 |
| Русская линия | Инна Симонова | 13.03.2006 |
«Сколь великим наделен ты от Бога богатством, столь много и даже больше того ты должен отдать».
«Наставление богатым», из Изборника 1076 года
«Я совершенно такой же аскет труда, как бывали средневековые монахи, только они посвящали себя молитвам, а я труду…»
Ф.В.Чижов
Имя Федора Васильевича Чижова гремело при жизни, но в нашем столетии несправедливо забыто. О Чижове вспоминают в основном лишь в связи с именами Александра Иванова, Гоголя, Языкова, Поленова, Саввы Мамонтова, в судьбах которых он сыграл благотворную, а подчас и спасительную роль. Вместе с тем Чижов был выдающейся личностью в истории России XIX века — талантливый публицист, ученый-математик, искусствовед, крупный промышленник, финансист, благотворитель. Будучи по убеждениям своим славянофилом, он принимал непосредственное участие в выработке славянофильского идеала будущего устройства российского государства и отстаивал его в спорах с западниками в московских гостиных и литературно-философских салонах, на страницах книг и периодических печатных органов, пытался повлиять на принятие государственных решений в записках на имя Царя.
Чижов рассматривал славянофильство как систему взглядов, призванную практически решать стоящие перед Россией проблемы. При всем многообразии и разносторонности знаний и занятий Чижова в его деятельности доминировала экономическая направленность интересов: в течение всей жизни он был поглощен перспективами приложения достижений научной и технической мысли к нуждам России. Именно таких, как Чижов, имел в виду Иван Аксаков, когда говорил: «Убеждения наши (то есть славянофилов) — удел не одних людей отвлеченных, мечтателей и поэтов, но и людей, признаваемых практическими».
ИСТОКИ
Мать Чижова, Ульяна Дмитриевна, в девичестве Иванова, слыла женщиной весьма образованной. Дочь обедневшего дворянина, она воспитывалась в доме своих дальних родственников графов Толстых — генерал-майора Ивана Андреевича, правнука славного сподвижника Петра Великого, и Анны Федоровны, урожденной Майковой. Их старший сын Федор Иванович Толстой вошел в историю под прозвищем «Американец», — дело в том, что, будучи участником кругосветной экспедиции И.Ф.Крузенштерна, он был высажен за ряд экстравагантных поступков на Алеутских островах и довольно долго прожил там среди туземцев. Колоритная фигура Толстого-американца, участника Отечественной войны 1812 года, «свата» А.С.Пушкина, авантюриста, бретера и карточного игрока, послужила прототипом для героев произведений А.С.Грибоедова и Л.Н.Толстого. Федор Иванович был крестным отцом Чижова (кстати, Федором нарекли Чижова в его честь). Несомненно, слышанные в детстве рассказы о самых невероятных приключениях Толстого-американца не могли не запомниться крестнику, и такие черты характера Федора Ивановича как широта натуры, тяга к путешествиям, предприимчивость, жизненная активность и оптимизм, неизменно восхищали мальчика и служили для него примером.
Уклад в семье был патриархальным, дети воспитывались в строгости и почитании родителей, на примерах христианских добродетелей. Кроме старшего, Феди, росли еще три дочери: Александра, Елена и Ольга. Жили рядом с Богоявленским монастырем в одноэтажном деревянном доме с антресолями. В 1823 году Василий Васильевич Чижов через своего бывшего ученика Н.П.Чичагова, сотрудника М.М.Сперанского, выхлопотал себе место в Петербурге. Отец взял с собой и сына. Образование, начатое в Костроме, двенадцатилетний Федя продолжил на казенный кошт в Третьей петербургской гимназии. Вскоре в столицу переехала и сестра Александра: она была принята в Смольный институт благородных девиц на иждивение Императрицы Марии Федоровны — этому, вероятно, содействовал В. А. Жуковский, весьма близко знавший Василия Васильевича.
Математические способности Чижова проявились рано, и поступление в Петербургский университет на физико-математический факультет было предопределено.
ГОДЫ ИСКАНИЙ
Заседания «святой пятницы» носили характер литературно-философских бесед, целью которых было развитие творчески-парадоксального, самостоятельного мышления. Революционные события во Франции, Бельгии, в ряде германских и итальянских княжеств, восстания в Польше и Литве, усмирение бунта военных поселян, гнет цензуры, запрещение журнала И.В.Киреевского «Европеец» — таковы острые, злободневные темы, обсуждавшиеся в кружке. Критика негативных общественных явлений велась с прозападнических позиций, в частности, идеализировалась политическая система во Франции с ее палатой депутатов.
Душой кружка был филолог Владимир Сергеевич Печерин, поэт, республиканец и мадзинист. Не без влияния Печерина Чижов обратился к изучению произведений христианского и утопического социализма. В его дневниковых записях начинают встречаться тираноборческие мотивы. Вместе с тем, в отличие от Печерина, бежавшего на Запад в поисках неясного ему до конца революционного идеала, Чижов оказался более благоразумен и здравомыслящ. Рассматривая науку как единственное убежище от «деспотизма автократии», он пытался в академических занятиях найти главную цель и смысл своей жизни. В 1832 году он блестяще окончил университет со степенью кандидата физико-математических наук.
С конца 20-х годов XIX века лучшие выпускники университетов России направлялись на стажировку за границу. В их числе должен был быть и Чижов. Но революционные события в Европе вынудили русское правительство запретить с мая 1832 года заграничные командировки из опасения возможного тлетворного влияния на соотечественников революционизирующих западных идей. В одной из частных бесед Император Николай I говорил по этому поводу: «Я признаюсь, что не люблю посылок за границу. Молодые люди возвращаются оттуда с духом критики, который заставляет их находить, может быть справедливо, учреждения своей страны неудовлетворительными».
Чижов был оставлен при Петербургском университете, где стал читать в качестве адъюнкт-профессора ряд математических дисциплин и готовить под руководством академика М.В.Остроградского — выдающегося русского математика, основателя петербургской школы математики, теоретической и практической физики и механики — диссертацию на степень магистра.
