В защиту Федора Сологуба

Отклик на статью Александра Пономарева «Искусство и искус»

Всё это я написал не в расчёте на то, что кто-то прочитает. Но так уж получилось. Должен был я это сказать, потому что мне есть что сказать. А всех остальных я уже выслушал, так что понял: никто ничего нового, кроме того, что мне уже (от них) известно, — не сообщит.
Тогда натурально, — слово альтернативной критике.

«…сатанизм Скрябина в музыке и Соллогуба в поэзии…». Из одной фразы предыдущей статьи, откуда я взял данный отрывок, в которой походя (как нечто само-собой разумеющееся, известное) говорится, вернее — упоминается, о творчестве русского поэта-символиста Ф.Сологуба. Не знаю как там насчёт Скрябина, — я не знаток. Но здесь… Здесь я уж не выдержал, давно уже хотел сказать: ну уж нет! — и Вашему Дунаеву также от меня лично.
Может всё это написанное никто и не прочитает, — пусть; меня это мало волнует. Но всё же…

Что же это такое происходит? Изваляли моего Сологуба в грязи (начиная с наглого развратника Парамонова из вонючей дыры под названием «радио Свобода», — и до настоящего момента — все кому не лень) — донельзя, до невозможности.
Но никто ни единым словом, — никак! не обмолвился о действительном — в его творчестве, а не об «искусственном», никто даже не потрудился взглянуть на весь его трагизм. Напротив, все лишь глумились над поэтом, подчас занимаясь какими-то фантастическими измышлениями, в меру своей испорченности (а то и извращённости)! Оттуда, наверно, и черпаются доказательства для всего того вздора, который мне удалось услышать про Ф. Сологуба (Тетерникова).

Я уж не говорю, о простейшем сострадании к человеку (не робот ведь сочинял все стихи). «Как, мол, он дошёл до жизни такой»? При этом, авторы говорят о «высоких материях"…
Что же? Придётся тогда привести несколько его стихов, которые, несомненно, свидетельствуют о «сатанизме».

+ + +

Трепещет робкая осина,
Хотя и легок ветерок.
Какая страшная причина
Тревожит каждый лепесток?

Предание простого люда
Так объясняет страх ветвей:
На ней повесился Иуда,
Христопродавец и злодей.

А вот служители науки
Иной подносят нам урок:
Здесь не причем Христовы муки,
А просто длинный черешок.

Ученые, конечно, правы,
Я верю умным их словам,
Но и преданья не лукавы,
Напоминанья нужны нам.
15 августа 1886

+ + +

Не люблю, не обольщаясь,
Не привязываюсь к ним,
К этим горько-преходящим
Наслаждениям земным.

Как ребенок, развлекаюсь
Мимолетною игрой,
И доволен настоящим —
Полднем радостным и тьмой.
3 июля 1896

+ + +

О жизнь моя без хлеба,
Зато и без тревог!
Иду. Смеется небо,
Ликует в небе Бог.
Иду в широком поле,
В уныньи темных рощ,
На всей на вольной воле,
Хоть бледен я и тощ.
Цветут, благоухают
Кругом цветы в полях…
И тучки тихо тают
На ясных небесах.
Хоть мне ничто не мило,
Все душу веселит.
Близка моя могила,
Но это не страшит.
Иду. Смеется небо,
Ликует в небе Бог.
Пусть жизнь моя без хлеба,
Зато и без тревог!
26 сентября 1898

+ + +

Я люблю мою темную землю
И в предчувствие вечной разлуки
Не одну только радость приемлю
Но смиренно и тяжкие муки

Ничего не отвергну в созданьи
И во всем есть восторг и веселье
Есть великая трезвость в мечтаньи,
И в обычности буйной — похмелье.

