Преступление интеллигенции

Вот уже более полтораста лет в России периодически вспыхивает полемика на тему русской интеллигенции. Новый век не составил исключение. Вот и сейчас вновь начинается дискуссия все по той же интеллигенции. Думается, что тема заслуживает рассмотрения хотя бы с учетом той роли, что сыграли интеллигенты в русской истории. Вероятно, возникает потребность в создании сборника, напоминающего знаменитые «Вехи». Советская и постсоветская, «российская», интеллигенция, к сожалению, нуждается в зеркале, чтобы увидеть свое лицо…

Начиная с середины 80-х годов именно интеллигенция стала мотором тех общественно-политических процессов, которые произошли в СССР и Восточной Европе. Слово «интеллигент» звучало гордо, как и слово «демократ», почти синонимом которого оно являлось. Не удивительно, что именно представители интеллигенции, причем исключительно почти творческой, оказались в результате политических изменений у штурвалов власти. Стали политиками: Г. X.Попов, А.А.Собчак, С. Станкевич, Е. Гайдар, В. Ландсбергис, З. Гамсахурдия у нас, В. Гавел, Л. де Мезьер, А. Гёнц, Ж. Желев, Т. Мазовецкий в Восточной Европе. Еще большая масса интеллигентов стала интеллектуальной обслугой новых правящих режимов.

Тем сильнее явилось нам разочарование в наших новых лидерах и вождях. Пришедшая к власти интеллигенция оказалась феноменально некомпетентной. Интеллигенты, самонадеянно объявившие себя «совестью народа» (непонятно какого), продемонстрировали рекорды коррупции. Борцы за права человека оказались творцами расистских законов, гонителями «инородцев» и заурядными диктаторами в новых «банановых республиках». Гордившиеся своей независимостью служители муз превратились в служителей культа личности новых мессий.
Чтобы понять причины этого, нам надо выяснить

КТО ОНА, ЭТА ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ?

Этот термин, пущенный: в оборот забытым ныне писателем ХIХ в. П.Д.Боборыкиным, столь широко применялся за последние 130 лет, что дать ему какое-либо четкое определение в России, довольно затруднительно. Философы и литераторы начала века, авторы «Вех», называли интеллигенцию «орденом», «сектой» и т. п. Современный исследователь Юрий Левада пишет: «В понятии интеллигенции, как оно оформилось в России, содержится нечто иное и большее, чем '"слой» или «социальная группа». Это в то же время и социальная функция, роль, притом представленная как миссия, окруженная ореолом долга и жертвенности. Это не просто группа образованных людей, но некая общность, видящая смысл своего существования в том, чтобы нести плоды образованности… в народ и уподобляющая эту задачу священной (по меньшей мере, культурно-исторической) миссии… Реальное историческое существование русской интеллигенции ограничено примерно рамками 60-х годов XIX века — 20-х годов XX вена. Этому предшествовал период эмбрионального существования — от петровских реформ до крестьянской; за реальным периодом последовал — и продолжается — некий фантомный" (50×50. Опыт словаря нового мышления. М., 1989. С. 128−129).

О «реальном», по словам Левады, периоде интеллигенции мы не судим, об этом очень много писали такие талантливые авторы, как Чехов, «веховцы», Горький, Солженицын и др. Они дали весьма подробную характеристику той, «реальной», интеллигенции, подчеркивали ее особенности, например, идейность и беспочвенность (Г.Федотов), героизм и подвижничество (С.Булгаков), дряблость и мягкотелость (А.Чехов), цинизм и трусость (М.Горький).

Старая, дореволюционная интеллигенция сыграла свою историческую роль и сошла в небытие, унесенная Революцией — джинном, которого сама же вызвала из бутылки. В определенном смысле все невзгоды, что пали на интеллигенцию с 1918 года — и террор, и эмиграция, добровольная и недобровольная — все это было историческим возмездием за полувековые призывы к топору и мечты о революции.

Нас интересует нынешняя, «фантомная» интеллигенция, точнее, люди, относящиеся к ней и считающие себя духовными потомками той, реальной. Сразу понятно, что отнести сюда всех, занимающихся профессионально умственной деятельностью затруднительно, т.к. таковые составляют треть всего трудоспособного населения. Всех их относили в недавние времена к «прослойке» и большинство врачей, учителей, инженеров и др. представителей умственного пролетариата считают себя интеллигентами. Но вот беда — большинство общепризнанных корифеев интеллигенции склонны считать своими собратьями лишь тех, кто является носителем особого состояния души и склада ума, или интеллигентности. Все остальные члены профессиональной категории работников умственного труда относятся к научно-технической, сельской, медицинской и прочей интеллигенции с прилагательным, что делает их какими-то неполноценными интеллигентами. Для того, чтобы стать просто интеллигентом, без прилагательного, надо иметь ещё что-то. Но этим «что-то» не является реальный вклад в науку, искусство или в укрепление мощи и славы Отечества. Иначе чем объяснить, что к интеллигенции не относятся многие Творцы, а академика А. Сахарова чтят как интеллигента не за то, что он был отцом советской водородной бомбы, а за то, что он был всего — лишь мужем интеллигентки Е.Боннэр.

