Нравственность как поле взаимодействия (противостояния) науки и религии

Доклад на конференции «Православие и нравственность», Санкт-Петербург, 17−18 февраля 2006 г.

Роль Церкви в формировании образа европейской цивилизации велика. Именно богословами в русле развития темы образа и подобия Бога в человеке было сформулировано фундаментальное понятие личности. Именно Церковью были утверждены те нравственные идеалы, которые выделили в этом плане Европу над другими регионами, и забытье которых приводит к быстрому ее распаду. Церковь произвела все необходимые работы, чтоб зачистить место для возведения здания европейской науки. Во-первых, признав материальный мир творением Бога, Церковь объявила его онтологически подлинным, реальным и, следовательно, достойным для познания и, поскольку мир есть форма Откровения Бога, то — и познаваемым. Только христианство с его учением о Боге как о Творце всякого бытия окончательно укрепило учение о единстве бытия, из которого и развивалась идея о всеобщем значении принципа причинности, определившего весь строй современного научного знания. Во-вторых, Церковь аккумулировала опыт в вопросах убедительности, проблемах доказуемости и методах аргументации. Ею был разработан принцип объективности и соответствующий понятийный инструментарий. В-третьих, Церковь собрала огромное количество библиотек, открыла множество школ, наладила подготовку огромного числа специалистов, дальнейшая профессиональная деятельность которых далеко не всегда была связана с нуждами и задачами самой Церкви. Всё складывалось таким образом, что достаточно было появиться инструментализму, а чуть позже — и экспериментализму, чтоб и родилась наука Нового времени. Именно христианство сделало Европу тем местом, где единственно могла состояться наука в знакомом нам варианте.

Что именно послужило стимулом для появления науки в Европе? Прежде всего, это свойственное именно для Запада разграничение веры и разума. Но, как это ни странно, это разделение я намерен подвергнуть радикальной критике на предмет его абсолютной аксиологической позитивности. Почему? Ведь все вроде здорово: наука родилась, и что здесь плохого?

Дело в том, что процесс разграничения веры и разума на Западе привел к противопоставлению не только науки и религии вкупе с соответствующими им формами образования, но и к появлению рациональной разделенности между теорией и практикой. В результате этого деления теология была сначала возведена в царские чертоги метафизики, где она властвовала и повелевала до тех пор, пока не случилась «научная революция» в духе Ф. Бэкона, приведшая к «власти» науки эмпирические и «весьма полезные». Если теология, называя философию своей служанкой, благосклонно относилась к зарождающимся тогда практическим научным дисциплинам, то формирующаяся в Новое время наука не захотела терпеть религию даже в качестве служанки: она взяла курс на ее уничтожение. Богословию было отказано в праве называться наукой и позиционировать свои данные в области интеллектуальных ценностей. Лишь местами теологии был снисходительно предложен переезд в область исключительно нравственности, где она и разделила свое одиночество вместе с поучительными народными сказками, мифами и легендами. Где-то, как известно, ей было отказано и в этом…

Изгоняя теологию в область нравственности, наука волей не волей и саму область нравственного сделала внешней по отношению к себе. Расставшись под разными предлогами с вопросами веры, наука постепенно расставалась и с отягощающим ее наследием религии — с этикой, являющейся изначально разделом богословия. Конечно, наука, спохватившись, попыталась создать свою собственную этику на альтернативных началах, например, так называемых правах человека. Но какова ценность этих прав, если в научной перспективе человек есть просто возомнившее о себе млекопитающее? Конечной формой реализации такого права на практике является лишь право сильного.

В русле разграничения веры и разума были разграничены не только наука и религия, наука и богословие, философия и богословие. Разграничения коснулись и самой теологии: были разделены естественное и сверхъестественное Откровение, естественна теология и теология Откровения. Я оставлю за скобками описание тех перипетий, в которых оказалась схоластика в результате этих противопоставлений, и перейду прямо к указанию на то, что разграничения возымели свое действо и внутри самой науки. Научившись отделять всё от всего, европейцы развели науку и нравственность, а вместе с этим отделили и всякую ценность от всякой другой — это те процессы, которые привели Европу даже — не побоюсь сказать это — к фашизму (когда ценность нации отделена и противопоставлена другим ценностям)!

