Не навреди!

По поводу выступления протоиерея Владимира Переслегина против «Русской линии»

Многоуважаемый протоиерей Владимир Переслегин, как и положено всякому честному служителю алтаря, обеспокоен тем, что в средствах массовой информации стала часто встречаться «хула на Церковь». В своей краткой, но весьма эмоциональной заметке (http://www.moral.ru/linia.htm) он выдвигает подобное же обвинение против «Русской линии», сайта, который всегда честно и последовательно поддерживает интересы Русской Православной Церкви, строя на этом и свои политические ориентации. Тем не менее, обвинение выдвинуто — по поводу «популяризации антихристианских писателей», типа Михаила Булгакова.

В самом деле, на «Русской линии» была помещена статья Дарьи Мельник о пьесе Булгакова «Бег». Статья была посвящена частному вопросу: речевому облику героев пьесы, прежде всего — ее главного персонажа: генерала Хлудова, реальным прототипом которого в жизни являлся легендарный участник белого движения — генерал Я.Слащев. Против студентки Дарьи Мельник многоуважаемый батюшка также выдвигает обвинение: а именно в том, что она не только любит и популяризирует творчество Булгакова, но и «воспроизводит дьяволиаду».

Наконец, в «деле» есть и третий обвиняемый фигурант: персонаж пьесы, который признается, что читал Библию от скуки ночью в генеральском вагоне. Библию прислал генералу архиерей. И потому признание генерала Хлудова, что присланную Библию он читал «от скуки», отец Владимир считает «издевательством над архиереем».

Четвертым и главным, очевидно, обвиняемым является сам автор пьесы «Бег» — Михаил Афанасьевич Булгаков, который и допустил оскорбление архиерея устами героя.

Попробуем разобраться в сути эмоциональных и резких высказываний многоуважаемого отца Владимира. Начнем с генерала Хлудова. По нелюбви к Булгакову батюшка, похоже, читал пьесу «Бег», не слишком вникая в характеры персонажей. А скорее — не вникая и в суть эстетических особенностей пьесы, да и в ее смысл. Разгневанный отец Владимир выхватил из контекста пьесы всего лишь три строки — и на этом зыбком основании строит свои нешуточные обвинения сразу против четырех «хулителей Церкви». Если бы отец Владимир прочел пьесу внимательнее, он бы, возможно, не стал спешить с обвинениями в адрес Хлудова. Между прочим, Хлудов хотя и «от скуки» читал Библию, но цитирует ее по памяти. Он единственный герой пьесы, который так тяготеет к библейским цитатам. И это не случайно. Вся его жизнь и трагедия его судьбы и характера — введены Булгаковым как блестящим художником в контекст Библии. Ясно, что в хлудовском признании — «от скуки» — больше позы, чем правды. Как же не заметил этого многоуважаемый батюшка? Может быть, и некое позерство героя само по себе является «издевательством над архиереем»? Разговаривает Хлудов с архиереем, действительно, без искательства и без приниженности, хотя и не сказать, что гордо или с каким-то вызовом. Манеру этого разговора диктуют обстоятельства, в которых находятся герои пьесы: боевой генерал, личным примером и мужеством удерживающий Крым от красных, и владыка Африкан, целиком и полностью зависящий от трусливого главнокомандующего, готового «удариться в бег». Разбираться в этих обстоятельствах подробно, значит, снова начать анализировать пьесу — и это бы слишком далеко завело нас. Достаточно сказать, что укол реплики Хлудова направлен не против архиерея, а против высшего военного начальства, перебирающегося в условиях разгрома белых в Крыму «к воде поближе». Архиерей в этом оказывается вполне солидарен с тем высшим военным начальством, которое, по мнению Хлудова, предает интересы России. Хлудову больно наблюдать, что и архиерей, который, по его мнению, должен бы был выполнить свой пастырский и нравственный долг и обличить тех, кто перебирается «к воде поближе», не выполняет его, — напротив, и сам готов удариться в «бег» вместе с верхушкой армии. Такая нравственная проблема, думается, существовала в Крыму 1920-го года. Может быть, Хлудов-Слащев ошибался в оценке ситуации и мотивах действий других людей, в том числе и упомянутого архиерея. Но ошибался искренно — и честно напоминал окружающим об их патриотическом и пастырском долге. За что же отец Владимир винит Хлудова? За искренность и честность? За патриотизм? За ошибки в оценке положения того времени? Хотелось бы услышать от батюшки внятный ответ.

