Русская Трагедия

Размышления о расколе XVII века

Раскол, произошедший в Русской Православной Церкви в XVII в., можно назвать первой гражданской войной в России. Трудно вычислить все последствия раскола — политические, культурные, экономические и пр. Ситуация до сих пор крайне болезненно отражается на жизни России. Несколько столетий проблема раскола оставалась практически под спудом общественной мысли, к ней предпочитали просто не прикасаться…

Раскол оказался не только трагедией Церкви, народа и государства. Он оказался и большой тайной. В нем хорошо прослеживается бессмысленная «логика» всякой гражданской войны, в нем мало органичного, выросшего из жизни, но много волевого, привнесенного извне. Эта неорганичность, нарочитость, искусственность церковной реформы буквально бросается в глаза постороннему наблюдателю. Парадоксально: уже Патриарх Никон, проводивший церковную реформу, которая и привела к расколу, почти сразу же после постановлений о «новом обряде» разрешил совмещать в церквах службу по старым и новым книгам. А уйдя с патриаршей кафедры, на которой он пробыл всего несколько лет, никогда более не вспоминал о своем детище — реформе. Так ли расстаются с делом жизни? Странно: в проведении русской реформы, в церковных делах того времени вообще, слишком деятельное участие принимали греки, многие из которых были уличены в тайной принадлежности к католицизму, к унии. Жестоко: несогласных с «новым обрядом» жгли на кострах и вздергивали на дыбу (как старицу-боярыню Морозову, аристократку высшего круга, доверенную покойной царицы). Жертвы исчислялись тысячами. При «тишайшем» царе Алексее Михайловиче погибло людей едва ли не больше, чем при Иване Грозном — да еще за веру! Любопытно: реформа совпала с явным тяготением царя Алексея Михайловича и высшей аристократии к «западным ценностям», предваряя секулярную политику Петра Первого и отказ от традиционной формы церковного управления в России через Патриарха. Еще более любопытно и интригующе: она совпала с готовностью русского Государя освободить от турок Константинополь и стать царственным покровителем Православия во всем мире. Предложение, отвергнутое в свое время мудрым и прагматичным Иоанном Грозным, готов был принять и воплотить в жизнь, напрягая силы ослабевшей России, «тишайший» царь. Как тень, следовал за широким замыслом Государя Алексея Михайловича Патриарх Никон: готовился к роли Вселенского Православного Патриарха, а пока строил недалеко от Москвы знаменитый Новый Иерусалим. Еще одна любопытная деталь: именно во время проводимой реформы под кров Православного царя попадает правобережная Украина. Причем переговоры Богдан Хмельницкий ведет сначала — через греческих Патриархов, а затем и через Патриарха Никона. Все это, видимо, звенья одной цепи, одного — «греческого» — проекта. Похоже на то, что истоки реформы были вообще не столько церковные, сколько политические. Поэтому-то народ — от аристократии и церковной иерархии до крестьянства — не воспринял реформы, оказывал ей посильное сопротивление. Часть народа была сломлена силой.

Чтобы понять, кто и зачем проводил реформу, нужно посмотреть на ее плоды: обессиленная страна, разделенная надвое и столетия пребывающая в состоянии гражданской войны, обезглавленная, без Патриарха, Синодальная Церковь, общество, разделившееся на западнически настроенные «верхи» и придерживающиеся традиционной народной культуры «низы». Раскол всего и вся. По слову Иисуса Христа, «всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (Мф. 12, 25). Сегодняшний наш день — не результат ли уже нескольких таких «разделений»?

Одна из главных и психологически интересных фигур раскола — Патриарх Никон (1652−1667). Родился он в 1605 г. в селе Вельдеманово Княгининского уезда Нижегородской губернии. Будущий Патриарх рано потерял мать, вытерпел много горя от злой мачехи, однако сумел выучиться грамоте. Книги привели его в церковь, рано задумался он об иночестве. В двенадцать лет он тайно уходит в Троицкий Макарьев Желтоводский монастырь, где восемь лет готовится принять монашеский постриг. Ведя строгую аскетическую жизнь, он вырабатывал настойчивый характер.