Сын небогатых родителей, Чижов был крайне стеснен в средствах и вынужден был зарабатывать себе на жизнь частными уроками и репетиторством. Немало страниц его дневника тех лет испещрено денежными расчетами: чтобы свести концы с концами, он все свои расходы сводил до минимума. Однако после смерти отца в 1832 году он отказался от небольшой родовой усадьбы Озерово близ села Иванова Шуйского уезда Владимирской губернии в пользу сестер.
На свою первую лекцию Чижов явился в старой студенческой форме, не имея средств на приобретение мундира. «Престижу профессорского звания грозил конфуз, — писал по поводу этого „инцидента“ один из первых биографов Чижова, — и профессора тут же собрали между собой необходимые средства к его обмундированию до исходатайствования аванса».
В августе 1833 года профессор университета Д.С.Чижов, однофамилец Федора Васильевича, выхлопотал ему от попечителя учебного округа С.С.Уварова ежегодное в течение трех лет пособие в размере 150 рублей, чтобы молодой ученый имел возможность заниматься наукой, не отвлекаясь заботами о заработке.
В 1836 году Чижову удалось успешно защитить диссертацию и получить звание магистра философии по отделу физико-математических наук. Он продолжал чтение лекций в Петербургском университете, стал автором ряда печатных трудов. Его положение было как никогда прочным, быт налаженным, будущее представлялось определенным и не подверженным никаким ударам судьбы. «…По убеждению моему, нигде я не буду поставлен так на своем месте, как здесь, — уверял Чижов одного из своих корреспондентов, — занимаясь с любовью в моем кабинете, я хожу в университет как бы для отдыха, — дружески беседовать со студентами о том, что я делаю, и передавать им плоды трудов моих. Сыщите, если можете, положение, которое было бы лучше моего».
Но уже к 1840 году замкнутость избранного Чижовым поприща ученого-математика перестала удовлетворять пробудившемуся в нем стремлению к общественной значимости. Интересы его начинают направляться в другую сторону — к занятиям словесностью, историей, философией, политикой. «Дело литератора всего ближе ко мне, — решает он. — Я чувствую… тайное желание играть роль, иметь значение». Он пытается писать стихи, работает над повестями, психологическим романом, помещает в различных столичных журналах и газетах рецензии, научно-популярные обзоры, переводы статей и книг из области математики, механики, литературы, эстетики, морали, сближается с литературно-художественным миром Петербурга (М. И. Глинкой, Н.В.Кукольником, Ф.М.Толстым). Постепенно главным его увлечением становится история изобразительного искусства, в изучении которой ему видится один из самых прямых путей к изучению истории человечества.
Осенью 1840 года Чижов оставил преподавательскую деятельность (официально он уволился из Министерства народного просвещения в 1845 году) и с целью сбора материалов для искусствоведческого исследования летом 1841 года уехал за границу.
«ТЫ, БРАТЕ, РУС»
Особенно близко Чижов сошелся с Александром Андреевичем Ивановым. Посетив впервые его мастерскую, Чижов прозорливо предсказал: «Он в нашей истории художеств будет одним из первых». Иванов, со своей стороны, испытал на себе влияние личного обаяния и глубоких искусствоведческих познаний Чижова. В одном из писем к художнику Ф.А.Моллеру во Флоренцию он писал: «У Вас ли еще Чижов? Пожалуйста, скажите ему, чтобы он поторопился в Рим… он сделался последней необходимостью для меня… Пожалуйста, Чижова… скорее в Рим».
Оказавшись свидетелем денежных затруднений, с которыми сталкивался скромный, наивный до детскости в житейских вопросах Иванов во время работы над картиной «Явление Христа народу», Чижов принял все меры, чтобы найти средства для успешного окончания многолетнего труда художника. Он воспользовался давним знакомством с Василием Андреевичем Жуковским, в то время воспитателем Наследника Престола Великого Князя Александра Николаевича, и обратился к нему с просьбой ходатайствовать перед Цесаревичем о денежном пособии Иванову. Через Чижова художник получал деньги и от других лиц.
Свои впечатления от посещений мастерских русских художников в Риме Чижов изложил в пространной статье, напечатанной в «Московском литературном и ученом сборнике» за 1846 год.
Параллельно в течение ряда лет Чижов работал в библиотеках Венеции и Ватикана над четырехтомной историей Венецианской республики, с которой собирался познакомить своих соотечественников. Республиканский образ правления, осуществлявшийся в Венеции на протяжении четырнадцати веков, представлялся ему «зародышем новой истории, звеном, соединяющим средневековое человечество с человечеством предреволюционным».
Встреча в Праге летом 1841 года с известным поэтом и филологом, видным деятелем чешского национального Возрождения Вацлавом Ганкой стала импульсом в развитии у Чижова интереса к зарубежным славянам. Собирая материалы для задуманной работы по истории Венецианской республики, Чижов совершил летом 1843 года пешеходное путешествие из Венеции в бывшие ее владения: Истрию, Далмацию и Черногорию, — входившие теперь в состав Австрийской империи. Беседы с местным славянским населением заставили его окончательно определиться в вопросе о славянстве. «В продолжении всего этого путешествия, — вспоминал Чижов, — я видел самое пламенное сочувствие ко мне как русскому. На всяком шагу я встречал знаки любви и глубокого уважения к имени русского… Народ любит русских за веру и за то, что у нас есть много общего в простоте нравов. Черногорье было последним местом, которое совершенно привязало меня к славянам и заставило невольно всем моим понятиям сосредоточиться на этом вопросе, о котором до этого мне не приходило в голову. Все, кого я ни встречал из народа, первым словом приветствовали меня: «Ты, брате, рус».
Изучая духовную жизнь зарубежных славян, обнаруживая на конкретных примерах родство общеславянских культурных традиций. Чижов заинтересовался вопросами политического бытия славянских народов и их участием в национально-освободительном движении. «Я всею душою отдался славянскому вопросу: в славянстве видел зарю грядущего периода истории, в нем чаял перерождения человечества», — писал он впоследствии. Идея объединения всех славянских народов в единое государство стала его «заповедным верованием». В его понятия о политическом будущем славян входили тогда мечты о конституции, о республике, и он, «давши себе полную волю, на несколько времени сделался больше славянином без роду, без племени, чем русским».