Итак, какие — же характерные особенности советской и постсоветской интеллигенции по самосознанию, а не по профессиональной деятельности, в чем ее сходство и различие с «реальной» интеллигенцией?

Чувство избранности было присуще и прошлой интеллигенции, но то было чувство избранности миссионера, идущего сеять разумное, доброе, вечное. Для нынешней характерно чувство не просто избранности, но и расового превосходства. Народ, который был символом веры у старой интеллигенции, теперь стал «биомассой», «свинарником», «толпой» и т. п. Причем, это присуще не только современной «интеллигенции» СПС-овского направления, но проявилось еще в эпоху горбачевской «Перестройки». Некий В. Шубкин в «Новом мире» утверждал, например, что основная масса населения СССР относится к категории «человек биологический». «Человеком разумным» являются, естественно, интеллигенты. Если ранее считалось, что интеллигенция служит народу, то теперь подразумевается, что основная функция народа — прислуживать элите, конечно же, интеллигентской.

Знание и образованность были не очень характерны и для старой интеллигенции, среди которой невероятно высоким был процент недоучившихся семинаристов. Теперь мы наблюдаем вопиющую серость и элементарную безграмотность, прикрываемые коллекцией почетных званий, степеней и дипломов. Ну да ведь еще классик писал, что «ученых много, умных мало». Причины, по которым докторами и академиками становятся подчас полуобразованные, хотя отнюдь неглупые люди, мы рассмотрим ниже. Заметим лишь, что в нашей стране еще с тех пор, когда преобладали неграмотные люди, традиционно уважительно относились к закончившим спецшколы, вузы и получившим соответствующие корочки.

Прогрессивность интеллигенции и раньше и теперь заключалась лишь в умении увлекаться любым новым, западным «измом». Этот «изм» может быть на любой вкус, но всегда он должен быть антинационален и враждебен всему, что отрицает прогрессивность этого изма". О характере передовых учений, импортируемых с Запада, писал еще Ф.М.Достоевский, который: отмечал наличие людей, что видят «русский прогресс единственно в самооплевывании» (Собр. соч. в 30-ти тт. т. 26. С. 31).

Беспочвенность интеллигенции сейчас сильна как никогда. Интеллигенты (без прилагательных) живут в каком-то мире иллюзий, полностью загерметизированном от реалий грешной земли. Прошлая интеллигенция «ходила в народ» по собственной воле, советские работники идеологического фронта ездили в творческие командировки по воле парторганов. Самоновейшая формация интеллигентов полностью избавлена от неприятной перспективы встречи с «трудягами» и теперь может полностью закрыться в башне из слоновой кости и заниматься умственной мастурбацией на темы рынка и демократии.

Продажность — увы! — малознакомая «реальной» интеллигенции вещь теперь является чуть ли не самой характерной чертой нынешних мастеров культуры.

Трусость пришла на место героизму, подвижничеству и жертвенности.

Антипатриотизм является чуть ли не самой характерной чертой «передовой» интеллигенции России и в прошлом, и в настоящем. Да, и в прошлом многие лично честные и достаточно умные люди открыто радовались всем неудачам России в Крымской войне, слали приветственные телеграммы японскому императору после падения Порт-Артура и Цусимы. Как заметил Г. Федотов: «Для интеллигенции русской, т. е. для господствующего западнического крыла, национальная идея была отвратительна своей исторической связью с самодержавной властью. Всё национальное отзывалось реакцией, вызывало ассоциацию насилия или официальной лжи. Для целых поколений „патриот“ было бранное слово. Вопросы общественной справедливости заглушил смысл национальной жизни». Что верно, то верно — «передовая» интеллигенция занималась подготовкой национального самоубийства, а непередовая, т. е. государственно мыслящая в лице Державина, Тютчева, Каткова, Победоносцева и многих других, интеллигенцией не считалась и не считается. Более того, личные политические воззрения многих великих творцов по сути дела скрываются. Многие наши современники не знают, что Пушкин был сторонником установления границы с Турцией по Дунаю (т.е. выступал за аннексию нынешней Румынии), что Достоевский горячо отстаивал идею о завоевании Россией Константинополя («Константинополь должен быть наш!»), что Менделеев состоял в Союзе Русского Народа, поэтому так и не был избран академиком.