Является ли сама по себе критика в адрес архиерея «хулой на Церковь»? А если эта критика справедлива, если она — во имя Христа-Спасителя? Вспомним, что и св. прп. Серафим Саровский говорил Мотовилову: «Мне, убогому Серафиму, Господь открыл, что на земле русской будут великие бедствия: православная вера будет попрана, архиереи Церкви Божией и другие духовные лица отступят от чистоты Православия, и за это Господь тяжко их накажет. Я, убогий Серафим, 3 дня и 3 ночи молил Господа, чтобы Он лучше лишил меня Царствия небесного, а их бы помиловал». В этом же духе высказывался и св. прав. Иоанн Кронштадтский о деятельности современных ему архиереев. Являются ли и они «хулителями Церкви»? Очевидно, каждый раз необходимо вникать в обстоятельства высказывания. А в художественном произведении — еще и в эстетическую логику художественного текста. Ведь выхватывая из контекста отдельные слова и фразы без всякого анализа, мы можем и в Евангелии найти высказывания, на основании которых обвиним Самого Спасителя в тех или иных нарушениях морали («Другий же от ученик его рече ему: Господи, повели ми прежде ити и погребсти отца моего. Иисус же рече ему: гряди по мне и остави мертвых погребсти своя мертвецы» Мф. 8. 21−22). Разве учит Иисус Христос неуважению к родителям? Чтобы вникнуть в смысл высказывания Иисуса Христа, необходимо провести некий анализ, вникнуть в логику Евангелия, уяснить смысл данных слов через общий контекст высказываний Спасителя. Точно так необходимо вникать и в смысл художественной логики текста: иначе мы рискуем неправильно понять героя и автора.

Теперь перейдем к Михаилу Булгакову. На самом деле, это большая и до сих пор еще обсуждаемая, в том числе и духовными лицами, проблема. Лично я далеко не склонен считать творчество Булгакова христианским по духу. Камнем преткновения является прежде всего роман «Мастер и Маргарита». Произведение крайне спорное. Причем спорят о нем, начиная со дня публикации в журнале «Москва», — но так и не могут прийти к единому мнению. Для одних роман — хула на Христа, для других — миссионерская деятельность Булгакова в крайне тяжелых советских, более того, сталинских, условиях. Достаточно сказать, что диакон Андрей Кураев в своих публикациях о романе приходит к выводу: «Мастер и Маргарита» имеет огромное миссионерское значение, утверждая бытие Божие в секулярном мире. Повторю, что лично я не совсем согласен с этим выводам многоуважаемого отца Андрея. Для точности — выскажу некоторые свои мысли по поводу романа и его экранизации. Мало кто понимает, отчего такой эффект, такая популярность у книги: там есть отраженный свет Евангелия. Но свет этот искаженный. Это попытка дьявола рукой талантливого писателя «убить» Евангелие, подменить его. И главное — после нее кажется, что с Евангелием ты уже знаком, и читать его не обязательно и скучно.

С детства (уже после смерти отца — благочестивого Православного человека, преподавателя Киевской Духовной Академии) Булгаков тяготел к мистическому, оккультному, к спиритизму. Однажды ночью разбудил сестру и дрожащим голосом сказал: «Знаешь, где я сейчас был? На балу у сатаны!» А потом — увлечение наркотиками. Роман писался в состоянии постоянного наркотического возбуждения. А ведь наркотики — элемент духовной практики оккультизма. В письме к В. Вересаеву 2 августа 1933 г. он пишет о «Мастере и Маргарите»: «В меня вселился бес… Я стал мазать страницу за страницей… роман». Итак, бес… Вот кто стоит за спиной автора «Мастера и Маргариты», вот кто диктует его талантливые страницы… он же, по сути, и есть главный герой романа.

