Русская линия | Виталий Соколов | 02.05.2006 |
За последние годы мы успели отвыкнуть от советской пропаганды и даже почти забыли, что это такое. К счастью, от склероза нас спасает западная печать, которая время от времени выдает продукты, сделанные в полном соответствии с советским ГОСТом. В этих публикациях брэнд «классового врага» используется по многократно обкатанной схеме. Характерно, что исполнителями часто становятся наши бывшие соотечественники, хорошо запомнившие уроки обществоведения в стране побеждающего коммунизма.
Одним из таких прилежных учеников стал некий священник Сергей Окунев, опубликовавший свою статью, посвященную блокадному Ленинграду, в «Западно-Европейском вестнике» и целом ряде Интернет-сайтов. Редакция упомянутого издания даже совершенно серьезно настаивает, что актуальность этой статьи не простая, а прямо-таки «вечная».
Смысл данного опуса заключается в следующем: пока народ в блокадном Ленинграде голодал и умирал, попы и архиереи пировали и бесились с жиру. «Неплохо живя в блокадном Ленинграде, ни один священник не пожелал разделить участь своих прихожан», — утверждает автор. «Ни один из них не умер с голоду», — переживает отец Окунев. Почти с эпическим размахом он живописует «сказочные богатства» духовенства, будто бы виденные им самим: «На стенах висели дорогие картины, шкафы ломились от дорогой посуды, с потолка спускались тяжелые хрустальные люстры дворцового происхождения, а в углу висели старинные иконы в дорогих окладах». Или еще: «Они жили в роскошных, охраняемых дачах и особняках, кормились и одевались в особых закрытых магазинах и столовых, отдыхали в закрытых курортах и пансионатах, ездили на казенных автомобилях».
Статья явно не рассчитана хоть на какую-то достоверность — это просто нагромождение фантазий и видений, призванное загипнотизировать читателя. Разве будешь убеждать автора в том, что митрополит Алексий (Симанский), будущий патриарх, падал в голодные обмороки, но не покидал Ленинграда, хотя у него была такая возможность, а его келейник инок Евлогий и вовсе скончался от голода? Что из 55 ленинградских священнослужителей от голода умер каждый третий — 18, кроме того, погибли сотни церковнослужителей, певчих и членов приходских советов? Что всю страшную блокадную зиму 1941/42 г. храмы помогали нуждающимся деньгами, сохранившимися с довоенных времен дровами, маслом для освещения, выделяли фанеру, чтобы заменить ею выбитые взрывной волной стекла, доски для сколачивания гробов умершим родственникам, делали из железных листов печи для обогрева квартир? Что репрессии духовенства продолжались и в период блокады — во второй половине 1941−1942 гг. были арестованы как минимум пять священнослужителей?
Достаточно открыть книгу профессора, доктора исторических наук М.В. Шкаровского «Церковь зовет к защите Родины (Религиозная жизнь Ленинграда и Северо-Запада в годы Великой Отечественной войны)», изданную в 2005 году, чтобы на основании архивных документов увидеть эти и многие другие факты самоотверженного служения духовенства в блокадном городе. Тогда как баснословные богатства ленинградского духовенства и широкие застолья в годы блокады могли появиться только в воспаленном мозгу отца Окунева, который похоже, давно не перечитывал дантовской «Божественной комедии», где предатели Родины и единомышленников мучаются в последнем, девятом круге ада.
Профессор Шкаровский, коренной петербуржец и профессиональный историк, который уже более 15 лет занимается изучением церковной жизни блокадного Ленинграда, пишет: «Старейший протоиерей Иоанн Горемыкин на восьмом десятке лет каждый день пешком добирался с Петроградской стороны в Коломяги. Некоторые верующие и сейчас помнят, как обессилившего в блокаду священника везли в конце войны к службам на финских саночках. Сохранились свидетельства прихожан, что он порой последний паек свой отдавал голодающим… Следует отметить также служение архимандрита Владимира (Кобеца), лично тушившего зажигательные бомбы, собиравшего пожертвования верующих в фонд обороны и обслуживавшего одновременно два прихода». В ходатайстве прихожан осенью 1943 г. о награждении отца Павла Фруктовского медалью «За оборону Ленинграда» говорится: «В зиму 1941/42 г., когда отсутствовало трамвайное сообщение, а живет отец Павел от собора в 15 км, он, опухший от недоедания, в возрасте 65 лет, ежедневно посещал собор, он был единственный священник, временами он приходил на службу совсем больной и домой уже не мог возвращаться и ночевал в холодном соборе». И таким примерам — несть числа.