Вдумываясь в логику жизни будущего Патриарха, видишь, как свершался над ним Божий Промысл. Будучи иноком Соловецкого монастыря (того самого, который не принял никоновской реформы — вплоть до вооруженного сопротивления), он выработался в сурового, истового монаха своего времени, — но в монастыре не ужился. В 1643 году он стал игуменом Кожеозерского Богоявленского монастыря. Парсуны ХVII века показывают, какой величественной наружностью обладал Никон, к тому же он был очень смышлен и умен. Не мудрено, что когда в 1646 году Бог судил ему встретиться в Москве с царем, Алексей Михайлович заметил его. Начался новый этап в жизни Никона — его стремительный взлет на Патриарший трон.

Царь Алексей Михайлович — очевидно, не без влияния своего ближайшего церковного и светского окружения — решил вознести Никона для исполнения каких-то важных государственных задач, частью которых и должна была стать церковная реформа в духе сближения с обрядами греческой церкви. Он приблизил к себе Никона и сделал его своим «собинным» другом. Никон становится сначала архимандритом московского Новоспасского монастыря, где была родовая усыпальница Романовых, а затем — митрополитом Новгородским. Везде Никон проявил себя истинным слугой Государевым, работавшим Царю не за страх, а за совесть, к тому же — мудрым архиереем (во время бунта в Новгороде он ценой собственных страданий усмирил беснующуюся толпу, а потом заступился за бунтовщиков перед Государем).

Для того, чтобы понять логику тех далеких событий, стоит особенно внимательно присмотреться к отношениям Царя и Патриарха, к их личностям. Лишь поверхностному наблюдателю может показаться, что Патриарх Никон явился инициатором церковной реформы, породившей в конце концов раскол. Никон был лишь избран на роль законодателя этой реформы. Каковы были причины, ее породившие? Как уже было сказано, эти причины следует искать не в церковной, а в политической плоскости. Еще Иоанну Грозному предлагалось пойти войной на турецкого султана, вернуть православному миру Константинополь и храм Святой Софии. Однако осторожный и прагматичный Иоанн IV отказался от этой чести. Он как будто разгадал замысел европейских политиков и римских церковников: постоянно ослаблять два гигантских полуевропейских «варварских» государства — Россию и Турцию — их взаимоистреблением через религиозные и иные войны. Эти два государства с их колоссальными природными и людскими ресурсами не могли не пугать Европу, и она давно продумывала планы русско-турецких войн, целая серия которых разразилась после описываемых событий. Провоцируя эти войны, выступая в качестве союзника «слабейшей стороны», европейские государства постоянно сталкивали Россию и Турцию. Но до поры до времени Россия воздерживалась от явно провокационных и ослабляющих ее столкновений. Но Алексей Михайлович вступил на престол малолетним. Воспринявший с юности «западнические» прививки, он под диктовку воспитателей и греческих иерархов (также заинтересованных в русско-турецкой войне и, следовательно, в освобождении Греции и Константинополя из-под османского ига) всерьез задумался над осуществлением грандиозного проекта: освобождения Константинополя.