Похоже, что нынешние «передовые» антипатриотизм возвели в догму. И, похоже, не укладывается в их головах, что подобного явления нет ни в одной стране мира, и в первую очередь в западных, которые бы не достигли нынешнего материального благосостояния, имей они такую интеллигенцию. Скорее наоборот, западней интеллектуал тем и отличается от русского интеллигента, что исправно выполняет свои профессиональные обязанности и старается не выходить за их рамки. Всё, что вне этих рамок, это — хобби, И отношение к политическим явлениям отдельного интеллектуала является его частным делом, которое никому не навязывается, насчет отношения западного интеллектуала к политике у англосаксов существует многозначительная пословица «Права она или нет, но это моя страна». Конечно, многие западные деятели культуры протестовали против войн во Вьетнаме и Ираке, гонки вооружений и т. п., но это все равно было частным делом каждого из них. С теми же основаниями они могли бороться (и борются) за права гомосексуалистов и за легализацию наркотиков,

После всего вышесказанного, даже не зная того, что произошло на 1/6 части света, после 1985 года, не надо было заблуждаться насчет интеллигенции. Ещё на закате «застоя», в 1982 г., А.И.Солженицын в статье «Наши плюралисты» писал; «И вот открылось нам, как это делается ненавидя, и по открывшимся антипатиям и напряжениям, по этим, вот здесь осмотренным, мы можем судить и о многих, копящихся там (т.е., в России — авт). В Союзе, все пока вынуждены лишь в кармане показывать фигу начальственной политучебе, но вдруг отвались завтра партийная бюрократия — эти культурные силы, тоже выйдут на поверхность — и не о народных нуждах, не о земле, не о вымираньи мы услышим их тысячекратный рев, не об ответственности и обязанностях каждого, а о правах, правах., — и разгрохают наши останки в еще одном Аврале, в еще одном развале».

Так кем же считать теперь нашу интеллигенцию? На этот счет можно вспомнить замечательное по своей точности и емкости определение И. Шафаревича — «Малый Народ». Для него, этого «малого народа» характерно «вера в то, что будущее народа можно, как механизм, свободно конструировать и перестраивать; в связи с этим — презрительное отношение к истории „Большого Народа“ вплоть до утверждения, что ее вообще не было; требование заимствовать в будущем основные формы жизни со стороны, а со своей и исторической традицией порвать; разделение народа на „элиту“ и „инертную массу“ и твердая вера в право первой использовать вторую как материал для исторического творчества; наконец, прямое отвращение к представителям „Большого Народа“, их психологическому складу. К эти черты выражены в современном нам „Малом Народе“ не менее ярко, чем в его предшествующих вариантах» (Русофобия. Л., 1990. С. 51).

Итак, «Малый Народ» (увы, численно не такой уж малый), подчинивший и до сих пор удерживающий Большой народ (то есть собственно народ России) — вот что такое российская интеллигенция последних десятилетий века ХХ и первых лет нового тысячелетия.

Но если говорить серьёзно о нынешней интеллигенции, мы должны начать с вопроса:

ОТКУДА ПОШЛА СОВЕТСКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ?

Как бы ни ругали советскую эпоху современные интеллигенты, они остаются именно советскими интеллигентами и в хорошем, и в плохом. И поэтому современную интеллигенцию как феномен мы не можем понять без изучения советской интеллигенции.

Советская интеллигенция начала формироваться с 1920-х годов в особых условиях. При новой власти, не доверявшей и, видимо, не без оснований, старой интеллигенции, в том числе и той ее части, что пошла на службу большевикам, была сделана ставка на форсированное создание новой интеллигенции из тех классов и слоев, что поддерживали Советскую власть. Идеологический характер государства сказался не только и не столько в вопросах комплектования интеллигенции, сколько в требовании идейной чистоты и верности принципам партии от новых рекрутов. Учитывая особенность советского периода нашей истории, заключающегося в периодической смене партийно-правительственного курса, каждый из который сопровождался идеологическими компаниями и чистками, мы можем придти к простому выводу, что новая, советская интеллигенция не могла, наряду с истинными фанатиками веры, не состоять в большинстве своем из обычных приспособленцев-конформистов. В условиях, когда государство не признает самого понятия частной жизни, а на службе требуется лишь исполнительность в выполнении любых, даже самых нелепых предначертаний начальства, и лишь на втором (а то и на десятом) месте стоят профессиональные качества работников, всякая инициатива наказуема, то торжествует лишь «середнячок».