Чижов не был склонен к теоретизированию на тему об организационных формах будущего существования единого союза славянских народов. Его деятельность в землях южных и западных славян чаще всего носила характер практической помощи славянскому национально-освободительному движению. В частности, он много внимания уделял положению Православной Церкви в империи Габсбургов, ибо австрийское правительство стремилось денационализировать славян путем их окатоличивания. Для многих же угнетенных славянских народов Православие ассоциировалось с их этнической принадлежностью, а православное духовенство играло немаловажную роль в деле национального сопротивления.
Пораженный крайней бедностью одной из православных церквей в селении Порой близ города Пола в Истрии, где почти полностью отсутствовали необходимые для церковных служб утварь и книги, Чижов организовал с помощью костромича Платона Васильевича Голубкова, миллионера и золотопромышленника, доставку из России к границам Австрии почти на три тысячи рублей икон, облачений и служебных книг. Он лично перевез все присланное по Адриатическому морю и чуть было не попался в руки австрийских солдат. Предупрежденные о приезде Чижова и вышедшие навстречу вооруженные далматинцы защитили его.
История с нелегальной доставкой церковной утвари в Порой послужила поводом для одного из первых в целой серии доносов на Чижова австрийского правительства и агентов Третьего отделения. Это не могло не вызвать настороженности официального Петербурга, в котором хорошо помнили о славянских симпатиях декабристов. К тому же русское правительство, добившись в конце 30-х годов XIX века преобладающего влияния в Константинополе и чрезвычайно выгодного для себя русско-турецкого союза, было заинтересовано в сохранении статус-кво на Балканах. Помимо Турции, заигрывание со «славянской идеей» вело к осложнениям с союзной Австрийской империей, вовсе не расположенной к удовлетворению национально-политических требований подвластных ей славянских народов.
Собственно о славянофильстве как о новом направлении общественной мысли в России Чижов впервые узнал в конце 1842 — начале 1943 годов в Риме. Именно тогда состоялось его знакомство с Николаем Михайловичем Языковым, тесно связанным со славянофильским кружком в Москве (его сестра, Екатерина Михайловна, была замужем за главой славянофилов Алексеем Степановичем Хомяковым). Сойдясь с поэтом совершенно по-братски, видясь и беседуя с ним чуть ли не ежедневно, Чижов заинтересовался его рассказами о новых явлениях в идейной жизни России, о противоборстве двух станов — славянофилов и западников, по-разному понимающих историческую роль и призвание России, по-разному отвечающих на вопрос о путях ее дальнейшего развития.
Встреча в Черногории с путешествовавшим по славянским землям Василием Елагиным, сводным братом Ивана и Петра Киреевских, а затем сближение в Риме с другом Елагина Александром Поповым и приятелем последнего, славянофилом малороссийского толка Николаем Ригельманом, внуком известного украинского историка, автора «Летописного повествования о Малой России» Александра Ригельмана, расширили круг знакомств Чижова среди людей славянофильского круга.
ПАРИЖ
Теории утопического социализма не удовлетворили Чижова прежде всего потому, что они, по его мнению, весь свой интерес сосредоточивали лишь на одной материальной стороне жизни человека.
В качестве славянофила-неофита Чижов проявил интерес к идеям Адама Мицкевича. В Колледж де Франс он прослушал его лекции из истории славянских литератур, а затем произошло и их личное знакомство. В Мицкевиче Чижов увидел брата-славянина, горящего одним с ним «огнем славянолюбия».
Сам Париж с его яркими социальными контрастами произвел на Чижова неблагоприятное впечатление, убедив в справедливости суждений о том, что только простой и пока еще не испорченной природе славян, и прежде всего русскому народу, суждено вернуть западноевропейскую цивилизацию к гармонии внутренних и внешних сторон ее существования.
ИДЕЯ ВСЕСЛАВЯНСТВА
По просьбе единомышленников Чижов вел подробный дневник о своем путешествии. В дальнейшем свои путевые записки он собирался положить в основу книги о прошлом и настоящем, быте и нравах южных и западных славян. Чижов хотел как можно скорее сообщить в Россию свои впечатления, но из боязни перлюстрации не доверял письмам. «О многом хотелось бы мне говорить с Вами, — писал он Языкову, — с Хомяковым, с Киреевским, которых, как и Вас, по Вашим рассказам, считаю себе близкими. Я думал Вам передать подробности… но знаете ли? Неприятно, когда почте делаются известны все семейные дала… и под предлогом осматривания, нет ли вещей, могущих перенести чуму, раскрывают все письма».
Чижов решил как можно скорее возвратиться в Россию, где должно было состояться его личное знакомство с «москвичами» — членами славянофильского кружка — и принять на их стороне непосредственное участие в горячих общественных спорах.
МОСКОВСКИЕ ВСТРЕЧИ
Чижов становится завсегдатаем славянофильских гостиных Свербеевых, Елагиных, бывает в домах Хомяковых, Аксаковых, Смирновых, где знакомит собравшихся с написанными им в Риме искусствоведческими статьями. И отовсюду слышит громкие похвалы в свой адрес. Особенно льстила высокая оценка со стороны Александры Осиповны Смирновой-Россет, ближайшей приятельницы Пушкина, Жуковского, Гоголя. А Авдотья Петровна Елагина, отметив горячий пафос литературных трудов Чижова, скажет: «Немногие так душевно пишут».
Однако пребывание в Москве, знакомство на месте с расстановкой сил в рядах славянофилов и западников привело Чижова к неутешительному выводу об относительной инертности славянофилов и как следствие — меньшей популярности их идей в обществе. Чижов неоднократно критиковал своих московских друзей за их чересчур ленивую, созерцательную любовь к России. «Сколько данных для деятельности — и никакой существенной деятельности», — возмущался он. Западники «сильнее не собственными силами — средствами. Европа дает им способ обольщать народ русский. Они в нескольких журналах набивают листы всем, что попадается в Европе, и этою кой-как приготовленною кашею кормят умственные желудки. Наши ленивы, но их бранить трудно. Все вызвать из самих себя нелегко, особенно когда этого требуют не в тишине и спокойствии, а посреди борьбы мнений, при криках общественных споров и при грубых выходках противников».