Напрасно отец Окунев также сожалеет о том, что из ленинградского духовенства якобы «никто не умер». Приведем сухую сводку: «1 января 1942 г. ушел за штат по болезни протоиерей церкви св. Иова на Волковом кладбище Евгений Флоровский, прожил он после этого недолго. 6 сентября 1942 г. ушел за штат по болезни служивший в Никольской Большеохтинской церкви протоиерей Николай Решеткин, он также вскоре скончался. Умерли от голода приписанный к кафедральному Никольскому собору протоиерей Николай Измайлов, заштатные протоиереи Димитрий Георгиевский, Николай Селезнев и другие… В конце 1941 г. скончался настоятель Серафимовской церкви протоиерей Гавриил Васильев… В Спасо-Преображенском соборе от голода умерли три из пяти штатных священнослужителя… В начале 1942 г. скончались протоиереи Петр Георгиевский и Иоанн Громов».
Статьей священника Окунева возмущены как историки, так и блокадники, как светские, так и церковные люди. На автора собираются подавать в суд.
Что же побудило отца Окунева на столь беззастенчивое переписывание истории? В поисках ответа на этот вопрос мы провели небольшое журналистское расследование.
Оказывается, отец Сергий Окунев в начале 1990-х годов был священником Московской Патриархии и служил в одном из столичных храмов — и не в каком-то, а едва ли не в самом богатом — храме Всех Святых на Соколе. И тем не менее приходского жалованья ему казалось маловато (видно, в глазах так и стояли «дорогие картины, дорогая посуда, тяжелые хрустальные люстры, роскошные, охраняемые дачи»), поэтому новоявленный, почти толстовский персонаж, отец Сергий занимался откровенным вымогательством среди паствы, за что и был наказан. В добытой нами не без труда в храме на Соколе резолюции N2493 Святейшего Патриарха Алексия II от 24 августа 1992 года в ответ на просьбу священника Окунева о прощении говорится: «Считаю возможным простить, только до первой жалобы. Вымогательство денег за Таинства есть симония, за которую надлежит наказывать по всей строгости канонов».
Однако, по всей видимости, первая жалоба не заставила себя ждать, потому что 19 октября того же года отец Окунев был переведен из хлебной Всехсвятской церкви в Покровский храм в Медведкове. Такого материального стеснения наш правдолюбец уже не мог стерпеть и покинул свой приход, за что и был 19 февраля 1993 года Святейшим Патриархом Алексием II запрещен в священнослужении.
Здесь у смелого обличителя нравов духовенства открылась новая дорога — в Зарубежную Церковь, которая, к сожалению, оказалась не особенно разборчивой в «кадровом вопросе». Благодаря своей находчивости отец Окунев совершил головокружительный прыжок — в далекую Австралию, где горизонты проявления его нестяжательности и принципиальности стали поистине необъятными. Их плоды мы видим в упомянутой статье.
Если «по когтю узнают льва», как говорит известная пословица, то по длинному противному хвосту узнают крысу — обитателя помоек и разносчика заразы. Крысе не запретишь бегать по белу свету. Можно просто не пускать ее в свой дом.