Масштабная индустриализация страны, ликвидация неграмотности, Великая Отечественная война, послевоенное восстановление разрушенного, создание мощнейшего ракетно-ядерного щита, привели к взрывному росту численности работников интеллигентских профессий, сделали их массовыми, Именно на резкое увеличение выпуска специалистов была ориентирована созданная в начале 30-х, и просуществовавшая почти 6 десятилетий система образования, в том числе и высшего в СССР. Но когда требуется большое количество средних, допустим, инженеров (а не малое число, но очень выдающихся), система образования невольно начинает работать на выпуск именно средних. Собственно говоря, это объективный закон — массовизация ранее достаточно редкой и не каждому доступной профессии приводит к «посерению» ее типичного представителя.

Стремление власти сохранить девственную чистоту официальной идеология и внести ее с массы привело к созданию весьма многочисленного отряда «бойцов идеологического фронта». Задачей этих «бойцов» была даже не выработка идеологии (этим занимался очередной вождь), а лишь воспевание или, в лучшем случае, комментирование очередных судьбоносных решений. Разумеется, именно среди этих «бойцов» менее, чем где-либо, власть могла терпеть собственное, даже полностью укладывающееся в рамки идеологии мнение. Скорее, верноподданные фанатики вызывали у власти большее опасение, чем тупые исполнители или заурядные карьеристы. И не случайно именно из этого отряда выползли такие мутанты, как А.Н.Яковлев, Г. Бурбулис, Ю.Афанасьев.

На этом же самом «фронте» срастались и представители творческой интеллигенции, роль которых сводилась лишь к пропаганде идеологии иными, более специализированными средствами. Естественно, и кадровый состав «бойцов» был соответствующий. Правда, здесь необходимы были еще и некоторые знания, но они, повторяем, имели все же второстепенное значение.

Но, как бы то ни было, советская интеллигенция первого поколения (до появления «шестидесятников») сыграла выдающуюся роль в истории страны. Как бы ни относиться к большевикам, нельзя не признать, что, руководствуясь своими собственными интересами, они ликвидировали неграмотность, сделали общедоступным высшее образование. Напомним, что в конце 50-х годов советская школа считалась лучшей в мире, доля имеющих высшее и среднее образование среди занятого населения составила 43%. Сотни миллионов людей смогли приобщиться к национальной и мировой культуре, пусть даже и под идеологическим соусом. Свой долг выполнила и тогдашня подлинно народная (и по происхождению, и по служению) интеллигенция. Без подвижнического труда миллионов инженеров, агрономов, офицеров, врачей, учителей, ученых, писателей, артистов не возможно было бы превращение дважды испепеленной в войнах страны в сверхдержаву, не произошел бы поистине космический (в прямом и переносном смысле) взлет России.

Но тем горше возвращаться к теме данной статьи. В самом деле, откуда могли взяться эти «внутренние эмигранты», весь этот «малый народ», присвоивший себе право называться интеллигенцией, который не только взял власть, но стал причиной бедствий, сравнимых по последствиям с проигранной войной? Причина в том, что, начиная с хрущевской «оттепели» появилась и все более укрепляла свои позиции

НОВАЯ ФОРМАЦИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

В великие и страшные сталинские времена от лихорадочно созданной интеллигенции требовалась прежде всего работа (в том числе и специфическая на «идеологическом фронте»), и беспредельная верность народу, партии и, конечно же, т. Сталину. Сочетание искреннего энтузиазма людей, считающих себя строителями нового мира" с могучим карательным аппаратом НКВД привело к тому, что новая интеллигенция, пусть не столь образованная гуманитарно, как дореволюционная, отличалась от последней массовостью, уклоном в сторону практической деятельности и, самое главное, отсутствием столь свойственной ранее старой интеллигенции идейных шатаний и поисков и, наконец, отсутствием оппозиционности власти за то, что она власть. В этом смысле советскую интеллигенцию того периода вряд ли можно считать вообще интеллигенцией, даже фантомной, если исходить из определений 19 века. В треугольнике интеллигенция — народ — власть не было противоречий, точнее, им не давали появиться. Данное рассуждение является не апологией сталинизма, а лишь констатацией факта.

Но вот отгремели великие потрясения кошмарно-героической эпохи и настали относительно спокойные времена «оттепели» и «застоя». Изнурительная работа во имя светлого будущего, войны и периодические «переборы людишек» в духе Ивана Грозного привели к тому, что наиболее способные и многообещающие, как и положено лучшим, гибли первыми, карательные органы брали «на заметку» самых ершистых и заметных.

Система образования, ориентированная, как уже говорилось, на массового среднего специалиста, девизом которого было «не высовывайся!», позволяла постоянно обеспечивать приток новых сил на место избиваемых или по естественным причинам убывающих кадров.