Церковь не случайно не приняла булгаковский роман. О чем он, о ком? Ересь в романе прикрыта талантом Булгакова. Иешуа в романе — жалкий, странный человек, бродячий философ, и только! В нем нет ничего от «власть имеющего», от того Христа, Которого мы знаем по Новому Завету. От Христа взята одна лишь его человеческая черта, а все Божественное сознательно затушевано. Говорят, что квартира-музей Булгакова в Киеве поражает Православных людей тем, что она заполнена множеством чувственных иконописных изображений и крестов католического образца, и везде там Христос — не более чем страдающий человек. Может быть, Булгаков давно не верил в Христа как Бога. Зато «власть имеющим» представлен Воланд, сатана. Сколько величия, сколько демонического обаяния! Особенно на фоне жалких людишек, с их глупостями, суетой и «квартирным вопросом». И совсем забыто, что человек сотворен по образу и подобию Божиему. И что в немощах человеческих тем не менее совершалась даже в описанные годы в России — сила Божия! Булгаков смеялся над толпами тщедушных мещан, но следует заметить, что он не хотел видеть, где были действительно сильные, мужественные люди этого времени: целый сонм новомучеников отдавал жизнь за Христа, за то, чтобы не погибла Русская Православная Церковь. Что знал о них замороченный бесом наркоман Булгаков? Кто такая, в сущности, Маргарита? Блудница, оставляющая своего мужа ради «Мастера». Затем она вступает в сговор с нечистой силой, становится «королевой бала» у сатаны. А летит туда на метле, как и положено ведьме. Все это поэтизируется в романе очень талантливо. В овеянных ложной поэзией образах нет ни покаяния, ни смирения, ни настоящей любви. Зато есть бесконечное уныние и крайнее в своем отчаянии стремление к жалкому вечному «покою». Не к свету, не к правде, не к любви! Вместо неоценимо богатого дара от Царя Небесного герои романа получают «в утешение» жалкую подачку от сатаны — некий «покой» от земных страданий и неправд. Это духовно разоруженные люди, пошедшие на сговор с дьяволом, на подписание известного «контракта».

В свое время, когда советская интеллигенция была совсем оторвана от Церкви, когда не было возможности прочитать Евангелие, роман Булгакова порою даже играл положительную роль: читатель хотя и видел Христа-интеллигента, Христа-гуманитария — другого все равно не знал и все-таки задумывался о вечных истинах. К тому же так хорошо узнавалась бездуховная, пошлая сущность окружающей жизни. Многим тогда думалось: пусть Воланд и демон, но своими скандалами и «чертовщиной» в Москве он напоминает именно о существовании иного мира, он выступает чуть ли не «адвокатом» Христа. Как ни странно, многие из читателей романа, ныне воцерковленные люди, — пришли в Церковь через этот роман. Душа отдыхала на мысли, что грубо атеистическое, несвободное, «лагерное» — это еще не все. Что есть иное, настоящее, вечное. Таковы были пути Господни. А что теперь?

У нас есть для всех сегодня доступное Евангелие. И читать надо его. И Христа узнавать через Евангелие, а не через роман Булгакова. Зрительный киноряд очень убеждает — на уровне «подкорки». Кто не знаком с Евангелием, может принять булгаковский роман за его достоверное изложение. А гуманитария Иешуа — за бессильного, но очень «психологического» Вседержителя. Киноверсия не собьет людей, знающих Новый Завет. Скорее всего, они не станут и смотреть этот фильм. Но тех, кто его не знает, кто полюбил книгу за Воланда, — тех фильм собьет окончательно. Кино — великая сила, обоюдоострый меч: может спасать, а может погубить. Не потому ли в последнее время именно киношники заинтересовались евангельскими событиями? Чаще всего скандально. Булгаков по внушению дьявола (сознательно или нет) противопоставил Евангелию от Матфея — дьявольскую версию. Актер Олег Янковский, так блестяще игравший и первых любовников, и барона Мюнхаузена, и других, играть Воланда отказался — и правильно сделал!