Процесс сциентизации Европы стал на рельсы антирелигиозной, а местами и богоборческой стратегии развития. Вся европейская культура взяла курс на «дехристианизацию». То, о чем мечтали сатанисты разных времен, постепенно начинает сбываться. Дехристианизация европейского общества (эта повальная зачистка общества от всего того, что еще осталось в нем святым), — привела к овеществлению, к натурализации, к объективации человека. Продуктом эпохи так называемого постхристианства является постчеловек, разум которого вне или без веры осознает свое предназначение в добывании исключительно объективного знания о мире, независимо от того ведет ли оно к достижению спасения познающего человека или препятствует ему, способствует ли благоустроению жизни человека или разрушает ее. «Именно на этом пути наука превращается в безнравственного монстра, с одной, но пламенной познавательной страстью». Посредством знания о мире достигается многое, но именно принцип взаимоисключения религиозного и познавательного сознания привел к «богоборчеству», которое обернулось и человекоборчеством. Почему? Потому, что человек, как философская категория, сравнительно недавняя и появилась в русле христианского учения о личности, как об образе и подобии Бога в человеке. Размытие христианской идеологии, как среды последовательного и непротиворечивого функционирования этого термина, приведет к его вытеснению и заменой другим, может, и созвучным внешне, но сущностно иным термином. Дух индустриализма, потребительства и накопления, овеществляя, денатурализируя человека, подрывает в нем личностные начала, а вместе с ними и традиционные общественные устои, нравы и ценности — основы всякой здоровой государственности и цивилизованности. И, как следствие этого, — начало зарождения бездушных тоталитарных систем в наиболее преуспевающих государствах. Тоталитаризм, пожалуй, единственный способ существования супердержав в будущем — общество с вылущенным личностным ядром сможет объединять своих граждан только посредством перманентного контроля и принуждения. Уже сегодня царящее в мире чувство пустоты и ничтожества, беззащитности и отчуждения происходит оттого, что иссякает личностный приоритет в стратегии развития общества. Чудеса техники, рост экономики, достижения науки не только не оттеняют эту пустоту, но делают ее еще более устрашающей.

«Понятие „человекоборчество“ в конце ХХ века, особенно на уровне массовой биомедицинской практики наполняется конкретным содержанием — аборты, эвтаназия, фетальная терапия, массовое донорство трупов, допущение „прагматического убийства“ для трансплантации, клонирование. Наука ХХ века, освободившаяся „от религиозных пут“ и достигшая небывалых результатов, призванная служить во благо человеку, поражает степенью умаления человеческого достоинства, достигаемой именно с ее помощью». Сегодня технологии приблизились к такому уровню воздействия на человека, что без обращения к этике, основанной на вере, человек и человеческое общество обречены на уничтожение. Гуманистический пафос новых технологий, призванных служить человеку, оборачивается падением ценности человеческой жизни и умалением человеческого достоинства. Люди уже готовы с серьезным выражением лица спорить о том, имеет ли человек право выдернуть из розетки штепсель антропоморфной компьютерной системы, но все дальше и дальше удаляются, например, от возможности обсудить ценность жизни эмбриона в качестве ценности жизни человека.

Разум, похоже, сходит с ума и, лишившись благоговения, становится деструктивным началом в жизни общества: та угроза, которую сейчас представляют для мира интеллектуалы со своими технологиями, не сравнима с той, которую могут осуществить даже самые злобные дикари. Кстати и вера, в которой не много разума, способна натворить немало беды, и история нас этому хорошо учит. Однако ценность науки и учености начинает умаляться в этом мире — и это, опять-таки, потому, что ценность эта христианская. Нельзя уничтожить христианство и сохранить нетронутым идеал альтруистического поиска истины, за следование которому никто не платит и, более того, следуя которому самому нужно платить. Такой редукции подвергаются прежде всего «бесполезные» науки, развивая которые не увеличишь дальность артиллерии, количество надоев, эффективность энергоносителей. Философию, которая некогда, как сказал О. Конт, поблагодарила Бога за Его прежние услуги и отправила на пенсию, саму выгоняют взашей и говорят ей вслед, что нет такой науки, как философия!

Гуманистическая идеология обескровлена враждой с религиями и ослаблена внутренними противоречиями, которые сегодня достигают небывалой остроты. «Уволенная» философия уже не так воинственна, хотя, по сути своей осталась прежней. Оставшаяся в гордом одиночестве наука вдруг обнаруживает, что нужно, выражаясь фигурально, убираться в своей комнате и выносить за собой мусор. Но, не с ее руками — у нее, видите ли, другие цели и задачи. Нужно срочно кого-то для этого найти: и кто-то будет счастлив, найдя себе работу, и она, наука, сможет остаться прежней, и делать вид и дальше, что все идет по плану и ничего особенного не происходит.