Летом 1846 года в основном на деньги Языкова славянофилами был куплен у петербургского издателя С.Н.Глинки журнал «Русский вестник». При этом его редактирование поручалось Чижову.
Московский «Русский вестник» Чижов собирался противопоставить журналам петербургским, в которых ему виделось «все уж чересчур нерусское, начиная с языка и до понятий». «Петербургские журналисты с убеждениями не знакомы, — писал Чижов Иванову. — Это космополиты во всем: в жизни, в верованиях, в добродетелях и пороках, — то есть люди, собирающие все. Но для сбора нужно что-нибудь иное, не один мешок и крючок, которым таскают сор из помойных ям».
В славянофильском «Русском вестнике» Чижову хотелось представить русскую народность «не на словах, а в сущности». Он планировал делать регулярные обзоры литератур славянских народов, публиковать критические разборы всех значительных европейских литературных новинок и сочинений, выходящих за границей о России, печатать отрывки из своих дневников о путешествиях по славянским землям.
В письмах к Языкову Чижов восторженно сообщал: «Теперь журнал стал для меня единственной возможностью нравственного существования». Поприще литератора, так некогда его манившее, становилось реальностью.
Осенью 1846 года новоиспеченный редактор во второй раз отправился за границу — в земли южных славян, с целью вербовки корреспондентов для «Русского вестника». Однако при возвращении в Россию в мае 1847 года он был арестован на границе. В Петербурге эти сообщения были восприняты в свете раскрытого накануне тайного «Славянского общества святых Кирилла и Мефодия», ставившего целью создание конфедеративного союза всех славян на демократических началах наподобие Северо-Американских Штатов. Причастность Чижова к деятельности общества не вызывала сомнений.
После двухнедельных допросов в Третьем отделении Чижов был выслан на Украину под секретное наблюдение, без права проживания в обеих столицах. Вместе с тем ему было Высочайше разрешено, «отстранив все идеи и мечты славянофилов, продолжать литературные занятия, но с тем, чтобы он свои произведения вместо обыкновенной цензуры предоставлял на предварительное рассмотрение шефа жандармов».
ССЫЛКА
В поисках дела, которое могло бы увлечь, а кроме того, cтать для него, лишенного средств к существованию, источником дохода, внимание Чижова привлекли большие посадки тутовых деревьев в Киевской губернии. Еще в 1843—1844 годах, живя в Италии и Франции, он ездил специально в районы развитого шелководства, осматривал плантации, интересовался ходом работ по разведению шелковичных червей. Тогда же у него зародилась мысль о развитии среди крестьян средней полосы России и Украины шелководства в качестве подспорья к их полевому хозяйству. В мае 1850 года Чижов взял в аренду у Министерства государственных имуществ 60 десятин шелковичных плантаций (4 тысячи старых, запущенных деревьев) на хуторе Триполье, в 50 верстах от Киева. Они в течение многих десятилетий не приносили казне никакого дохода и потому были отданы Чижову в бесплатное 24-летнее содержание.
Прежде чем приступить к непосредственной деятельности на арендованных землях, Чижов, привыкший все делать основательно, посетил лучшие плантации юга России, где познакомился с организацией хозяйств видных русских шелководов: А.Ф.Реброва и Н.А.Райко. Желая закрепить на практике полученные им сведения, он некоторое время работал на плантациях Реброва около Одессы в качестве ученика и рядового работника.
Вернувшись в Триполье, Чижов начал налаживать шелководческое хозяйство на отведенных ему землях и уже вскоре с дозволения правительства отправился в Москву для продажи собственноручно выработанного им первого пуда шелка.
С целью как можно более быстрого распространения шелководства в близлежащих селениях Чижов раздавал местным крестьянам тутовые деревья и личинки шелковичных червей, и уже спустя два-три года около чижовских плантаций несколько сот крестьянских семей стали заниматься новым для себя промыслом и получать относительно высокие доходы.
Кроме того, Чижов организовал при своих плантациях практическую школу для мальчиков — учеников церковно-приходских школ различных губерний Украины. Небогатые помещики, наслышанные об успешном ведении дел у соседа на шелковичных плантациях, стали заводить у себя в имениях шелководческие хозяйства, обращаясь при этом к Чижову за советом и помощью.
Намереваясь сделать собственный хозяйственный опыт достоянием общественности, Чижов написал и в 1853 году издал в Петербурге «Письма о шелководстве», а через семнадцать лет переиздал их в Москве с обширными дополнениями. В этой книге, удостоенной Московским обществом сельского хозяйства медалью, Федор Васильевич знакомил читателей с шелководством и его историей и на примере собственной деятельности доказывал прибыльность пропагандируемого им занятия.
Сфера интересов Чижова в это время не ограничивалась одним шелководством. Используя приятельские отношения со многими высшими чиновниками Киевской губернии, он пытался заняться улучшением транспортно-экономического и промышленного положения отдельных местностей Украины. На протяжении всей жизни испытывавший отвращение к чиновничьей службе, он теперь даже подумывал, не взять ли себе место управляющего Киевской палатой государственных имуществ, надеясь быть в состоянии на этом поприще сделать «кое-что доброе». Назначение не состоялось скорее всего потому, что Чижов рассматривал свое пребывание в Киевской губернии как вынужденное, а потому временное. Душой он изо всех сил стремился в Москву. Он был убежден, что Москва — «сердце России», тогда как Киев — «русская святыня».
Крымская война дала толчок росту в стране оппозиционных настроений. Смерть Императора Николая I пробудила надежды на либерализацию российской общественной системы. Эти надежды, правда, с известной долей скептицизма, разделил и Чижов.
В конце 1855 года после долгих проволочек славянофилам было разрешено издание журнала «Русская беседа». В нем Чижов поместил свои «Заметки путешественника по славянским странам», а также статью «Джованни Анджелико Фиезолийский и об отношении его произведений к нашей иконописи». Вместе с искусствоведческими статьями Чижова, изданными в 1840—1850 годы, эти работы стали частью общего комплекса материалов, составивших эстетику славянофильства, и внесли свой вклад в изучение живописи итальянского Предвозрождения, традиционного православного иконописания, в понимание сущности, задач и путей развития русского изобразительного искусства и архитектуры XIX века.