Даже утонченный анализ художественного текста и контекста романа, не спасает Булгакова от справедливых, на наш взгляд, обвинений в ложном духе «Мастера и Маргариты». Даже если Булгаков рассчитывает на умного и хорошо знающего Евангелие читателя, который легко увидит всю мерзость и бессилие демона Воланда, последний слишком любовно выписан романистом — очевидно, против его воли. Духовный плен существует — и это не шутка! Главное же — Булгаков совершил еще одну подмену: он написал философа Иешуа, слишком сблизив его с Христом и вызывая ряд евангельских ассоциаций.

Но здесь мы подходим к еще одной очень важной проблеме: проблеме компромисса между Священным Писанием и искусством. Сразу скажем: проблема острая, не решенная до сих пор. Да и не может она быть решена. Дело в том, что если смотреть на искусство с точки зрения догматической точности отражения в нем Истины, искусство не имеет право на существование по нескольким причинам. Истина не есть воображение и фантазия. Она есть реальнейшая реальность. В то время как искусство — всегда основывается на некоем «додумывании», на воображении художника, который через фантазию спрямляет и усиливает, как ему кажется, «жизненную правду». В этом смысле произведение искусства всегда так или иначе противоречит Истине Священного Писания. Оно заведомо есть ересь и отступление от Истины. Ни один, даже самый замечательный писатель, художник — не выдержит проверки этим критерием и может быть справедливо обвинен в ереси. Ни Пушкин, ни Достоевский и никто другой не могут считаться полноценными свидетелями Истины. В противном случае они должны были бы оставить нам вместо своих произведений — духовные сочинения. Но они не Святые Отцы Церкви, они художники. Точно так даже самые воцерковленные художники писали картины на религиозные сюжеты — как художники, а не как иконописцы. Художник, не вышедший за рамки канона, есть иконописец. Таким был св. прп. Андрей Рублев.

Многие деятели Церкви в этом духе и высказываются об искусстве, о писателях и художниках. Преимущество их позиции — в святой прямоте и однозначности взгляда, не допускающего никакого компромисса. Это взгляд сверху, с высот духовно очищенной субстанции. Но искусство идет снизу вверх. Оно идет от грешной земли, пытаясь на слабых и грешных крыльях воображения и, пожалуй, земным образом понимаемой любви к человечеству, подняться к этим духовным высотам и поднять за собою читателя, зрителя. Это заведомо несовершенные попытки земного гения достичь недостижимого вне святости как таковой. Так что же? Не писать ни книг, ни картин? Не является ли судьба св. Дамаскина ответом на этот вопрос? А.К.Толстой в поэме «Иоанн Дамаскин» писал:

На то ли жизни благодать
Господь послал своим созданьям,
Чтоб им бесплодным истязаньем
Себя казнить и убивать?
Он дал природе изобилье,
И бег струящимся рекам,
Он дал движенье облакам,
Земле цветы и птицам крылья…

А художникам дал воображение и страсть, которые, конечно, также следует поставить на служение Всевышнему. Во всяком случае, далеко не все деятели Церкви отвергают искусство и видят в нем один лишь вред только оттого, что оно не дорастает до Писаний Св. Отцов. Да, не дорастает, как не дорастает и основная масса христиан, жителей «грешной земли», до святых. Но в лучших своих образцах искусство все-таки ведет человека к пониманию нравственных истин, красоты, благородства. Оно многими деятелями Церкви признается «ступенью к духовному». Между прочим, многие из них сами чувствовали потребность обратиться к своей пастве не только с поучением, но и с художественным словом, которое у них всегда оказывалось проводником Истины — для ушей тех простецов, которые не могут пока воспринять во всей полноте эту Истину в строгих звучаниях чисто церковного слова. Вспомним, что и святитель Филарет (Дроздов), не слишком-то почитавший искусство как таковое, все-таки в 1866 году, незадолго перед своей кончиной, перевел стихотворение свт. Григория Богослова:

