 |
| Русская линия | Владимир Шульгин | 12.06.2006 |
Судя даже по тем немногим данным, имеющимся в нашем распоряжении, можно заключить о значительном интересе этого знаменитого критика западной либеральной демократии к русским делам и русской истории. Примечательно в этой связи письмо Т. Карлейля к Александру Герцену, написанное 13 апреля 1855 г. Проживая в 50−60-е годы XIX века в Лондоне, Герцен неоднократно встречался с Карлейлем [2]. Английская исследовательница Моника Патридж, в частности отметила, что русский социалист-эмигрант, оказавшийся в английской столице, ещё до основания своей «Вольной типографии», вошёл не только в общение с социалистами и демократами (Р.Оуэном и др.), но и «был введён» в кружок Т.Карлейля. Переписка между ними возникла ещё раньше, когда Карлейль находился в Германии, занимаясь сбором материала о биографии Фридриха Великого. Инициатором личного знакомства явился сам Карлейль, на которого «произвели сильное впечатление» герценовские «С того берега» и «Письма из Франции и Италии», печатавшиеся по-немецки. М. Патридж, основываясь на свидетельстве жены Т. Карлейля, сообщает, что два мыслителя впервые встретились 21.12.1852 г., сойдясь в своём отрицательном отношении «к ужасам кровавых революций», но разойдясь в вопросе о демократии и социализме [3]. Об этом коренном расхождении английского консерватора и русского социалиста как раз свидетельствует рассматриваемое письмо Карлейля Герцену.
По-английски это письмо было опубликовано Е. Карром в приложении к его биографическому исследованию о Герцене и Огарёве [4]. В переводе на русский язык это примечательное письмо было помещено в академическом издании «Былого и дум» [5].
Карлейль вначале сослался на заинтересовавшее его лондонское публичное выступление Герцена о развитии революционных идей в России, которое свидетельствовало, по словам англичанина, о его «могучем духе и большом таланте». Тут же он отметил и заслуживающую уважения «трагическую честность» Герцена, хотя с общественно-политической позицией последнего англичанин-консерватор был совершенно не согласен. Далее Карлейль выступил апологетом Российской христианской империи ввиду духовной и общественно-политической деградации Запада. Он писал: «…должен признаться, что с моей стороны ни прежде, ни тем более теперь… не было ни малейшей надежды на „Всеобщие Выборы“ в любом их проявлении:… я несравненно больше предпочитаю именно Царизм или Гранд-Тюркизм — той чистой анархии., рождающейся от „Парламентского Красноречия“, Свободной Прессы и подсчёта голов. „Аch! Mein lieber Sulzer, Er kennt nicht diese verdammte Race!“ [6], — однажды сказал Фридрих Прусский; и он высказал печальную правду. В вашей огромной стране, которую я всегда почитал огромным, неясным „Даром Провидения“, смысл которого ещё не известен, до сего дня очевиден один талант, в котором она первенствует и который даёт ей мощь, далеко превосходящую другие нации: это талант (ничем не заменимый для всех наций и всех созданий и беспощадно взыскиваемый с них под угрозой кары), талант смирения, который именно сейчас вышел из моды в других местах! И я нисколько не сомневаюсь, что отсутствие его будет, рано или поздно, вымещено до последнего фартинга и принесёт с собой страшные банкротства. Таково моё печальное верование в эти революционные времена» (выделено автором — В.Ш.) [7].
Примечательные, по сути пророческие, высказывания Карлейля идейно перекликаются с аналогичными заявлениями П.Я.Чаадаева и вообще с выводами русской свободно-консервативной мысли, поскольку её идейно-нравственной основой всегда было Христианство. В «Апологии сумасшедшего», письмах к Пушкину и другим лицам, Чаадаев развивает известную мысль Первого философического письма, (о том, что провиденциальная задача России — «послужить каким-то важным уроком для отдалённых поколений, которые сумеют его понять»), утверждая, что Русские «призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество». Чаадаев, предшествуя Карлейлю, далее прямо указывает на «великое будущее» России, вытекающее, в числе прочего, из наличия у нашего «великого народа» церкви «столь смиренной, иногда столь героической». Тем более, что на Запад по Чаадаеву (и здесь тоже полное созвучие с Карлейлем) «надвигается ужасная гибель», но, по сути, это есть рождение «нового мира», обновлённого во Христе. Роль России здесь ключевая, «ей выпало на долю особое предназначение в этом мире., и русский народ, великий и мощный, должен,… во всём не подчиняться воздействию других народов, но с своей стороны воздействовать на них». Наша цель, как справедливо Чаадаев её определил в письме к Ф.И.Тютчеву, — осознать свою православную «великую идею», «заложенную в нашу душу рукой провидения» вместе с соединённым с ней «духом покорности», «привязанности к государю», «пристрастием к самоотвержению и самоотречению» и понимать последнее, как следствие первого — русской христианской идеи (курсив автора — В.Ш.) [8].
Очевидно, что приведенные выше апологетические суждения Томаса Карлейля в адрес Российской империи и Русского православного царства не были чем-то случайным. О симпатиях Карлейля к царской России утверждал его американский друг, также известный консервативный мыслитель, Ралф Эмерсон, бывший в общении с ним на протяжении почти полувека, с 1833 г. до самой смерти Карлейля в 1881 г. Выступая в феврале 1881 года в Бостоне, на собрании, посвященном памяти скончавшегося английского мыслителя, уже будучи и сам на пороге вечности, Эмерсон дважды обратил внимание американской аудитории на русские христианско-монархические сочувствия Томаса Карлейля. Последний, по словам Эмерсона, в своём противостоянии либеральному радикализму и «презрении» к демократам, с надеждой взирал на Россию: «Он относился к ним (демократам — В.Ш.) с презрением; они исповедовали свободу, а он стоял за рабство; они восхваляли республики, а он любил Русского Царя. Они восхищались Кобденом и свободой торговли, а он выступал за протекционизм в политической экономии., они превозносили моральные увещания, он выступал за казни и другие милые жестокости английского права».