Размах мысли и планов юного Государя поражает. И поражает тем более, что в экспериментах, к которым Алексей Михайлович был-таки весьма склонен, как-то не замечалось масштабности мыслей и деяний: «В Хорошово послать Дениса Саблукова и велеть осмотреть под селом Крылацким луг, для чего не весь покошен и лошади на том лугу пасут, и достальное покосить и сколько чаять копен будет». Или: «А дал им — Петру золотой, Михейке — полтину». Или: «Приказать Зоту Полозову (заведующему аптекарским двором), чтоб он учинил опыт: велел иссушить рыбы — белуг и осетров и мелкой какой-нибудь порознь, сколько доведетца, с костьми, также и бес костей, и иссуша тое рыбу, истолчи, и истолча просеять ретким ситом или решетом и ту муку смешать всякую порознь с оржаною, ситною и решотною мукою, а положить рыбной муки в оржаную в-полы, в-треть, в-четверть, а замеся, испечь и изкрошить в сухари, и те сухари в каше, в варенье — каковы будут?» Природная склонность к экспериментам Государя и чей-то недобрый совет привели к попыткам осуществить «греческий проект». Для начала нужно было присоединить к России Украину и привести «русскую веру» в соответствие с «греческой верой». Но все дело в том, что была сила, которая иезуитски хитро инициировала этот проект или воспользовалась им. Под «греческим» проектом можно разглядеть следы проекта «римского», который подразумевал втянуть Россию в войну с Турцией и ослабить обе страны, продвигая унию с Украины в Россию. Вот почему присоединение Украины, столь долго откладывавшееся, осуществляется через греческих Патриархов и Патриарха Никона в одно время с церковной реформой! Вот почему, когда уходит Патриарх Никон, теряя интерес к реформе, ее продолжает осуществлять сам Царь Алексей Михайлович.

Алексей Михайлович со своим духовником Стефаном Вонифатьевым и некоторыми иными светскими лицами долго подбирали кандидатуру умного, волевого и преданного Патриарха. Остановились на игумене Кожеозерского Богоявленского монастыря. Патриарх Никон был, несомненно, находкой для них. Государь сделал все, чтобы обеспечить авторитет нового Патриарха. Он знал, что для осуществления «тишайших», но чрезвычайно глубоких реформаторских переворотов, авторитет этот должен быть незыблем. Когда Никон нарочито заупрямился, как бы не желая вступать на Патриарший престол, сам Царь со свитою упал ему в ноги, умоляя стать Патриархом. Никон, вышедший из низов общества, хотя и обладал замечательным, недюжинным умом, плохо ходил по царскому «паркету», плохо понимал всю тонкость царственного и «великосветского» обхождения — и принял этот жест Государя на свой счет. Алексей Михайлович пошел и далее: разрешил Патриарху подписываться именем Государя. Это было тем более естественно, что исторический прецедент был у всех на памяти: таким же правом обладал Патриарх Филарет при своем сыне Михаиле Романове.

Столь неожиданно свалившаяся на голову вчерашнего монаха и игумена власть надломила его. Посвященный, очевидно, в царские планы, он честно выполнял их и считал, что действительно имеет право на многие неординарные отличия. Вообще Никон как Патриарх все делал честно и серьезно. По сути, он никогда не покривил душой: церковную реформу считал необходимой, присоединение Украины и взятие Константинополя — абсолютным благом для России как «Третьего Рима». Во все дела он привносил свою необычайную энергию, волю, простоту и честность понимания. Характер у него был нелегкий, но прямой, понятный. Этой его простотой часто пользовались его высокие покровители, использовавшие его в своих целях. Однако его серьезность в отношении ко всякому делу не позволила Алексею Михайловичу долго терпеть его возле себя. Патриарх Никон воспринимал «греческий проект» хотя и с примериванием на себя риз Константинопольского Патриарха, но все же — с позиций честного русского православного христианина: утверждение России как Третьего Рима радовало его прежде всего. Так серьезно и просто относился Патриарх и к дарованной ему необычайной даже для Патриархов власти. Он считал всерьез возможным и необходимым установление теократии в России. Нарочитые уступки Государя, казалось, делали это возможным. Однако все было куда сложнее. В планы Алексея Михайловича и особенно его боярского окружения отнюдь не входила теократия, предполагающая доминирование власти Патриарха над властью Царя. Никон же считал это необходимым условием правильной христианской жизни в государстве. Именно с этой точки зрения и понимал он концепцию «Москва — Третий Рим», и оправдывал свое участие в «греческом проекте». Те, кто сегодня ругают Патриарха Никона и его реформу, должны понять, что он был лишь исполнителем ее, и притом исполнителем искренним, считавшим ее необходимым шагом к теократии и, стало быть, истинно христианской жизни в России. Надо прибавить к этому 15 лет ссылки, клеветы, уничижения, пережитые вчерашним «собинным другом» Царя, чтобы понять: если Патриарх Никон совершил ошибки, то заплатил за них дорогую цену.