Близок последний труд жизни, плаванье злое кончаю.
И уже вижу вдали казни горького зла.
Тартар ярящийся, пламень огня, глубину вечной ночи,
Скрытое ныне во тьме, явное там в срамоте.
Но, Блаженне, помилуй, и хотя поздно, мне даруй
Жизни остаток моей добрый по воле Твоей.
Много страдал я, о Боже Царю, и дух мой страшится
Тяжких судных весов, не низвели бы меня.
Жребий мой понесу на себе, преселяясь отсюда —
Жертвой себя предая скорбям, снедающим дух,
Вам же, грядущие, вот заветное слово: нет пользы
Жизнь земную любить. Жизнь разрешается в прах.

Стихи писали даже многие известные старцы, например, св. прп. Варсонофий Оптинский. И таких примеров можно привести много. Рассматривая искусство как ступень к духовному, мы в принципе допускаем некий компромисс. Весь вопрос — как искусство воздействует на читателя, зрителя, слушателя. Ведет ли оно его вверх или вниз. Скажем, роман Булгакова «Мастер и Маргарита» в одно время воздействовал на людей положительно. Воздействует, может быть, и сейчас на тех, кто еще не брал в руки Евангелие. Для тех же, кто уже прошел эту ступень духовности, роман становится, скорее, препятствием для духовного роста — и задерживаться на нем не полезно. Да и не интересно.

Еще один вопрос в этой связи: можно ли обращаться к творчеству писателей, которые так или иначе подпали под влияние темной силы и, может быть, даже высказались о Церкви явно ошибочно и без должного пиетета? Например, Пушкин написал в свое время известную «Гаврилиаду», в которой явно содержалась хула на Бога. Пушкин позже каялся и, может быть, самой своей кончиной на дуэли заплатил за заблуждения своей молодости. Значит ли это, что человечество вообще ничему не способно поучиться у Пушкина, а должно лишь презирать его за его ошибку и духовное падение? Сама жизнь подсказывает ответ: не нужно читать «Гаврилиаду» (я знаю многих профессоров-филологов, так и не прочитавших это произведение по нравственным или религиозным убеждениям), но необходимо читать вершинные произведения Пушкина, учить на них подрастающее поколение. В Пушкине много сокровенного добра. Не случайно среди его исследователей — многие священники, богословы. В каждом человеке, в том числе и в художнике, есть темное и светлое. Темное нужно отвергать, к светлому — приближаться. В этом смысле Булгаков не исключение. Он слишком большой художник, чтобы вычеркнуть его из истории литературы и просто замолчать его как несуществующего.

Является ли пьеса «Бег», к которой обратилась Дарья Мельник, «хулой на Церковь»? На каком основании нельзя писать о ней или публиковать статьи об этой пьесе? На этот вопрос батюшка не дал ответа, ограничившись хлесткими заявлениями: «По сравнению с Булгаковым Скорцезе и Рон Говард — дети. Так подло, как он, никто не пытался унизить Спасителя». Эти слова следуют после все той же цитаты (единственной, приведенной из Булгакова), то есть возмутившего отца Владимира заявления Хлудова о том, что он читал Библию ночью… от скуки (см. выше). Но в пьесе «Бег» нет ни слова о Спасителе!