Итак, наступили «спокойные» времена, и именно тогда и могла появиться эта самая новая формация советской интеллигенции. В условиях падения требовательности к профессиональным качествам интеллигенции негативный отбор, когда наверх пробивались наиболее беспринципные, хотя, зачастую и некомпетентные в собственной науке люди, проявился во всю ширь. Более того, именно наука, творчество и преподавание, т. е. главные сферы деятельности интеллигенции, стали наиболее привлекательными для карьеристов и проходимцев. В самом деле, не к станку же и не за штурвал комбайна идти честолюбивому и амбиционному человеку. Путь к земным благам пролегал или через «культуру» или через комсомольско-партийную деятельность. При этом надо иметь в виду, что для комсомольско-партийных работников требовалось иметь определенное образование, точнее дипломы и степени, поскольку сошли со сцены «пламенные революционеры», которым идея заменяла зачастую знания", а для госслужбы необходим определенный интеллектуальный уровень. Т.о., заветные «корочки» становятся первой и очень важной ступенью карьеры. Но даже если человек и испытывал нежелание делать карьеру, то интеллигентские профессии все равно оставались достаточно «непыльной» и весьма уважаемой в нашем обществе работой.

Но если для тех, кто рассматривал статус интеллигента как необходимое условие для старта в высшие сферы, интеллектуальный труд был неприятной необходимостью, то для тех, кто имел призвание к этому труду, жизнь не сулила роз. Десятилетиями одними из самых низкооплачиваемых в СССР были работники культуры, здравоохранения и просвещения. По сравнению с довоенным периодом к середине 80-х годов номинальная зарплата рабочих промышленности по стране в целом увеличилась в 7 раз, в строительстве — в 8, а зарплата ИТР — в 3 раза. Неудивительно, что в РСФСР 5,1% всех специалистов с высшим и 2,5% со средним специальным образованием работали в качестве рабочих. (Русские. Этно-социологические очерки. М, Наука, 1992. С.116).

К этому следует добавить, что особенностью интеллигентской профессии является, еще и необходимость постоянного повышения своего квалификационного уровня, что требует массу времени на самоподготовку. Наконец, именно на интеллигенцию в советские времена падала основная тяжесть так называемой «общественной работы».

Стоит ли после этого удивляться, с одной стороны, недовольству своим положением, а с другой, пассивности и апатии, наивной вере, что «все образуется», когда к власти придет «свой», который, наконец, «поймет и оценит».

Наступление «спокойных времен» покончило с перманентными ротациями и перетрясками кадров, но зато породило настоящую геронтократию /власть старцев — греч./, т. е. засилье несменяемых стариков, возможно, когда-то и имевших заслуги перед Отечеством, но теперь мечтающих лишь о том, как бы умереть на своем посту.

Но главной бедой формирования новых поколений интеллигенции было все же не то, что среди её мэтров было много старцев. Основная трагедия заключалась в том, что пробившиеся к пирогу власти и славы проталкивали сюда и своих знакомых, родственников и потомков. Семейственность и клановость — вот что породило новую формацию интеллигенции, погубившей Советский Союз. Бурно протекавший последние три десятилетия существования СССР процесс имущественного расслоения населения сказался на положении интеллигенции самым непосредственным образом. Именно с того периода, когда качество получаемого в общеобразовательной школе образования значительно ухудшилось благодаря перегруженности учебной программы и трудности усвоения материала из-за «педагогических» новаций чиновников Минпроса, начали бурно расцветать «специализированные» школы для детей элиты. Впрочем, и общеобразовательные школы разных районов одного города с различным социальным составом населения, резко отличались друг от друга качеством преподавания, контингентом учащихся и их жизненными установками.

Еще в начале 70-х годов группой социологов «было проведено обследование жизненных планов школьников восьмых классов, родители которых принадлежали к разным социальном группам. Одна группа школьников обучалась в школе в центре г. Новосибирска, и здесь были сосредоточены дети в основном номенклатурных работников. Другая группа детей была обследована в школе на окраине города. Обнаружилась резкая разница между семьями, в которых проживали эти дети, по имущественному признаку, по уровню доходов в пользу первой группы. Но главное заключалось в том, что дети первой группы видели себя в будущем исключительно на позициях в области управления, науки, культуры, просвещения, заглядывая при этом вперед на 15−20 лет. Дети из второй группы едва могли представить себе свою жизнь в ближайшие два-три года, а будущие позиции связывали либо с профессиями рабочих, либо со сферой услуг, торговли и общественного питания. (Ф.М.Бородкин. Социальная политика. М., 1989. С. 255).