За заслуги в области искусствоведения Чижов был удостоен в 1857 году почетного звания вольного общника Российской Императорской Академии художеств. Через год «Общество любителей российской словесности» избрало его своим действительным членом. А с февраля 1860 года он стал членом организованного накануне в Петербурге А.В.Дружининым, И.С.Тургеневым, Н.А.Некрасовым, Л.Н.Толстым «Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым» — Литературного фонда.
Получив разрешение жить в столицах, Чижов стал приводить в порядок дела в своем шелководческом хозяйстве, которое приходилось оставлять на специально нанятого управляющего, и лишь с середины 1857 года смог окончательно переселиться в Москву.
В ЦЕНТРЕ ДЕЛОВОЙ РОССИИ
«Александровская весна» открыла новый период в жизни Чижова, почти всецело посвященный торгово-промышленному развитию России. При этом его вера в особый строй русской души, находящий свое выражение в шедеврах изобразительного искусства, и мечты о всеславянстве трансформировались в осознание необходимости «черновой, поденной работы» во славу русского экономического процветания.
Уже в журнале «Русская беседа», а затем в газете «Молва» были сформулированы основные положения славянофильской социально-экономической программы, которая сводилась к необходимости покровительства отечественной промышленности путем протекционистских таможенных пошлин, строительству сети железных дорог, расширению технического образования. После снятия в 1858 году запрета на обсуждение в печати крестьянского вопроса славянофилы стали издавать специальное приложение к «Русской беседе» — журнал «Сельское благоустройство». В нем излагались взгляды на условия упразднения крепостного права. Постепенно вокруг славянофилов стали группироваться представители тех социальных слоев, чьи интересы совпадали с выдвинутой ими программой необходимых в стране преобразований, а именно — промышленники и купцы, заинтересованные в широком развитии русской национальной промышленности, в резком уменьшении влияния иностранного капитала. Они подписывались на печатные органы славянофилов, выступали на их страницах со статьями, а в случае издательских затруднений оказывали щедрую материальную помощь.
Свои особые отношения с купечеством Чижов обосновывал так: промышленная и торговая сила — чисто земская по своему характеру, промышленная и торговая среда стоит ближе прочих образованных классов к народу. Так как в Москве, носительнице и хранительнице русского народного духа, было средоточие всей земской жизни, то не удивительно, что самые тесные узы стали связывать Чижова с «именитым московским купечеством». Он оказался в центре группы московских торговопромышленников, стремившихся к сближению со славянофильскими идеологами, и в поисках полных, ясных, определенных ответов на практические вопросы современности стал развивать в соответствии с новыми историческими условиями экономическую сторону славянофильской теоретической программы. При этом идеал славянофильства — свобода земской, общинной жизни — распространился на новую область, область свободы частного предпринимательства.
Уже в середине 1830-х годов допетровская столица России стала превращаться в город по преимуществу купеческого сословия. А.С.Пушкин, наблюдая перемены, происходившие в характере московской жизни, обращал внимание на то, что «Москва, утративши свой блеск аристократический, процветает в других отношениях: промышленность, сильно покровительствуемая, в ней оживилась и развилась с необыкновенной силою. Купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством» («Путешествие из Москвы в Петербург»). Об этом же писал спустя десять лет путешествовавший по России немецкий барон Август Гакстгаузен: «Москва, средоточие русской промышленности, превратилась из дворянского города в фабричный… Если спросите теперь, кому принадлежит этот дворец, то получите ответ: «фабриканту такому-то» или «купцу такому-то», а раньше: «князю, А или Б».
Именно в Москве в правление Императора Александра II расцвел незаурядный организаторский талант Чижова и его предприимчивость. Он принял предложение богатых заводчиков, костромских дворян братьев Шиповых стать редактором-издателем специального ежемесячного журнала, в задачу которого входила бы защита интересов русских предпринимателей в связи со всё более откровенной экономической политикой правительства в духе фритредерства (свободы торговли — англ.). Одновременно Чижовым и Шиповыми было образовано «Общество для содействия русской промышленности и торговли», не принесшее, однако, существенной пользы ввиду косности и инертности купечества.
Один из первых в России журналов для предпринимателей получил название «Вестник промышленности». Он стал выходить с июля 1858 года. Через год появилось еженедельное приложение к журналу — газета «Акционер». Как и «Вестник промышленности», «Акционер» всемерно содействовал строительству в России железных дорог, развитию промышленности, банковского дела без участия иностранного капитала, но в газете преобладали материалы более конкретного, частного характера.
В середине 60-х годов Чижов вел в газете Ивана Аксакова «День» специальный экономический отдел, а также основал на деньги крупных московских купцов и промышленников политико-экономическую газету «Москва» («Москвич»).
«ЗОЛОТОЙ ВЕК» ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОГО ГРЮНДЕРСТВА
Но одних обличений в прессе было мало. Чижов стал инициатором устройства сообщения между Москвой и Троице-Сергиевым Посадом посредством первой русской частной «образцово-показательной паровозной железной дороги» силами исключительно русских рабочих и инженеров и на деньги русских купцов, без участия иностранного капитала. Цель предприятия — убедить сомневающихся в возможности для России самостоятельного, первоклассного, быстрого, дешевого и честного железнодорожного строительства.
Для доказательства выгодности предприятия не столько своим компаньонам, сколько правительству, от которого зависело получение разрешения на строительство, Чижов задумал и осуществил следующую операцию: снарядил шесть групп молодых людей, по три человека, для круглосуточного подсчета всех прохожих и проезжающих по Троицкому шоссе в Троице-Сергиеву лавру и обратно. Собрав таким образом за два месяца данные о потенциальном количестве будущих пассажиров, Чижов уже мог с цифрами в руках возражать своим критикам, видевшим в сооружении Московско-Троицкой железной дороги — «нерасчетливое предприятие».