«Греческий проект» осуществился лишь частично, да и то — в «римской» лишь своей части: Константинополь взят не был, зато сильно ослабела Москва как «Третий Рим», ибо русское общество впервые было поражено «гражданской войной», да еще на религиозной почве! Изгнали с Патриаршего Престола слишком серьезно воспринявшего свою роль и насаждающего идею теократии Никона, а через какое-то время скоропостижно скончался и «тишайший» Государь Алексей Михайлович — всего 47 лет от роду. Скончался в 21 год и юный Государь Феодор Алексеевич — «от цынги». На русский престол должен был вступить реформатор Петр 1-й, с размахом прорубивший «окно» в Европу и отменивший при этом Патриаршество.

Прав ли был Патриарх Никон, который хотя и получил на свои вопросы ответ от Константинопольского Патриарха: «Что же касается полемики, которую ведете из-за чина божественного тайноводства, как пишете в седьмом вопросе, то умоляем именем Господа нашего Иисуса Христа, да прекратит ее твое блаженство с свойственной тебе рассудительностию: рабу бо Господню не подобает сваритися (2 Тим. 2: 24), и особенно в вещах, которые не принадлежат к числу главных и существенных членов веры», — не внял совету и стал жестоко «сваритися»? Правы ли те, кто отпал от Матери-Церкви из-за вещей недогматических, из-за приверженности привычке, из-за обрядовых особенностей, «которые не принадлежат к числу главных и существенных членов веры»?

Худой мир лучше доброй (идущей четвертое столетие!) ссоры… Сегодня Мать-Церковь и Мать-Россия стоят перед лицом таких вызовов истории, что ссорящиеся стороны напоминают тех, кто, все дальше уплывая на осколке льдины в открытое бушующее море, продолжают с упорством делить улов, не сознавая своего положения.

Как показал раскол, какая-то самоубийственная жестокость свойственна нам. Крайне ожесточились обе стороны. Одни жгли, другие самосожигались. И все — Христа ради! Перебирая главные фигуры раскола как не вспомнить одного из предводителей его, великого раба Божьего, настоятеля одного из главных московских храмов, Казанской Божией Матери, Иоанна Неронова, пошедшего против Патриарха — ради веры и правоты, но примирившегося с новым обрядом — ради Матери-Церкви. Он едва ли не единственный из нерядовых участников трагедии проявил полное смирение и трезвость, увидев опасность гораздо большую, чем «новый обряд». Он как истинный христианин, будучи и уверен в своей частной правоте, сумел подняться над собою, почувствовал угрызения совести за то, что вольно или невольно, но — раздирает ризы на Матери-Церкви. Других это не испугало, не остановило.

После побега, обращения в монашество и долгих скитаний Иоанн (в монашестве Григорий) Неронов, хотя и считающий себя правым в борьбе за старую веру, но боящийся оторваться от Матери-Церкви, пришел сам примириться с Нею — прямо к патриарху Никону, от которого требовал разрешительных молитв.

— Старец Григорий, приобщаешься ли Святей Соборной Апостольской Церкви?

— Не знаю, что ты говоришь; я никогда не был отлучен от Церкви, и Собора на меня никакого не было… Ты положил на меня клятву своею дерзостию, по своей страсти, гневаяся на меня, как проклял и черниговского протопопа Михаила…

Историк пишет: «И Никон, ничего не отвечая, горько плакал и начал читать разрешительные молитвы. Плакал также и Григорий, пока читались над ним разрешительные молитвы, и по разрешении причастился Святых даров из рук Никона». Не были ли они в тот час окружены ангелами? Какие чувства, должно быть, терзали их обоих, но оба лишь плакали, а Патриарх даже молчал на дерзновенные, но покаянные возражения старца! Такое примирение может быть лишь во Христе…
Владимир Иванович Мельник, доктор филологических наук, профессор, член Союза писателей России (Москва)