 |
| Радонеж | Лариса Логвиенко | 04.03.2005 |
Вряд ли в этой согбенной старушке ее старые знакомые могли бы узнать счастливую, богатую, красивую женщину, каковой она была когда-то, заподозрить, что ее путь вместил события, которых бы хватило на несколько жизней, хотя она никогда не ждала и не желала для себя чего-то сверхъестественного.
Ныне ей уже 89. Рассказывают, что она очень больна и с постели уже не встает. Заботятся о ней молоденькие монахини, а нам остается только молиться и вспоминать ее дивную историю…
Матушка Надежда (в миру — Вера Петровна Бородинова) родилась в селе Михайловском Ставропольского края. В детстве ее звали «монашкой». Она, бывало, еще пяти лет, соберет малышей и скажет: «Давайте молиться». Взрослые недоумевают: почему так тихо в комнате? Приоткрыли дверь. Дети стоят все на коленях перед божницей, а впереди всех — Верочка.
— В школе, — рассказывает она, — я училась отлично, была старостой класса, но в церковь тоже всегда ходила. И когда учительница меня упрекнула, я ей ответила: «Это учебе не мешает. Ходила и буду ходить».
В 19 лет она вышла замуж. Соседи посмеивались: «Ну, монашка, вымолила себе жениха». А она и не думала. Все решилось само собой. Молодой красивый летчик сделал предложение. Родители были приятно удивлены. Она не ослушалась. Кто-то скажет: судьба…
Неожиданно для себя из бедной скромной девочки, носившей штопаные платьица, она превратилась в даму. Матушка вспоминает, как в большом городе муж повел ее в магазин и сразу купил ей весь гардероб, одел, что называется, «с головы до ног».
Их недолгая семейная жизнь была мирной и счастливой. Антоний, муж Веры Петровны, был добрым, отзывчивым, и за все время их совместной жизни они ни разу не поссорились. Сыновей, Анатолия и Владимира, он учил почтительному отношению к матери. Вера Петровна принимала живое участие в жизни солдат. Вместе с другими женами офицеров она стирала, шила, как могла, украшала солдатские казармы. После войны супруга направили в Японию, и семья некоторое время жила в этой далекой стране. Однажды Вера Петровна предложила переехать на более удобную квартиру, где они могли бы пользоваться имуществом живших там ранее хозяев. «Что ты, Верочка, — ответил он, — это чужие слезы».
О глубокой вере своей жены он, конечно, знал, в доме старались соблюдать посты, Вера Петровна всегда ходила молиться в храм, не было случая, чтобы муж словом осуждения или запрета остановил ее, наоборот, относился с глубоким пониманием.
Он погиб, когда ей было 34 года. Вся дивизия плакала о своем командире, его все очень любили. Что уж говорить о молодой жене погибшего полковника. В то время ей казалось, что жизнь окончена. «Я плакала по мужу и день и ночь», — рассказывает матушка.
— После похорон, — продолжает она, — вместе с моей мамой и сестрой мы поехали по монастырям, чтобы заказать заупокойные службы, помолиться о упокоении его души. Помню, были в Киеве, в Лавре, у о. Кукши (Величко), которого теперь канонизировали, позже я приезжала к нему в Одессу несколько раз, и он благословил меня на монашество, подарил свои четки.
В то время в Киево-Печерской Лавре подвизался великий подвижник, молчальник и затворник о. Дамиан. Он никого не исповедовал, но иногда разрешал паломникам заходить за благословением. Встреча с о. Дамианом стала в жизни Веры Петровны вехой, разделившей всю ее жизнь на «до» и «после». Она часто вспоминала о. Дамиана и всегда с великой радостью рассказывала о том, что произошло тогда.
— Помню, вошли к нему в келью, он благословил всех, потом угостил вкусным монастырским квасом. А я только и думала, как мне дальше жить и как спросить у него. Потом все стали выходить. Вышла и я. Вдруг спохватилась, увидела, что забыла в келье у старца свою сумочку. Неожиданно открылась дверь, и келейник сказал: «Чья сумка, зайдите». Я зашла. Батюшка стоял перед иконами, молился. Я упала на колени, плакала, все время повторяла: «Батюшка, я великая грешница!». Слезы лились ручьями. Не знаю, сколько я была там, но когда вышла, мир в моих глазах перевернулся и было такое чувство очищения, словно я никогда замужем не была. Своим близким я сказала: «Если бы случилось чудо и муж мой вернулся, то жила бы с ним, как с братом».
Действительно, жизнь матушки с того времени стала совсем иной. Она переменилась даже внешне: волосы убрала, вместо дорогих шикарных нарядов надела темное ситцевое платье в горошек. Соседи, знакомые, родственники констатировали в один голос: «Полковничиха помешалась».
Вера Петровна жила неподалеку от Крестовоздвиженского храма, где служил в то время Митрополит Антоний (Романовский). Они были знакомы, и матушка часто выполняла поручения Владыки, которого почитала как старца. После службы она и несколько ее подруг шли помогать больным, немощным, ухаживали за стариками. Таков был духовный завет их архипастыря, который матушка и ныне часто повторяет: «Не говори, сколько молитв прочитала, а — сколько больных посетила». Сам Митрополит Антоний служил примером милосердного отношения к людям. По воспоминаниям матушки, он не только помогал малоимущим, но и постоянно отправлял посылки в монастыри, которые в те годы особенно бедствовали.