В 1858 году было получено Высочайшее соизволение на производство изыскательных работ. Акционерное общество Московско-Троицкой железной дороги не испрашивало никаких гарантий. Капитал предполагалось собрать путем выпуска акций, а сооружение дороги окончить в четыре года.
На организационном собрании пайщиков Московско-Троицкой железной дороги, состоявшемся 25 февраля 1860 года, по инициативе Чижова было принято решение поставить за правило, чтобы в газете «Акционер» не менее шести раз в год правление общества печатало отчеты о своих действиях и о состоянии кассы. Тем самым впервые в практике железнодорожных акционерных обществ в России все распоряжения правления, весь ход строительных и эксплуатационных работ, баланс кассы, в том числе и ежемесячные расходы на содержание административно-управленческого аппарата, делались достоянием гласности и печати. «Мы того мнения, — говорилось в одной из передовых статей газеты „Акционер“, — что чем более гласности, тем чище пойдут дела и тем скорее прояснится страшно туманный в настоящее время горизонт наших акционерных предприятий».
Пример общества Московско-Троицкой дороги побудил пайщиков других частных железнодорожных обществ в России обязать свои правления поступать аналогично. С удовлетворением отмечая этот отрадный факт, газета «Акционер» от 14 мая 1860 года сообщала: «Везде акционеры начинают мало-помалу входить в свои права и понимать, что не на то они только акционеры, чтобы слепо одобрять все, что ни поднесут или ни предложат директора правления…»
Движение поездов от Москвы до Троице-Сергиева Посада было открыто в 1862 году. По свидетельству современников, дорога вышла образцовой «и по устройству, и по бережливости расходов, и по строгой отчетности управления». Впоследствии она была продлена через Ярославль к Вологде.
После неудачи с покупкой в 1868 году Николаевской железной дороги Чижов придумал хитроумную комбинацию, с помощью которой группа московских торговопромышленников смогла выкупить у правительства Московско-Курскую железную дорогу, не допустив тем самым ее передачи в руки иностранных компаний.
«ВСЕ В ЦИФРАХ И ЦИФРАХ»
В конце 1866 года при активном участии Чижова был открыт Московский купеческий банк. Он стал самым крупным акционерным банком в Москве и вторым по величине в России, оставаясь таковым вплоть до начала XX века. Учредители организовали Московский купеческий банк не как акционерное общество, а как товарищество на паях, то есть по подобию московских текстильных предприятий. Среди основных пайщиков банка, купцов и промышленников, большинство составляли текстильные фабриканты, проявлявшие наибольшую активность в области товарокомиссионных и торговых операций, в основном с хлопком. Председателем правления банка единогласно был избран Чижов.
Летом 1869 года в «помощь бедному и слабокредитному торгующему люду» под непосредственным руководством Чижова было учреждено Московское купеческое общество взаимного кредита, основанное на иных началах, чем обычные кредитные учреждения: хозяевами предприятия являлись не кредиторы, а сами заемщики; только члены общества имели право на получение ссуды и только их векселя учитывались; между собой члены общества были связаны круговой порукой (каждый считался ответственным за долги общества перед третьими лицами в размере открытого ему кредита). И в этом новом коммерческом учреждении подавляющим большинством голосов Чижов был избран председателем.
Чижов считал, что в предпринимательстве «хорошо быть фонарщиком, то есть засветить дело и поддерживать горение, пока это дело не станет крепко на ноги; станет и довольно. Иначе во всяком промышленном деле через несколько лет… непременно образуется рутина, которая убийственна до крайности… У нас все любят сесть на нагретое место, а неохотники устраивать новое, — а меня калачами не корми, только дай новое, если можно — большое и трудное». Поэтому, заложив, по словам Ивана Аксакова, «прочный фундамент частному банковскому кредиту в Москве, и, можно сказать, во всей России», Чижов передал бразды правления в обоих банках наиболее близким своим сподвижникам.
«МУЖ СИЛЬНОГО ДУХА И ДЕЯТЕЛЬНОГО СЕРДЦА»
Последний отрезок отпущенного ему земного срока Чижов посвятил деятельному участию в финансово-промышленном учредительстве. Он без конца организовывал, строил, благотворительствовал. Его распорядок дня до предела загружен: утром — правление Ярославской железной дороги, в полдень — правление Курской, вечером — правление Московского купеческого банка. Кроме того, он находит время вести переговоры об образовании акционерного общества Киево-Брестской железной дороги, заниматься экономическим обоснованием и расчетами рентабельности Костромской и Киржацкой веток Ярославской железной дороги с перспективой продления их в Сибирь. Им создано Ташкентское акционерное шелкомотальное общество, написан устав сельского банка в Полтавской губернии.
Чижов планировал сооружение окружной железной дороги вокруг Москвы, так как был убежден, что для города это «будет просто благодеяние»: «Во-первых, построится четыре моста через Москву-реку с проездом для экипажей и пароходов… Во-вторых, построится много станций для отправления товаров по всем дорогам без перегрузки и пассажиров — во все окрестности и на все дороги. В-третьих, на тридцать миллионов пудов будет меньше провезено извозчиками по городу Москве. Положим, по 60 пудов на воз, — и тогда 500 000 возов ломовых уменьшится на улицах Москвы. Город непременно будет сильно строиться… подвозка материалов строительных будет удобнее и дешевле, а потому и постройка домов значительно удешевится…»
Совместно с А.И.Кошелевым Чижов был в числе учредителей при Московской городской думе двух коммерческих организаций: обществ водопроводов и газового освещения улиц. Ему даже довелось заниматься устройством и эксплуатацией в Москве сети банно-прачечных заведений.