Преклоняюсь пред Духом великим
И с Отцом бытие мое слито,
И созданьем Его многоликим
От меня ли единство закрыто!
5 августа 1896

Расточитель

Измотал я безумное тело,
Расточитель дарованных благ,
И стою у ночного предела,
Изнурен, беззащитен и наг.

И прошу я у милого Бога,
Как никто никогда не просил:
— Подари мне ещё хоть немного
Для земли утомительной сил.

Огорченья земные несносны,
Непосильны земные труды,
Но зато как пленительны весны,
Как прохладны объятья воды!

Как пылают багряные зори,
Как мечтает жасминовый куст,
Сколько ласки в лазоревом взоре
И в лобзании радостных уст!

И еще вожделенней лобзанья,
Ароматней жасминных кустов
Благодатная сила мечтанья
И певучая сладость стихов.

У Тебя, милосердного Бога,
Много славы, и света, и сил.
Дай мне жизни земной хоть немного,
Чтоб я новые песни сложил!
13 июня 1917,
Княжнино, под Костромой

+ + +

Злоба Христа проклинает,
Втайне Его предаёт,
Въяве Его распинает,
Тело Его стережёт.
Умер Христос, и печати
Злобы на гробе Его.
В станах ликующей рати
Злое гремит торжество.

Но не смятеньем испуга
Дышит апостольский зов:
«Братья, любите друг друга!
Благословляйте врагов!»
Пусть Его тело зарыто,
В ад Он душою сошел,
В область, где столько сокрыто
Наших страданий и зол.

Все, что во мраке томилось,
Сбросило тягостный гнет,
Сердцем к Христу обратилось,
Радостно Господа ждет.
В сердце не молкнет тревога,
Думы и грезы кипят, —
Это — дыхание Бога
В наш опускается ад.

Бог наш восстанет из гроба,
Бог всемогущий, — пред Ним
Дрогнут коварство и злоба,
И расточатся, как дым.
Жаркий, как веянье юга,
Призыв услышим мы вновь:
«Братья, любите друг друга!
Благословляйте любовь!»
17, 18 марта 1891
(Опубликовано в газете «Петроградский голос», N 22, 31 января / 13 февраля 1918 г.)

У стен обители

Пылают смрадно адовы
Разверстые врата.
Святая в кольца гадовы
Обитель обвита.
Над тихою лампадою
Померкла синева.
Под старою оградою
Огнем сожглась трава.

Но чую дуновение
Прохладных райских рос,
И знаю, — в дни гонения
Придет к земле Христос.
Свершатся упования,
Крестом мы победим,
И вражьи беснования
Развеются, как дым.
1918
(Опубликовано в газете «Петроградский голос», N 20, 28 января / 10 февраля 1918.)

В кольцах Змия

Как сладко мы тебя любили,
Россия милая моя,
И как безумно погубили
Под свист чужого соловья!

Как обратили мы нелепо,
Чужим внимая голосам,
В тоскливо-мглистый сумрак склепа
Великой славы светлый храм!

Но в напряженных кольцах Змия,
Меня обнявших и алтарь,
В тебя, несчастная Россия,
Я верю, верю, как и встарь!

Молюсь, тоскою пламенея,
Чтобы опять ты расцвела,
Мечте мила, как Дульцинея,
И, как Альдонса, весела!
1918
(Опубликовано в газете «Петроградский голос», N 45, 28 марта 1918.)

У ног распятого Христа

Не до конца на растерзанье зверю
Моя Россия отдана,
Покрова сон развеется, — я верю,
И не смущен я бредом сна.

Как некогда идущему в Женеву
Виденье было у креста,
И я в пути святую видел Деву
У ног распятого Христа.

Пречистые лились обильно слезы,
Но улыбалися уста,
Невинно воскресающие розы
У ног распятого Христа.

Повеяла таинственная сила,
Приникла к долу высота,
И Матерь Божия мне говорила
У ног распятого Христа:

«Воскреснет Бог! Ликующему зверю
Царить не век, погибнет Зверь.
Я плачу, но в восстанье Сына верю,
И ты, тоскующий, поверь».
1918
(Опубликовано в газете «Жизнь», N 13, 28 апреля / 11 мая 1918.)