И вот сейчас, вроде как, за религией уже опять признается определенное право на существование, но лишь в той степени, в которой наука оказалась не способной покрыть все запросы человеческого духа. Попытки взаимодействия и сотрудничества между светским и духовным образованием (наукой и религией) формируются лишь вокруг проблемы необходимости повышения нравственности у учащихся и студентов. То есть, речь идет исключительно о все том же пресловутом принципе «религия в пределах только нравственности», который возобладал на Западе, но оказался нерезультативным в педагогическом смысле. С одной стороны — слава Богу! С чего-то ведь все же нужно начинать. Но с другой стороны… Религия, а вместе с ней и духовное образование, есть не только нравственность…

Да и, собственного говоря, о какой нравственности идет речь? О той самой, которая основана на идее образа и подобия Бога в человеке, на христианских идеалах любви, смирения и жертвенности, на принципах святоотеческой педагогики? Нет! Тысячу раз нет. Церковь зовут в образование лишь для того, чтоб духовенство научило молодежь невнятным эфемерным идеалам безликого добра, которые, будучи спроецированными в область практическую, обнаруживаются лишь как «не рисовать на партах», «не писать в подъездах», «уступать место старшим», «иметь неутолимое желание послужить в армии», «быть готовым трудиться за бесплатно"… Духовенство представляет интерес для цивильных институтов только в качестве политруков и комсоргов — и дешево, и хоть как-то расходует религиозные рвение и инициативы определенной категории граждан. Разного рода конференции, которые сейчас в большом количестве проводятся при совместном участии богословов и ученых, не смотря на тот размах, с которым они иногда проходят, фактически не имеют каких-либо значимых последствий ни для науки, ни для Церкви. Ничего, кроме социальных терапевтических функции, суть которых выражается идиомой «спустить пар».

«Услуги» Церкви на самом деле стали желательны и для государства в целом, и для науки в частности. Но на сколько вакантные роли совместимы с задачами самой Церкви? Что на самом деле происходит? Сегодня мы имеем свидетельства о неудачности и бесперспективности возрожденческо-просветительско-коммунистического проекта «счастливого» мира со всеобщей свободой, равенством и братством, но без «религиозных предрассудков». Церковь зовут поддержать этот антицерковный и антиклерикальный проект: приглашают подсобить в воздвижении вавилонской башни и поучаствовать в совместном поливании проклятой смоковницы. Как говорится, и хватило же совести! Представьте, кого-то грубой силой и беззаконием выгнали и из его квартиры, а потом ласково, но с великим одолжением и снисходительностью попросили помочь занести мебель новых хозяев… У нас нет оснований для того, чтоб рассчитывать, что научная система «покаялась», измелилась, осознала свое зло, причиненное человеку, и решила скорректировать свои планы. И Церковь осталась прежней — в лучшем случае осознающей свою параллельность всему относящемуся к науке…

Так вот, мы только тогда сможем результативно говорить о взаимодействии науки и религии, когда мы увидим, осознаем и устраним то, что привело к их разладу. Для этого науке не нужно будет поступаться своими принципами, а религии выходить за пределы своей сущности — речь не идет о создании гибридов науки и религии. Речь идет о совместной реставрации того слоя в культуре, в котором и произошло первичное и самое главное разделение — я имею ввиду антропологию. В вопросах антропологии богословы не просто союзники с учеными — они коллеги по своей сути. Всех их объединяют единые познавательные установки, хоть и по-разному мотивируемые. Сегодня было бы более перспективным не разграничивать здесь науку и богословие, предписывая им определенные раздельные места, а, напротив, собрать вкупе всю нашу волю к познанию и направить ее против псевдонауки и псевдорелигий, против шарлатанства и мракобесия, против бедности, безграмотности и бескультурья, против всего того, что разменивает человека по рублю в своих якобы научных или якобы религиозных идеалах. Но такое объединение возможно только на новых методологических, аксеологических установках, отличных от тех, что господствуют в мире сегодня. Чтобы избежать старых ошибок, нам нужна новая антропология. А новое, как говорит Библия устами пророка Давида, есть хорошо забытое старое. Я, чтоб это не звучало слишком консервативно, в заключение приведу максиму патрологического творчества прот. Георгия Флоровского, который говорил, что не нужно призывать общество вернуться назад к святым отцам, нужно говорить «Вперед к отцам!».
Священник Сергий Лепин, кандидат богословия, доцент Минской Духовной Академии