В заключительной части своей речи Эмерсон вновь говорит о почитании Карлейлем Николая I как царя и императора-героя в тревожной обстановке европейской социальной революции 1848 г. По словам Эмерсона, победы русского царя, равно как и крах французского «лжеца» Луи Филиппа, сообщали всему облику Карлейля торжественный восторг и удовлетворение. Он видел в этих событиях доказательство «наличия во вселенной Божественной правды и справедливости»: «Царь Николай был его героем; в бесславной Европе, где троны падали как карточные домики и не находилось никого из монархов, кто обладал бы сознанием своей правоты, столь необходимым для сражения за свою корону., лишь он один верил, что поставлен Господом Вседержителем править своей империей и, споспешествуемый Богом, имел решимость стоять до конца» [9]. Итак, Николай Первый был единственным героем «Сорок восьмого года» для печального и «серьезного» Карлейля, «ощутившего пришествие беды» и надеявшегося на торжество Провидения.
Наблюдения Эмерсона, на наш взгляд, позволяют увидеть еще одно совпадение английской и русской консервативной идеи — в данном случае по важнейшей для всей европейской консервативной мысли проблеме, а именно по вопросу о причинах падения христианских монархий на континенте. Монархия падает задолго до её формально-окончательного падения, и это происходит как в среде правящей элиты (и это — основной фактор), так и в душах самих монархов, постепенно «в духе времени» теряющих сознание своего Божественного права власти, нисходящих в сознании своей власти до уровня «слуг народа», первых чиновников в государстве. Лучше других среди наших мыслителей и по-своему оригинально «повторил» размышления Карлейля о закономерной деградации европейского монархизма В.В.Розанов в целом ряде своих работ. Именно эта духовная деградация, оказывающаяся отражением растущего атеизма и вытекающей из него секуляризации, является главной основой европейского кризиса идеи монархии и оскудения жизни вообще. Розанов отмечал это в 1895 г., восклицая: «О, как давно следовало бы монархам Европы разбить свой скипетр, изломать корону, вместо того, чтобы до времени так жадно и жалко их удерживать». А позднее, в классической апологетической (в отношении идеи Царства) работе уточнял: «Фактическим революциям, какие совершились в Европе с 1649 по 1870 год, предшествовала незамеченная революция в представлениях народных о монархе…», когда он из помазанника Божиего превращался в первого чиновника и судился как таковой, когда терялось истинное провиденциальное чувство, оправдывавшее и славившее верховную власть монарха, защитника «горизонтов государственности» [10]. При этом Розанов был уверен в трансцендентальной онтологической истине и монархии, и церкви, которых стали недостойны «передовые», но пошлые европейцы. Он чаял, чтобы это затмение истины не произошло и в России.
Наблюдение за мыслями Т. Карлейля, высказанными в письме к русскому идеологу «народнического социализма» позволяет, на наш взгляд, прийти к выводу о больших научных возможностях, какие могут проистекать из сравнительного изучения русского и западноевропейского «идейного консерватизма», которое позволит выявить многие точки соприкосновения нашей и западной консервативной мысли, уточнить наши представления о её закономерном развитии в течение XIX—XX вв.еков.
Владимир Николаевич Шульгин, кандидат исторических наук, профессор Калининградского пограничного института ФСБ России
1. Ильина привлекла двойная мысль Карлейля об уникальности положительных качеств русского народа: русские умеют повиноваться и повелевать и последнее качество связано с первым. См.: Ильин И.А. Собрание сочинений: Кто мы? О революции. О религиозном кризисе наших дней. М., 2001. С. 42.
2. Володин А.И. Герцен и Запад // Литературное Наследство: Герцен и Запад. М., 1985. С. 29.
3. Патридж М. Герцен и Англия // Там же. С.49−50. См. также: Патридж М. А. Герцен и его английские связи // Проблемы изучения Герцена. М., 1963.
4. Carr E. Romantic Exiles. London, 1933, Appendix B, p.427−428.
5. Герцен А.И. Собрание сочинений в 30 томах. Т.11. С.537−538.
6. «Ах! Мой дорогой Шульцер, он не знает этого проклятого племени» (нем. яз. — В.Ш.).
7. Carr E. Ibidem, p.428; Герцен А.И. Указ соч. С. 537. Выражение Карлейля «the talent of obeying», которым он характеризует то достоинство русского народа, о котором идёт речь, в русском переводе передаётся как «талант повиновения». Я перевожу как «талант смирения», что представляется более точным, поскольку Карлейль имел ввиду именно сохранившееся в Русских живое христианское чувство. На этот талант как главнейшее достоинство человека указал сам Иисус Христос (Мф., 11−29).
8. Чаадаев П.Я. Статьи и письма. М., 1989. С. 48,157,159,221,232,341.
9. Emerson R.W. The Selected Writings / Ed. By B.Atkinson. New York, 1992, p. 838, 840−841.
10. Розанов В.В. О подразумеваемом смысле нашей монархии. СПб., 1912. С.48−53.
http://rusk.ru/st.php?idar=104384
Страницы: | 1 | |