Воскреснем!

В дни созидаемого ада
Сам утешения найдешь.
Опять в Россию верить надо,
Событий отвергая ложь.

Легко Россия победима,
Как в те забытые года,
Когда от степи и от Крыма
К нам за ордою шла орда,

Когда-то шведы, то поляки,
То сам надменный Бонапарт
Границ передвигали знаки
Над тесной пестротою карт.

Но неожиданно из пепла
Россия возникала вновь.
Молись, чтоб Русь опять окрепла,
И сердце к чуду приготовь.

Могильный камень снова треснет,
Отрадно-вешний грянет гром,
И наша родина воскреснет,
Опять спасенная Христом.
1918
(Опубликовано в газете «Петроградский голос», N 73, 21 апреля / 4 мая 1918.)

Вот, кстати, и ответ на то почему Парамонову с радиостанции «Свобода» нужно было глумиться и изгаляться всевозможно над единственным «из народа» — представителем русской интеллигенции начала ХХ в. (кроме Есенина): ни над Мережковским, ни над Белым, ни над Брюсовым, ни над Гиппиус. И Блока он так не отметил (хотя и относительно его нечто было сказано, но лишь, наверное, потому что русский Блок в поэме «12» упомянул Христа, пусть и в искаженном виде). Лютой, зверской ненавистью отмечена свобода «свободного мира».

Разве такие стихи, разве это можно было простить Ф. Сологубу, несмотря на его явные «заслуги прошлого»? Конечно — нет! Но где же здесь, вернее — в чём: «маг и кудесник»? Всё в стихах четко, просто и понятно. Увидевший черта (а Сологуб понял, в тот революционный момент, с кем имеет дело), как он на самом деле выглядит, автоматически сразу становится ненавистен ему — гораздо более чем до этого; сатана не содержит милости, и особенно все это заметно — по отношению к тем, кто рассказывает о нем, и отвергает все его ухищрения ради благодати Бога и родины (особенно когда эта родина — русская).
Нет, не тогда в 1902 г., когда поэт пишет стих о «спасении» его чертом, при этом дьявола называя с большой буквы, видит его «во всей красе», — а по-настоящему: во время революционной действительности, когда открылись духовные очи поэта, и пелена спала с глаз.

В другом же случае страстного, скажем так, отношения к Ф. Сологубу выступает, как ни странно явный оппонент Парамонова. При всем этом, совершенно непонятно: почему, и отчего уважаемый, и маститый литературовед и литературный критик в одном лице в передаче от 3 января 2004 г. на радио «Радонеж» утверждал, что творчество Сологуба — нехристианское? То ли совершенно — то ли совсем: не очень сейчас помню (да и какая разница). «Творчество Сологуба — неправославное». Из чего это следует? Не из приведенных ли здесь примеров?

Может быть, Ф. Сологуб (Тетерников) по каким-то причинам не любил Россию? Обратим внимание теперь на этот также — существенный момент. Так иногда бывает: Бог имеет значение непосредственно большее, чем богодухновенная земля. И мистицизм родины уступает (а то и вовсе пропадает) понятию Бог.
Но читаем, и что же?

+ + +

Забыв о родине своей
Мы торжествуем новоселье
Какое буйное веселье!
Какое пиршество страстей!

Но все проходят, гаснут страсти,
Скучна веселость наконец;
Седин серебряный венец
Носить иль снять не в нашей власти.

Все чаще станем повторять
Судьбе и жизни укоризны,
И тихий мир своей отчизны
Нам все отрадней вспоминать.
30 сентября 1898

ГИМНЫ РОДИНЕ

1

О Русь! в тоске изнемогая,
Тебе слагаю гимны я.
Милее нет на свете края,
О родина моя!