Однажды прямо на улице к матушке подошла незнакомая женщина и крепко ее обняла: «Спасибо, что ухаживали за моей мамой до самой ее смерти».
Оба сына Веры Петровны стали врачами. Старший теперь — известный хирург, младший, Владимир, умер. У него была наследственная болезнь — астма, от которой, кстати, долгое время страдала и матушка, но в день прославления святого праведного Иоанна Кронштадтского в 1988 году в Петербурге, куда ее привезли едва живую, во время торжественного богослужения произошло полное исцеление от этого недуга.
Матушка была знакома со старцами, подвижниками ХХ века: о. Кукшей, о. Серафимом (Тяпочкиным), о. Сампсоном (Сиверсом), о. Стефаном (Игнатенко) и многими другими. Много лет она помогала о. Петру Сухоносову, замученному в 1999 году боевиками, которого знала еще семинаристом, их связывали крепкие духовные узы.
Жила она «во дворах». «Дворы» — особенность наших южных городов. В одном доме подчас живет до десяти семей, к нему прилеплен еще один домик, тут же сарайчики, еще какие-то строения. Крохотные клумбы и огородики. Раскрытые двери, окна откуда доносятся крики, плач ребенка, музыка, ароматы кавказской и украинской кухни и еще многого многое другое, о чем имеют представление только те, кот не просто бывал, но жил в таких дворах. В таком дворе в маленьком вросшем в землю домике жила наша матушка. Крохотная кухня-пердняя и две небольшие с низкими потолками комнатки занимала она. Все их стены были завешены иконами и картинами на евангельские и библейские сюжеты.
Всегда с волнением заходила в келейку, где собрано множество святынь со всех концов света. Здесь тихо, мирно, и как бы ни было тяжело на душе, после беседы с матушкой всегда бывает чувство духовного утешения и душевного покоя. Маленькая, сухонькая, быстрая, она для нас — словно воплощение деятельной живой доброты, участия. К себе она относится крайне строго и требовательно, часто повторяя: «Какой я монах! Монах тот, у кого в сердце — Господь!» или «Господи, как к Тебе являться, как являться?» — и на глаза ее набегают сдезы… Матушка каждый день бывала на Литургии, даже если больна или плохая погода, гололедица. Сколько раз она падала, разбивалась в кровь, но неизменно шла к обедне! Однажды очень сильно ударилась головой, но все же пошла на службу, потом выяснилось, что у нее сотрясение мозга, но после этого она ни дня не лежала. Особенно она любила архиерейские службы и, кажется, за все время не пропустила ни одной. Отстояв такую службу, она остается еще и на вечерню и только к вечеру возвращается домой. «Что вы сегодня ели, матушка?» — спрашиваю у нее. «Ела, ела», — отмахивается она. «Что?» — настаиваю. «Чай пила после вечерни». А если кто-то угостит, тут же отдаст другому.
К ней часто прямо в церкви за советом обращались незнакомые люди: куда поставить свечу, как причаститься, исповедоваться, и она всегда с любовью подробно отвечала, а если ее смущал вид или поведение кого-либо, она обязательно ласково говорила: «Деточка, так не нужно…» Невозможно не ответить на ее по-детски открытую улыбку, теплый взгляд. Мне так хотелось поцеловать ее мозолистые натруженные руки, но матушка сердилась и никогда не позволяла…
Один из самых замечательных эпизодов ее жизни — это история пострига в монашество. Принять ангельский образ ее благословляли и о. Кукша, и старец Сампсон. Но Вера Петровна и слышать не хотела, считая себя недостойной и относясь к монашеству с величайшим трепетом. Случилось ей заболеть так, что близкие не надеялись на выздоровление. Приехал старший сын, увидев, в каком состоянии мать, тихонько спросил у знакомой, находившейся тут же: «Как будем маму хоронить?». Навестить Веру Петровну пришла и ее близкая подруга, которая неожиданно предложила: «Вера, тебе нужно принять ангельский чин, а то умрешь, а благословение старцев не выполнено, да и грехи все простятся». Она сначала снова отказывалась, но потом смирилась, сказав: «Господи, управи, на все воля Твоя». В тот же день было получено благословение Митрополита, найдено облачение, и вечером состоялся постриг, в котором ей нарекли имя Надежда. Когда постригали, не надеялись, что оживет: лежала, едва слыша молитвы, руки и ноги были уже холодные, жизнь теплилась только в сердце. Но не умерла… Неожиданно для всех она стала выздоравливать, вставать с постели, а потом и в храм пришла. Каково было удивление тех, кто ее навещал! И снова, как прежде, молилась, посещала больных, утешала, ездила по монастырям. «Вот ведь как бывает — говорил знакомый протоиерей все те, кто ухаживал за ней во время болези, давно умерли, а она, слава Богу, жива!»
В 82 года впервые в жизни побывала на Святой Земле. Когда я попросила ее рассказать, она только всплеснула руками: «На небе была!». Матушка сама, без посторонней помощи, поднималась на гору Синай, и те, кто перед подъемом посмеивался над немощной на вид старушкой, поднялись на вершину позже нее, — она и здесь была одной из первых. Она и не думала, что спустя несколько лет вновь поедет в Иерусалим и после этого попадет в больницу, а затем и до сего времени будет лишена возможности передвигаться самостоятельно.
«Я рада, что мне довелось пострадать там, где страдал наш Господь», — говорит она тем, кто сочувствует ей.