Что ж, прошло тридцать лет, и мы знаем, кто правит нами.
Итак, представители советской элиты, среди которых были и вполне хорошие, и даже выдающиеся люди, хотели обеспечить своим детям хорошее будущее. Первым шагом для этого является успешное окончание спецшколы. Если дитя не проявляет особых успехов, то при наличии денег можно нанять репетитора, который «натаскает» любого балбеса как следует.

Далее для успешной карьеры отпрыск следует в элитный вуз. О том, насколько были недоступны для простых смертных вузы типа ЛИТМО или ряд факультетов МГУ, ЛГУ и т. д., мы имеем лишь приблизительное представление. В период горбачевской гласности 1986−1988 гг. появился сравнительно небольшой ряд публикаций о закрытости элитарных вузов, о блате и взятках администраций престижных университетов, о закончивших с отличием учебу «позвоночниках», не владеющих четырьмя действиями арифметики, а также о бедственном положении провинциальных вузов. Впрочем, скудный поток публикаций на эту тему быстро иссяк. Перепуганная элита решила, что народ и так узнал больше, чем ему нужно, и направление публикаций на темы высшего образования разно изменилось. Пошли статьи и глубокомысленные «исследования» о том, что высшее образование и должно стать уделом элиты, и что ему необходимо быть платным, «как во всех цивилизованных странах». Ну, а затем произошла простая легализация ранее сложившегося неравенства доступа на получение высшего образования, особенно гуманитарного.

Дети элиты учились, как могли, поступали в аспирантуры, ординатуры, адъюнктуры, защищали диссертации. По многим общественным наукам это было совсем не сложно, особенно если есть «рука». Например, в такой специфической научной дисциплине, как история КПСС, за пятилетку 1981−1986 гг., защищено было около 300 докторских и почти 1800 кандидатских диссертаций. Не сомневаюсь, что среди них были и серьёзные исследования, но реальная научная ценность большинства из них если не равна, то стремится к нулю.

Ну, и наконец, приблизившись к четвертому десятку и набрав определенный житейский опыт, молодые специалисты устраивались на работу. Финансовая поддержка родителей позволяла не испытывать сложностей бытия живущих на нищенский казенный оклад молодых специалистов, родственные и дружеские связи семьи обеспечивали подходящие синекуры.

Так происходило постепенное складывание верхушки интеллигенции в «малый народ», в замкнутую касту, стоящую над народом и презирающую его. С интересами, нацеленными лишь на собственное благополучие. Причем благополучие это понималось лишь как идеализированное западное общество потребления. Да, эта формация интеллигенции мечтала «жить», как на Западе. А к «этой» (т.е. нашей) стране у этой касты было отношение лишь как к стране проживания, которая будет достойна их, своих великих сынов, если станет чем-то похожей на Запад. Своего рода символом «малого народа» является внук неплохого детского писателя и сын газетчика-правдиста, бывший премьер, со следами явного физического вырождения на лице, причмокивающий и чуть ли не хрюкающий. Передовой интеллигенции, что просила «социализма с человеческим лицом», затем славила «революцию о лицом Ростроповича», в конечном счете оказался нужен колониальный капитализм с лицом Гайдара.

Но разговор о «малом народе» будет не полон, если мы не затронем

ОДИН СКОЛЬЗКИЙ ВОПРОС

Речь идет о т.н. «еврейском вопросе», конкретно о непропорциональной доле евреев в интеллигентских профессиях. Думается, что этот вопрос не столь значителен, как о нем говорят.

Как ни парадоксально, о чрезмерном преобладании евреев в науке и искусстве и вообще в «передовом обществе» много и охотно говорят как сами евреи (точнее, сионисты), так и антисемиты. Первые видят в этом доказательство особой одаренности еврейства, вторые — доказательство полного засилья евреев в России. И для вящей убедительности и те, и другие осыпают нас цифрами и фактами, которые трудно, а по большей части невозможно проверить, о числе евреев в тех или иных отраслях науки, культуры, образования. В силу этого мы не будем приводить цифры, возьмем лишь за аксиому, что евреев очень много среди работников умственного труда и что в силу определенных причин, эти работники склонны увлекаться различного рода либеральными теориями. «Вопрос» этот носит в значительной степени психологический характер.

Например, еврейский юноша из семьи не обязательно докторов наук, а, допустим, зубных техников, «срезается» на экзаменах в престижный вуз. Разумеется, с еврейской точки зрения, причина провала ясна: негодяи-антисемиты из приёмной комиссии сделали всё, чтобы навредить одарённейшему представителю одарённейшего народа. Зато поступление еврея в вуз является, опять-таки с еврейской толки зрения, лишним доказательством гениальности еврейства.