«Я не могу привыкнуть быть старым, — писал в это время, испытывая неимоверный душевный подъем, Федор Васильевич. — В голове беспрерывно копошатся предприятия, то промышленные, то умственные начинания»; «Девиз мой: дело, после него — дело и после всего — дело; если есть дело, оно меня сильно радует»; «Вообще я от рождения сумасшедший, маньяк, всю жизнь прожил маньячествуя, переходил от одного увлечения к другому и теперь дошел до полного помешательства на промышленной деятельности»; «Являются новые предприятия; предприниматели обращаются ко мне; полагают ли они, что я… умен и опытен, нуждаются ли они во влиянии… право, решить не умею. А, между тем, действительно за мною идут капиталисты»; «До сих пор я уплачивал мои долги, вызванные моими предприятиями; теперь они почти все уплачены, а тратить деньги на жизнь я не умею и не вижу надобности усиливать траты на то, что никогда не составляло для меня непременной принадлежности жизни… Я работаю сильно, много получаю за работу, но никогда я не работал для того, чтобы получить больше денег: работа сделалась атмосферою моего [существования], без нее я решительно пропал бы»; «Я совершенно такой же аскет труда, как бывали средневековые монахи, только они посвящали себя молитвам, а я труду»; «Исповедуясь искренне, думаю, что много работает тут и самолюбие… У меня оно не могло быть удовлетворено вялою деятельностью в науке, еще менее — пошлым чиновническим толчением воды; мне непременно давай живую работу ума, давай тревоги, заботы, волнения, иначе мне и жизнь не в жизнь!»
Христианская «тихая милостыня» и милосердие испокон веков были на Руси основой основ народной жизни. «Сознание неправды денег в русской душе невытравимо», — скажет уже в XX столетии Марина Цветаева. Поделиться тем, что имеешь, с нуждающимся, будь то нищий, странник или просто человек, оказавшийся на каком-то этапе своей жизни в затруднительном положении, не выставляя при этом счета за свою доброту, было столь естественно, что иностранцы, отмечая эту «странность» в поведении нашего народа, возвели ее чуть ли не на мистический уровень, сделав одной из составляющих «загадочной русской души».
Рассматривая деньги не как самоцель, а как средство к достижению цели, Чижов любил повторять: «Деньги портят человека, поэтому я отстраняю их от себя»; «не могу привыкнуть считать их своею собственностью, они требуют употребления, — этой силе нужно дело». При этом он не любил нездорового возбуждения вокруг своих бескорыстных поступков и действовал согласно Завету, данному Иисусом Христом в Его Нагорной проповеди: «Смотрите, не творите милостыни Вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас… Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди… Когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, и чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф.: VI;1).
И действительно, подчас те, кому Федор Васильевич помогал, даже не догадывались о том, кто был их спасителем. Сегодня нередко лишь по косвенным признакам удается установить, что в том или ином благом деле под именем «жертвователя, пожелавшего остаться неизвестным», скрывался не кто иной, как Чижов. И особую щедрость он проявлял по отношению ко всему, что касалось народного просвещения.
В стремлении приблизить образование к запросам развивающейся отечественной промышленности он всемерно содействовал подготовке собственной технической интеллигенции и рабочих, содержал нескольких стипендиатов, оплачивал поездки молодых специалистов в зарубежные страны для знакомства с постановкой дел на промышленных предприятиях и железнодорожном транспорте.
Секретарь Чижова вспоминал, как однажды из разговора с ним Федор Васильевич узнал, что два его товарища по университету, изучающие практическую механику в Московском техническом училище, хотели бы познакомиться с организацией производства на механических заводах в Западной Европе. Но все упиралось в отсутствие денежных средств. Не будучи знаком с ними лично, Чижов попросил немедленно пригласить к себе этих молодых людей и после наставлений, где бы им лучше всего поработать, «прямо, без всякой их просьбы, почти силой, вручил… необходимые для этих поездок средства с обязательством никогда не думать о возврате ему, а при средствах, когда окажутся, передать их другим… для той же цели».
Чижов был инициатором учреждения в Москве на средства членов акционерных железнодорожных обществ железнодорожного училища им. А.И.Дельвига, по его проекту и плану в Киеве была открыта «Коллегия Павла Галагана», в течение долгого времени остававшаяся одним из лучших учебных заведений России. Весь свой основной капитал в акциях Курской железной дороги, составивший по их реализации в 1889 году 6 миллионов рублей, Чижов завещал на строительство и содержание пяти профессионально-технических учебных заведений на своей родине, в Костромской губернии.
Авторитет Чижова в обществе в целом, и среди предпринимателей, в частности, был велик. К его суждениям прислушивались, его мнением дорожили. О его безупречной честности ходили легенды. Имя его, стоящее во главе любого предприятия, было лучшей гарантией за верность и успех начатого дела. Вот только некоторые высказывания людей, знавших Чижова.
«Это был сильный человек, человек с властью, — вспоминал Иван Сергеевич Аксаков. — Прежде всех других его качеств, ощущалось в нем именно присутствие внутренней силы: силы убеждения, силы воли непреклонной, деспотической относительно самого себя. Смотря на его работу, методическую, отчетливую до мелочей, всякий сказал бы, что такое систематическое применение воли к делу возможно только при твердом спокойствии и хладнокровии духа. А между тем это был человек самый пылкий, самый страстный… Цельное сочетание таких, по-видимому, противоположных свойств и было в нем особенно привлекательно: оно-то и придавало ему такую нравственную красоту и такую власть над другими».
Говоря о влиянии Чижова на окружающих, личный его секретарь и первый биограф Алексей Чероков писал: «Это была непонятная сила какая-то, мощь, особая, ощутительная для каждого, все покорять и подчинять».
«Чижов был научно образованный и „тонкий“ человек, ум благородный, чуткий, острый, отнюдь не податливый ни на какие компромиссы, — характеризовал Чижова его „воспитанник“ Савва Иванович Мамонтов. — Из бесед с ним чувствовался зоркий, строгий и деликатный экзаменатор… Интеллигентная, честная постановка общественного дела и бережливость до мелочей… К людям фальшивым и пошловатым он был беспощаден, иногда до резкости. Осадить нахала, сорвать маску с подхалима — в этом Федор Васильевич был виртуоз. Таким его все знали и боялись…»
«МЫ ОЖИВИМ НАШ СЕВЕР…»
С помощью учреждения акционерного торгового и промышленного товарищества Чижов планировал начать хозяйственное освоение северных окраин Европейской России, развить среди поморов рыбные и звериные промыслы. На островах от Белого моря до Новой Земли он предполагал наладить добычу гуано — дешевого удобрения для бесплодных земель северных губерний. «Мне уже рисуется, — мечтал Чижов, — как мы оживим наш Север, заведем там города на берегах Ледовитого океана, прочистим Север¬ную Двину, будем возить туда хлеб и прочие жизненно необходимые продукты с Волги, а оттуда привозить дешевую рыбную пищу…»
Однако учрежденное Чижовым предприятие вначале не принесло пайщикам ожидаемых дивидендов. Бурею выбросило на камни пароход «Онега». В небывало суровую зиму 1875−1876 годов никогда ранее не замерзавший Либавский залив сковали льды и доставка грузов в Либаву стала невозможной. Потерпел крушение у Шотландских берегов вновь приобретенный пароход «Кемь». Промыслы у Мурманского берега приносили против ожидания ничтожную выручку.