Далее батюшка обвиняет Дарью Мельник в том, что она «воспроизводит дьяволиаду». Не совсем ясно из его заметки, что он имеет в виду. Очевидно слова, сказанные автором по поводу речевого облика героя «Мастера и Маргариты» бродячего философа Иешуа: «Но тот, как нарочно, — совершенно не понимает, чего от него хотят». Но из статьи Дарьи Мельник однозначно следует, что она не восприняла образ Иешуа как образ Спасителя. Кажется, автор статьи и намеренно акцентирует это: «В „Мастере и Маргарите“, например, нарочито правильный, лишенный игры смыслов, „дистиллированный“ строй речи Иешуа в столкновении с агрессивно-ироничной и по-своему скорбной речью Пилата производит неизгладимое впечатление. Пилат не хочет быть палачом невинного праведника и страшится этой роли. Он бы страстно желал, чтобы идеалист и правдолюбец Иешуа „спустился на землю“ и немного приврал, открутился бы от беды, и его, Пилата, не ставил бы в трагическое положение. Но тот, как нарочно, — совершенно не понимает, чего от него хотят. Последователя князя Мышкина беспокоит лишь одно — Истина, от которой он боится отступить в своей речи». Итак, Дарья Мельник, кстати сказать, всего лишь студентка филфака, также нигде не упоминает о Спасителе, но говорит об Иешуа, о «невинном праведнике», об «идеалисте и правдолюбце», более того — «последователе князя Мышкина», героя романа Ф.М.Достоевского «Идиот». Иисус Христос никак, согласимся, не может быть «последователем князя Мышкина», героя романа, написанного в ХIХ веке. Речь идет никак не о Христе, а о художественном образе Иешуа. Все-таки при обвинениях, подобных тем, какие выдвигает многоуважаемый отец Владимир (а я действительно уважаю батюшку за его мужественную деятельность на ниве защиты нравственности), нужно быть осторожнее в словах. И вдумчивее.

Наконец, о «Русской линии», которая популяризирует Булгакова. Надо сказать, что «Русская линия» постоянно возвращается к теме Булгакова — и правильно делает, поскольку возвращается к этой теме все общество. Авторы сайта пытаются выработать сугубо православный подход к его произведениям и личности. Прежде всего, речь идет, разумеется, о «Мастере и Маргарите». Были на «Русской линии» статьи, авторы которых пытаются увидеть в романе некий положительный по отношению к Христу «сверхзамысел». Таковы были статья диакона Андрея Кураева («„Мастер и Маргарита“: за Христа или против?») и не слишком, на мой взгляд, убедительная статья Александра Казина «Он не заслужил света». Не так давно Д. Мамонов выразил на «Русской линии» точку зрения, сходную с той, которую озвучивает и сам отец Владимир: «Булгаков, конечно же, знал Евангелие. Как нужно было ему духовно ослепнуть, чтобы весь свой талант посвятить созданию книги, враждебной Христу! Именно Христос показан в ней издевательски карикатурно. Множество исторических реалий, имена, взятые из Евангелия, должны внушить читателю, что Иешуа и есть точный портрет Христа. Эта задача достигает цели особенно легко, поскольку в нашей стране безбожным воспитанием пронизаны несколько поколений, и даже доктора наук и академики Евангелия не знают. Что говорить об остальной массе людей, отторгнутых от Церкви и от Истины? Все эти люди приняли пародию за истину». Ему вторит Людмила Ильюнина: «Но в „Мастере и Маргарите“ не только эффектно преподносится зло, одновременно принижается и уничижается Тот, в Кого мы веруем, как в Спасителя мира». Какая же тут популяризация Булгакова?

Вернемся еще раз к той мысли, что в центре споров почти всегда находится роман «Мастер и Маргарита». Такие произведения Булгакова, как роман «Белая гвардия» или пьесы «Дни Турбиных», «Бег» в общем-то не вовлечены в орбиту спора. По простой причине. Там нет повода для спора. Поместив статью о пьесе «Бег», «Русская линия» никоим образом не проявила себя как популяризатор антихристианских идей. Зачем же уважаемому отцу Владимиру понадобилось помещать на своем сайте какую-то странно задорную, а скорее даже крикливую, не по священническому чину, реплику в рубрике «Сатанизм»?! Так уж и сатанизм?! Не слишком ли легковесно бросаемся мы словами? Не слишком ли хлестко?! На сайте «Русская линия» лично я увидел (думаю, и многие другие) не популяризацию «сатаниста» Булгакова (да еще и в пьесе без религиозной проблематики) и не отвержение прокаженного писателя, а вдумчивые попытки найти «русскую линию» в важной теме. Этой-то вдумчивости и не хватает часто тем, которые привыкли бить наотмашь, отпугивая людей. Хорошо если от себя лично. А если от Церкви, о которой так печемся?
Владимир Иванович Мельник, член-корреспондент Академии Наук Республики Татарстан, профессор, член Союза писателей России