Но большинство евреев всё же получало образование, дающее возможность иметь профессию, не связанную с физическим трудом. Этому способствует ряд обстоятельств: и то, что евреи сконцентрированы в крупных вузовских городах, где действительно легче получить образование, и то, что на это направлены жизненные установки еврейской семьи, даже далекой от иудаизма, направленные на получение детьми профессии, желательно не связанной с материальным производством, но с получением материальных благ; и, наконец, взаимная поддержка, клановость и групповщина, Что касается особенной творческой одаренности евреев, то ее не больше и не меньше, чем у других народов. То обстоятельство, что в советской, а тем более, в современной «российской», науке и культуре численно преобладают евреи при общем сером фоне культуры и почти полностью исчезнувшей науке — лучшее доказательство именно отсутствия какой-либо особенной творческой одаренности еврейства.

После большевистской революции новые власти нуждались в евреях как в квалифицированном меньшинстве. Евреи считались «угнетенными» при «старом режиме», и это обеспечило им возможность активно пополнять ряды новой, советской, интеллигенции. После того, как Сталин значительно ограничил число евреев в политическом руководстве страны (обстоятельство, на основании которого мировое еврейство так ненавидит его), евреи с еще большей энергией, рванули в науку и культуру.

Так и сложилось преобладание еврейского этнического элемента среди слоев интеллигенции. Само по себе это не так уж и страшно, хотя подобное утверждение и вызовет праведный гнев чрезмерно зацикленных на «еврейском вопросе» патриотов. Какой-нибудь бухгалтер Рабинович, хирург Коган или академик Иоффе, трудясь по мере сил, служили верой и правдой России, искренне считая её своей Родиной. Можно вспомнить и художника Левитана, чуть ли не самого русского из художников, философа Шестова, и многих других. Нет, главная беда вызвана не обилием евреев среди интеллигенции, а тем, что немалая, в том числе и вся «передовая» часть интеллигенции, независимо от её этнической принадлежности, оказалась сионизированной. Самые худшие стороны еврейского характера — самоуверенность, корыстолюбие, лживость и в особенности космополитизм — оказались присущи «русской» интеллигенции конца XX века. При этом многие хорошие черты еврейского характера трансформировались в свою противоположность: любовь к знаниям — в стремление получить «корочку», взаимовыручка выродилась в заурядную групповщину и т. д. Словом, произошло то, что отмечал ещё относительно Древнего Рима своего времени Луций Анней Сенека: «обычаи этого преступного народа [иудеев] настолько укрепились, что широко распространяются во всех странах; побежденные навязали свои законы победителям».

Но в чём же заключается конкретно сионизация интеллигенции? Это — безграничный космополитизм, убеждение, что Россия лишь «страна пребывания» и что есть где-то «земля обетованная» (то ли на Ближнем Востоке, а скорее на Дальнем Западе). Словом, распространение идей, настроений и вкусов «Малого народа» — это и есть сионизация. Космополитизм и оторванность «образованного слоя» существовали всегда, в том числе и в России, и без еврейскою влияния, но нельзя не признать справедливость утверждения знаменитого немецкого историка Теодора Моммзена, назвавшего еврейство «действенным ферментом космополитизма и национального разложения.»

Итак, еврейская, в значительной мере, и сионистская, полностью, по духу верхушка интеллигенции составила «Малый Народ», который сыграл такую зловещую роль в нашей недавней истории. Поэтому, нельзя ни преувеличивать роль евреев в текущих событиях и считать злодеем какого-нибудь бухгалтера Рабиновича, ни закрывать глаза на роль сионизма.

Впрочем, не менее роковую роль в истории СССР сыграла

НАЦИОНАЛ-ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ И НАЦИОНАЛ-БЮРОКРАТИЯ

Наша страна всегда была многонациональной. Её «культурный слой» комплектовался из представителей многих народов и русская интеллигенция как в имперский, так и в советский период была полиэтничной. Но наряду с общеимперской и всесоветской интеллигенцией существовала как составная честь её национал-интеллигенция, т. е. интеллигентская прослойка, обслуживающая местные этносы на окраинах.

Начиная с 1920-ых годов в союзных, автономных республиках и других национально-территориальных образованиях проводилась политика «коренизации» (официальный термин), т. е. форсированное создание национальных кадров. В результате сложился мощный слой национал-интеллигенции, для которой принадлежность к коренной нации, зачастую заменявшая интеллект, автоматически обеспечивала возможность быстрого продвижения по служебной лестнице, чем более толковым, но не «коренным». В республиках появились группы населения, ощущавшие себя с одной стороны, элитой по отношению к занятым в основном в материальном производстве «инородцам», с другой стороны, испытывавшие комплекс неполноценности по отношению к Центру, где требования к уму были выше и подняться наверх было сложнее.