Открытое письмо православных петербуржцев
Митрополиту Лавру, Первоиерарху Русской Зарубежной Церкви
Копия:
Архиепископу Иллариону, Сиднейскому и Австралийско-Новозеландскому
Некоторое время назад наши дети нам рассказали, что в интернете распространяется статья, в которой ужасно извращённо описывается жизнь нашего православного духовенства времён блокады. Оказалось, что эта статья опубликована в одной из эмигрантских газет, а затем перепечатана на некоторых интернет-сайтах Русской Зарубежной Церкви. За нашу долгую жизнь в Советском Союзе мы привыкли не удивляться напечатанной на страницах газет и журналов неправде, но когда мы узнали, что автор клеветнической статьи — священник, мы были крайне поражены. Чтобы православный пастырь, который должен наставлять свою паству в духе и истине, позволил себе глумиться над светлой памятью своих же собратьев-священников, а вместе с ними и над памятью множества погибших от голода и холода церковнослужителей и простых верующих, — о таком мы не слышали и в самые лютые годы гонений на церковь.
Для нас, жителей блокадного города, память о пережитом свята. Нашим детям и внукам мы старались и стараемся передать уважение и благодарность к тем, кого называют «блокадниками». Неважно, какой пост занимал человек в те дни — стоял у станка, работал в госпитале, был учителем, врачом, священником. Три последние профессии — самые гуманные на свете. И особенно больно бывает, когда плохо говорят или пишут об учителях, врачах и священниках.
Ни мы, подписавшие это письмо, ни наши многочисленные родственники и друзья, уже ушедшие в мир иной, никогда не слышали о преступном поведении тех людей, сама профессия которых обязывает к состраданию. Особенно это касается священников. В советское время власти крайне недоброжелательно относились к любой религии, и если бы действительно было известно о злоупотреблениях православного духовенства в годы блокады, антирелигиозная пропаганда не преминула бы воспользоваться таким выгодным поводом для своих целей. Но даже атеисты-коммунисты не опускались до столь низкой клеветы на участников блокады — такая пропаганда обернулась бы против них самих.
Общая беда сблизила всех ленинградцев, сплошь и рядом мы видели проявления благородства и взаимопомощи, хотя случалось, что некоторые несчастные голодающие люди и теряли человеческий облик. Но сытых и довольных на улицах блокадного города мы не видели, а если и были такие, то они жили тайной, скрытой от блокадников жизнью. Священники же, которые всю блокаду жили среди своей паствы и были всегда на виду, служили, исполняли требы, отпевали покойников, разделяли все невзгоды, выпавшие на долю жителей блокадного города. Да и как можно скрыть какие-то особые возможности получения продуктов, когда все вокруг голодают и мёрзнут? Захочешь, да не скроешь.
Вольно о. Сергею Окуневу ссылаться на какие-то рассказы «на ушко», но мы-то ещё живы. Горькая память о наших родных и близких, соседях и друзьях, умерших от голода и холода, бомбёжек и обстрелов, не даёт нам, уже очень пожилым и немощным людям, оставить без внимания очевидную клевету на наше общее прошлое и не возмутиться.
Наши церкви становятся на путь воссоединения, возвращения к церковному единству. За прошедшие после революции годы нас очень многое разделило, но как бы не относиться к тем или иным историческим событиям, нельзя глумиться над памятью погибших, над нашей памятью. Поэтому мы настоятельно просим Вас, Ваше Высокопреосвященство, не оставить факт публикации беззастенчивой клеветы о. Сергея Окунева без реакции со стороны священноначалия Русской Зарубежной Церкви. Надеемся, что Вы непредвзято разберетесь в этом деле и защитите нас от оскорблений своего клирика. Верим, что священноначалие РПЦЗ не разделяет его взглядов. В тоже время мы не хотели бы, чтобы этот инцидент стал камнем преткновения в сближении наших церквей, а наоборот, справедливое его разрешение послужило бы большему доверию между нашими церквами.
Жители блокадного Ленинграда, православные верующие Вячеслав Владимирович Данилов, Ия Яновна Лаврова, Людмила Анатольевна Брахно, Александра Ефремовна Григорьева, Валентина Адриановна Александрова, Людмила Сергеевна Сафонова и другие.
8 апреля 2006 г. Санкт-Петербург
http://rusk.ru/st.php?idar=104318
|