Тяжело переносил Чижов все невзгоды, хотя заранее предупреждал каждого нового члена товарищества о неизбежности убытков, нацеливал не на ожидание барышей, а на служение великому делу содействия процветанию отечества. Оставаясь наедине с собой, он записывал в дневник: «Я как будто равнодушен ко всем неудачам, а между тем… может быть, не достанет сил их вынести… Неужели не выгорит такое истинное, чисто патриотическое дело?..»
Чтобы хоть как-то поддержать оказавшееся на грани краха товарищество, Чижов занял 75 тысяч рублей, вложив их в дело. За несколько месяцев до смерти он снова пожертвовал в пользу товарищества 200 тысяч рублей, собрав и заложив все свои свободные процентные бумаги.
Не успев довершить многое из задуманного, Чижов умер 14 ноября 1877 года за своим рабочим столом. Увидевший его через полчаса после кончины Иван Аксаков вспоминал: «Он сидел в креслах мертвый, с выражением какой-то мужественной мысли и бесстрашия на челе… муж сильного духа и деятельного сердца». Это трагическое утро запечатлел на своей картине «Смерть Чижова» Илья Ефимович Репин.
Похоронили Федора Васильевича Чижова в Москве, на кладбище Свято-Данилова монастыря рядом с могилой Николая Васильевича Гоголя.
По прошествии нескольких лет после смерти Чижова Товарищество Архангельско-Мурманского срочного пароходства стало крепко на ноги. В 1881 году в память о Чижове на общем собрании пайщиков было решено назвать его именем один из новых пароходов товарищества. Пароход «Федор Чижов» плавал по северным морям вплоть до конца первой мировой войны. 13 мая 1918 года во время военных действий в бухте Вайда-губа он был торпедирован германской подводной лодкой и затон.
Затонула, ушла в небытие и память о предпринимателе-патриоте Федоре Васильевиче Чижове: он не укладывался в прокрустово ложе «классового подхода», провозглашенного новой властью мерилом всех ценностей. Приходятся только сожалеть, что русская литература" XIX века. великая учительница жизни, в мучительных поисках ответа на вопрос: «Что делать?», — сосредоточила все свое внимание на антигероях, «лишних людях» с непобедимо-разрушительным обаянием, и прошла мимо такого типа русского человека-созидателя, действительного героя своего времени, как Чижов.
ВМЕСТО ПОСЛЕЛОВИЯ
Еще раньше имя Чижова было сбито с фронтонов пяти промышленных училищ, подаренных им России, а находившиеся в одном из училищ картины кисти С.А.Коровина, на одной из которых был изображен Чижов, работающий у наковальни, а также его прижизненный бюст, выполненный С.И.Мамонтовым, бесследно исчезли.
Но в народе великолепные здания, построенные в стиле неоклассицизма, продолжа¬ли упорно именоваться «чижовскими». В них получило специальное техническое образование не одно поколение российского юношества, ставшие действительными наследниками чижовских миллионов. И среди них — гордость отечественной науки, выдающийся русский химик Григорий Семенович Петров. Именно ему Россия обязана изобретением в 1913 году первой отечественной пластмассы — карболита, и универсального клея, получившего известность под маркой «БФ». А ведь в жизни профессора Петрова не было ни столичных университетов, ни институтов, — все его образование ограничилось учебой в костромской «чижовке».
Время все расставило на свои места — в этом великая справедливость истории. К нам тяжело, исподволь возвращается память. Последние пятнадцать лет юбилейные даты, связанные с именем Чижова, торжественно отмечаются на его родине. Имя славного земляка возвращено Костромскому химико-механическому техникуму, с 1927 года носившему имя Л.Б.Красина. При техникуме создан музей, отражающий его историю. На здании Чижовского училища в Анфимове, недалеко от Чухломы, открыта памятная доска, рассказывающая о его основателе. В церквах служатся панихиды. На территории возрожденного Свято-Данилова монастыря в Москве, ставшего с начала 1980-х годов резиденцией Святейшего Патриарха Московского и всея Руси, в том месте, где когда-то находился разоренный некрополь, возведена часовня — в память обо всех, нашедших здесь свое последнее пристанище. С февраля 2005 года по маршруту Москва — Сергиев Посад ходит скоростная электричка «Федор Чижов». Недалек день — и к одному из причалов Северного морского порта пришвартуется современный океанский лайнер «Федор Чижов» (резолюция по этому поводу была принята на прошедшей в Мурманске в мае прошлого года конференции, посвященной 130-летию Архангельско-Мурманского срочного пароходства)…
«Природа рождает людей, жизнь их хоронит, а история воскрешает, блуждая на их могилах», — написал когда-то Василий Осипович Ключевский. Хочется верить, что скрижали истории, на которых золотыми буквами выбито имя недюжинного предпринимательского таланта, славного русского патриота Федора Васильевича Чижова, впредь не покроются безжалостной патиной забывчивой неблагодарности потомков.
Сегодня мы крайне нуждаемся в таких бескорыстных деятелях, людях долга и чести, каким был Чижов, радевший не о собственной выгоде и спекулятивной наживе, а об укреплении мощи, процветании, пользе и славе отечества. И чем раньше появится у нас такой тип просвещенных, патриотически настроенных предпринимателей, тем скорее возродится Россия.
Симонова Инна Анатольевна, кандидат исторических наук, член Союза писателей России и Союза журналистов Москвы
http://rusk.ru/st.php?idar=104189
Страницы: | 1 | |