В принципе, для первых лет советской власти это было правильной мерой, привлекающей на службу общему для всех государству наиболее дельных и способных людей, вышедших из инертных масс национальных окраин. Однако подобная коренизация продолжалась и после того, как была ликвидирована неграмотность и культура коренного населения республик поднялась на среднесоюзный уровень, а нередко, и превосходя его. В результате во всех союзных республиках и в большинстве автономий РСФСР сложился громадный слой национал-бюрократии, занимавшей свои посты лишь благодаря принадлежности к коренной национальности. В ряде республик ситуацию усиливало преобладание клановых и племенных отношений. В результате такой республикой правили даже не просто представители коренной национальности, а выходцы из определенного племени. Заметим, что нередко в «своей» республике сама коренная национальность оставалась национальным меньшинством или незначительно превосходила русское население.

Деловые качества республиканской национал-бюрократии были невысоки. Отчасти это объяснялось тем, что наиболее способные из национальных кадров делали карьеру в Москве во всесоюзном масштабе, входя в высший круг советской элиты. Остававшиеся на воеводстве в автономиях национал-бюрократы всегда могли опираться на присланных из союзного центра своих русских заместителей. Разумеется, за успехи слава и повышения доставались национальным кадрам, за неудачи виновными «стрелочниками» оказывались русские.

Коренизация привела также и росту национал-интеллигенции. Каждая союзная республика должна была иметь Академию наук, симфонический оркестр, театр, каждая автономная — университет. Понятно, что обслуживать все эти «культурные очаги» непременно должны были лишь «коренные». И это привело к тому, что коренные жители республик в значительной степени шли в управление и в «культуру». Прозаическая работа на заводах и шахтах, в транспорте и строительстве стала уделом русских жителей республик. Хотя русские вместе с обрусевшими представителями других этносов составляли значительную, а нередко и большую часть населения республики (к тому же зачастую русские были, если можно так выразиться, более коренными жителями этих земель, чем основной народ республики), фактически они были людьми второго сорта в значительной части СССР. Получить нормальное образование, удовлетворять культурные запросы на родном языке, продвигаться по службе в соответствии со способностями и заслугами для русских в большинстве союзных республик и во многих автономиях РСФСР стало затруднительно. Таким образом, для русских на значительной части СССР существовала дискриминация по национальному признаку.

У властвующей в союзных и автономных республиках политической элиты складывался с одной стороны, комплекс неполноценности по отношению к Москве, а с другой стороны, чувство высокомерия по отношению к занятым на материальном производстве русским «трудягам». Не приходится удивляться после этого тому, что именно республиканские партийные органы к концу советской эпохи были насквозь пропитаны антирусским шовинизмом, и их руководители возглавили «парад суверенитетов», разделив сверхдержаву на удельные княжества.

Своего рода рекордсменом по доле интеллигенции плюс бюрократии в общей численности населения стала Эстония — 40% всего трудоспособного населения среди эстонцев относились к категории лиц умственного труда, в том числе 28% - лица творческих профессий (в то время как среди русских, живших в республике, лишь 7% занимались интеллигентской длительностью). Повторим, что все это относилось еще к советскому периоду.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Общий вывод весьма прост: два раза за XX век интеллигенция предала русский народ и обрекла его на нищету, голод, войны, упадок культуры. Тот благородный миф, который интеллигенция создала сама о себе как о некоей всегда передовой и прогрессивной силе, несущей в народ разумное, доброе, вечное, потускнел на глазах.

Может возникнуть вопрос: не отказаться ли вообще от употребления термина «интеллигенция», «интеллигент», и не заменить ли его на западный термин интеллектуал"? Думаю, что всё-таки не стоит. Во-первых, само это понятие стало составное частью русской национальной культуры. Во-вторых, это будет выглядеть конъюнктурщиной. И, наконец, в-третьих, была, есть и будет другая, национально мыслящая интеллигенция, охватывающая миллионы трудящихся на благо Отчизны людей самых разных профессий, взглядов и национальностей, которые своим неустанные трудом постоянно реабилитируют столь загаженное «Малым Народом» слово.

Но все считающие себя интеллигентами должны отдавать себе отчет о той разрушительной работе, что произвела над страной верхушка интеллигенции, направляемая «Малым Народом». И только напряженной работой по исправлению ошибок и возрождению Державы может интеллигенция заслужить прощение потомков!
Сергей Викторович Лебедев, доктор философских наук, профессор (Санкт-Петербург)