республики курсом на укрепление межнационального мира и согласия?

P.S. Кстати сказать, вот как описывались в «Известиях по Казанской епархии» за 1918 год реальные, а не киношные послереволюционные события, связанные с именем задействованного в фильме «проводника насильственной христианизации» Евфимия Александровича Малова, которые тоже могли бы стать эпизодами к какому-нибудь «психотерапевтическому» фильму: «Покойному о. Е. А-чу, — сообщалось там, — как миссионеру, тяжело и больно было видеть и переживать разрушение того, над чем он усердно трудился более полустолетия. Его, как миссионера, до глубины души и до слёз оскорбило надругательство над Русской Православной Церковью и верою православно-русского народа, когда в день церковного празднования пятидесятилетия существования Казанского Братства Св. Гурия, так много сделавшего для христианского просвещения приволжских инородцев, в Казани, в Кремле с башни, именуемой почему-то Сумбеккиной, на самом деле здания позднейшего русского происхождения не ранее 30-х гг. XVIII в., татарами-мусульманами снят был государственный герб с тем, чтобы заменить его полумесяцем. Сделано это было торжественно мусульманами, когда рядом в Благовещенском соборе совершалось торжественное богослужение по случаю пятидесятилетия Братства (4 окт. 1917 г.). (…) Е. А-чу, как профессору, до слёз было обидно, что Казанская миссионерская Академия с её актовым залом, квартирой ректора и др. помещениями, Крещёно-Татарская школа, где находились портреты православных миссионеров — иерархов и профессоров, заняты были татарами мусульманами-красногвардейцами».
Вот такое вот «кино», однако…