Поза подчинения

Для русских в Украине пришло время определиться с главными ценностями

Русские в СССР не были имперской нацией в стиле англосаксов или японцев. Поэтому, казалось бы, приспособиться к новому статусу в новых, именующих себя демократическими, государствах должны были бы относительно просто. Однако ни декларированных свобод, ни равноправия без борьбы ожидать не приходится. К сожалению, традиция послушания и идеологического конформизма советских времен наиболее сильна именно в русских. Не стала ли дисциплинированность и политическая пассивность русских опасной и неуместной для национально-культурного выживания в новом зарубежье? Допустимо ли сейчас для них пассивное подчинение и ожидание, что кто-то проделает необходимую работу? Как далеко может заходить компромисс?

Яростные схватки за лидерство в сообществах животных редко заканчиваются смертью или увечьями. Когда претендент на первенство в волчьей стае чувствует что дело плохо, он может прекратить драку, подставив беззащитную шею клыкам победителя. Могучий инстинкт остановит неизбежное, казалось бы, убийство.

В человеческом обществе возможности продемонстрировать покорность гораздо разнообразнее. Раб не смеет поднять глаза на господина. В императорском Китае косичка была символом лояльности в отношении маньчжурских властей и т. п. Но ничто не может сравниться по гибкости с возможностями языка.

История той части Руси, которая сейчас именуется Украина, предлагает много поучительного.

Нередки в истории ситуации, когда язык нового правящего сословия отличается от языка туземцев. В этом случае, естественно, традиции и интересы большинства принимаются во внимание в последнюю очередь. Гораздо важнее комфорт новых господ и повседневные задачи управления. В этот период возникает особый спрос на карьеристов, сподобившиеся выучить побольше слов нового языка, и способных поэтому донести распоряжения хозяев до более консервативных соотечественников. Вряд ли нужно искать лучших кандидатов на посты управленцев низшего звена — приказчиков, десятников и т. д. Необходимость искать взаимопонимание носит технологический характер и поэтому сама по себе лежит вне сферы этических оценок. В истории часто возникают ситуации, когда для этноса оказываются наиболее важными вопросы экономики, проще говоря, выживания. В то же время проблема нравственного выбора для членов этой новой общественной группы, более, чем остальные, связанной с новыми хозяевами, стоит острее, чем для кого-либо. Принять на себя хлопоты и риск быть ходатаями в защиту нужд своего народа перед лицом пришельцев либо постараться извлечь максимальную пользу для себя лично и дистанцироваться от менее ушлых соплеменников? Для наиболее древних народов уцелевших до наших дней характерен первый тип поведения. По-видимому, это есть форма выживания этноса в неблагоприятных условиях. При этом беззастенчивый оппортунизм в шкале ценностей традиционной морали занимает место где-то недалеко от греха кровосмешения.

Теория о возникновении украинской мовы в результате воздействия польского языка в период господства Польши в западной части Руси представляется достаточно убедительной. Однако необходимо сделать важное уточнение. Интенсивность контактов с польскими панами и соответственно темпы ополячивания были неодинаковы для жителей даже одного села. Кто-то мелькал на подворье несколько раз ко дню, кто-то представал пред светлы очи лишь по особому случаю. Расслоение по уровню сотрудничества с новыми властями неизбежно, но вот, выберет ли новая квазиэлита этноса путь на противопоставление себя серой массе неудачников или осознает непреходящую ценность своих корней? Не сельские жители западной Руси, а обслуга и младшие управленцы польского поместья представленные этническими русичами составили материал из которого пошли украинцы. Условия рождения оставили глубокий след в геноме нации. В целом это память о золотом веке. Помимо очевидного предпочтения полонизмам в речи заимствованиям из русского языка, подтверждением такого предположения является также подмеченная склонность украинцев к небольшим командным должностям типа старшины роты, достаточно комфортным и не связанным с необходимостью принятия «стратегических» решений.

Что более неприятно, так это унаследованные от господствующей нации и выученные на собственной шкуре стандарты обращения с другими этносами на общей территории.

Почему же именно при взаимодействии победителя Польши и покоренной Руси возник новый народ? И не произошло это, например, на Буковине или в левобережной Украине? Что касается Буковины, то здесь проводилась жесткая политика румынизации. Еще не так давно здесь жили люди, помнившие полицейских, вооруженных палкой, которою за произнесенное нерумынского слово нарушитель бывал наказан на месте преступления без излишней судебной волокиты. В таких условиях свои национальные чувства лучше держать при себе, как фигу в кармане. К сожалению, полученный опыт не послужил утверждению демократических принципов, а трансформировался в убежденность, что государство должно говорить на одном языке, украинском. И точка.