Твоих равнин немые дали
Полны томительной печали,
Тоскою дышат небеса,
Среди болот, в бессильи хилом,
Цветком поникшим и унылым,
Восходит бледная краса.

Твои суровые просторы
Томят тоскующие взоры
И души, полные тоской.
Но и в отчаяньи есть сладость.
Тебе, отчизна, стон и радость,
И безнадежность, и покой.

Милее нет на свете края,
О Русь, о родина моя.
Тебе, в тоске изнемогая,
Слагаю гимны я.
6 апреля 1903

2

Люблю я грусть твоих просторов,
Мой милый край, святая Русь.
Судьбы унылых приговоров
Я не боюсь и не стыжусь.

И все твои пути мне милы,
И пусть грозит безумный путь
И тьмой, и холодом могилы,
Я не хочу с него свернуть.

Не заклинаю духа злого,
И, как молитву наизусть,
Твержу всё те ж четыре слова:
«Какой простор! Какая грусть!»
8 апреля 1903

3

Печалью, бессмертной печалью
Родимая дышит страна.
За далью, за синею далью
Земля весела и красна.

Свобода победы ликует
В чужой лучезарной дали,
Но русское сердце тоскует
Вдали от родимой земли.

В безумных, напрасных томленьях
Томясь, как заклятая тень,
Тоскует о скудных селеньях,
О дыме родных деревень.
10 апреля 1903

Жестокие дни

Ожиданья дни жестоки.
Истомилася любовь.
На враждующем востоке
Льется братьев наших кровь.

И, о мире воздыхая,
Слезно Господа моля,
Вся от края и до края
Стонет русская земля.

Слезы матери печальной!
Кто ведет вам поздний счет?
Кто стране многострадальной
Утешенье принесет?
3 декабря 1904

+ + +

Умертвили Россию мою,
Схоронили в могиле немой!
Я глубоко печаль затаю,
Замолчу перед злою толпой.

Спи в могиле, Россия моя,
До желанной и светлой весны!
Вешней молнии брызнет струя,
И прольются весенние сны,

И разбудят Россию мою,
Воззовут от могильных ночей!
Я глубоко тоску затаю,
Я не выдам печали моей.
1918
(Опубликовано в газете «Петроградский голос», N 32, 11/24 февраля 1918.)

Ничего не понятно. Что-то тут не сходится, — где же здесь то о чем мне говорили, где «мистические туманы», наконец? Где «наш маг и кудесник»?

Ага, теперь, кажется, начинаю понимать: просто два критика, принадлежащие двум противоположным лагерям, как и советские критики, которых можно отнести к третьему лагерю, по необъяснимым, представляющимся сверхъестественными, — причинам не узрели очевидного, нисколько не скрываемого как самим поэтом, так и издателями его. Посмотрели, значит, книгу и увидели… ничего такого для себя важного. Странное, «особое» зрение. Впрочем, ничего странного; здесь везде нет даже сравнительного субъективного («за и против», исходящие от одной своей идеи; одно только — «за» без «против»), а об объективном и подавно: вообще говорить не приходится.

От себя скажу лишь, что даже у С. Есенина, которого ценю, — не встречал сразу столько боголюбивых, и патриотических, в высшем смысле слова, стихов, которые мне посчастливилось встретить у Ф. Сологуба!

+ + +

Пой по-своему, пичужка,
И не бойся никого.
Жизнь — веселая игрушка
И не стоит ничего.

Что бояться? Зачарует
Змей, таящийся в лесу, —
Или запах твой взволнует
Кровожадную лису, —

С высоты ли ястреб комом
На тебя вдруг упадет, —
Из ружьишка ль с дряблым громом
Человечишка убьет, —

Что ж такое! Миг мученья
Тонет в бездне роковой,
Но не гаснет вдохновенье.
Пой же, маленькая, пой!
25 августа 1925