В российской части будущей Украины и помещик и крепостной принадлежали фактически одному народу. Нравы феодализма далеки от идиллии. Однако ничего похожего на отношения завоевателя и покоренной нации не было. Посредник для решения языковых проблем не требовался. Социальная миграция вплоть до должностей высших сановников империи требовал равных усилий и от великоросса и от выходца из Малороссии. Ныне отсутствие дискриминации трактуется так: «Москва выкачивала наши таланты». Понадобились большие усилия пропагандистов, польских сочинителей украинских словарей и грамматик, мировая война, большевистская коренизация, чтобы, наконец, противопоставить русского и украинца.

Куда как благоприятнее для формирования самосознания украинцев дело обстояло под властью Польши. Если в России сделавший карьеру малороссиянин «растворялся» в общерусском океане, как Гоголь или Безбородько, без малейшей пользы для украинского сепаратизма, то в Польше возможностей расправить крылья и покинуть родное захолустье было гораздо меньше. Вот и приходилось нерастраченные силы применять к своим соплеменникам, распространяя, попутно, среди них и свое мировоззрение. Несмотря на теорию о том, что население Украины есть «испорченные» поляки, приглашений вернуться в лоно материнской нации не поступало. Польская элита попыталась проделать виртуозный трюк: поощряя национальное самосознание украинцев, как особого, отличного от русских, этноса, удержать их, тем не менее, от неуместных притязаний на равноправное с прочими гражданами положение в польском обществе. В офицерском корпусе, среди депутатов сейма или управляющих банков процент этнических украинцев был намного ниже их доли в населении страны. Оставшиеся невостребованными пошли в террор и эмиграцию. Предвоенные польские политологи с недоверием относились даже к униатам. Что уж говорить о православных, воспринимавшихся не иначе, как пятая колонна России.

В общем, выяснилось, что ни отречение от родственных связей с матушкой-Россией, ни даже соучастие в гонениях на москвофилов в момент, когда делится пирог, в расчет не принимаются и быть украинцем в Польше — занятие малоперспективное. Оставалось ждать написания и вступления в силу Хартии о правах языков национальных меньшинств и демократических стандартов Евросоюза.

Опыт украинцев подтвердил старую истину — отказ от корней, сулящий известные удобства карьеристам в краткосрочной перспективе, в более отдаленном будущем ничего полезного нации не несет, лишая в данном случае морального права на обращение за поддержкой соотечественников в трудную минуту. Появление украинцев есть свидетельство слабости духа русского этноса в отличие от тех же евреев или армян. Предки нынешних украинцев с выражением покорности и принятием правил игры, навязанной победителями, малость поторопились.

А как же народные войны против польского господства? — могут мне задать резонный вопрос. Туземный персонал польского поместья много терял от политических потрясений. Не думаю, что перспектива изгнания хозяев, с которыми наладилось определенное взаимопонимание, вызывала прилив энтузиазма. Непросто пожертвовать теплым местечком и взяться за оружие. Разве что фортуна совсем уж отвернется от ляхов, а хозяин совсем уж хам… Но среди инициаторов восстаний их точно не было.

Оранжевая революция в Украине явилась выступлением украинских националистов при возникновении угрозы утраты контроля над государственным аппаратом. Она показала, до каких пределов допустима демократия в этой стране. Демократические процедуры приемлемы до тех пор, пока обеспечен необходимый результат выборов. Иначе вмешивается Майдан и корректирует результаты волеизъявления. Была реализована мечта западноукраинского электората об «украинской власти». Выборочное возмущение общественности коснулось нарушений в левобережной Украине, в то время как в западных областях спокойно «проголосовали» миллионы мертвых душ из числа находящихся за границей на заработках. Может быть и неплохо, что в тот момент население восточной Украины было плохо мобилизовано и недостаточно активно. Крови удалось избежать, а банкротство оранжевой власти наступило быстро.

Не следует переоценивать общедемократический компонент украинского национализма. Договориться не получится. Высшее руководство Украины готово признать своими духовными прародителями деятелей из ОУН-УПА, местной версии фашизма. Украинский национализм унаследовал от поработителей западной части Украины, откуда он и пошел, технологию подавления инородцев, а заодно и миллионов людей числящих себя украинцами, но склонных к русской культуре.

Для русских в Украине пришло время определиться с главными ценностями. Значит ли что-то для нас принадлежность к великой русской общности? Осознаем ли мы величие русской культуры? Готовы ли стерпеть оплевывание России шарлатанами от украинской исторической науки? Кем собираемся воспитать своих детей? Понимаем ли мы, что предписанная нам поза подчинения откроет дверь в убогий мирок, где единственная плата за беспамятство — презрение?