 |
| Трибуна | Андрей Полынский | 04.03.2005 |
Я сошел на станции Алатырь. Было промозглое утро и серое, мрачное небо. Под стать невеселым рассказам моих попутчиков про бедность и пьянство. Нерадостным показался мне и город. Ровно и не город, а деревня. Потемневшие от времени деревянные дома. Редкие и грязные коробки пятиэтажек.
Обитель я распознал по сиявшему в самом небе золотому кресту. Тогда я воспринял это как должное, а задним числом удивился: откуда среди совершенно серого неба этот солнечный отсвет? Контраст с окружающей действительностью был разительный.
С рассвета дотемна
— Вы не знаете, батюшка сегодня как принимает?— Как всегда: с рассвета и до позднего вечера…
Батюшкой здесь называют его одного. Отец Иероним принимает народ в своей келье, к которой пристроено просторное помещение, где приехавшие паломники дожидаются своей очереди. Места для всех не хватает — и часть народа толпится на крыльце, где я, непосвященный, пытаюсь занять очередь.
— Кто последний?
— Последних нет, равно как и первых… Батюшка сам выходит и вызывает. Он видит, кому сейчас нужнее всего.
Стою в толпе несколько часов. За это время успеваю познакомиться со своими соседями, прибывшими сюда со всех сторон света: из Калининграда и Новосибирска, из Питера и Самары, из Москвы и Нью-Йорка…
В очереди к старцу блата нет. И маститый протоиерей с золоченым наперсным крестом, и бездомный бродяга в лохмотьях, и нежданно нагрянувший нувориш, окруженный телохранителями, — перед старцем все они равны. И потому попасть к старцу для стремящегося разрешить свои внутренние и внешние проблемы считается огромной удачей.
Известен случай, как много лет назад жена Булата Окуджавы Ольга приезжала к отцу Иоанну (Крестьянкину) в Псково-Печерский монастырь. В разговоре она посетовала, что ее муж не крещен и даже не хочет креститься и вообще равнодушен к вере. На что отец Иоанн спокойно сказал ей: «Не волнуйся, ты сама его окрестишь». Она была поражена и только спросила: «Как же я сама окрещу?» — «А вот так и окрестишь!» — «А как же назову его? Булат — имя неправославное». — «А назовешь, как меня, — Иваном», — ответил отец Иоанн. Перед смертью, в Париже, Булат Шалвович позвал жену Ольгу и сказал, что хочет креститься. Он уже умирал, было поздно звать священника, но Ольга знала, что в таких случаях можно крестить и без батюшки. Она лишь спросила его: «Как тебя назвать?» Он ответил: «Иваном».
Свой крест
Многое довелось слышать и об отце Иерониме. Долгие годы отец Иероним подвизался на греческом Афоне. Потом был отшельником в Иудейской пустыне, в Палестине, где питался только пустынной травой. Со Святой земли в Россию он был привезен владыкой Варнавой, митрополитом Чебоксарским и Чувашским. Шесть раз батюшка обращался с просьбой к Священному Синоду и неисчислимое количество раз — к владыке Варнаве, с тем чтобы его отпустили обратно в пустыню. Но каждый раз ему отказывали. И каждый раз, когда он пытался сойти с этого послушания, как признавался сам отец Иероним, его постигали скорби и неудачи. Однажды он все же решил уехать на Святую землю наперекор воли владыки, но по дороге у него вдруг пропали документы. После этого случая отец Иероним решил, что на то Божья воля: «Никогда не оставлю обитель».За эти годы в Алатырь и окрестные села переехали десятки семей — духовных чад отца Иеронима. Народ все образованный и энергичный. Кто-то из них стал поднимать уровень местных школ, кто-то стал восстанавливать храмы. Кто-то стал монахом, кто-то принял священнический сан и приход. С этих самых пор так уж повелось, что почти половина всех священников в округе — из того самого, «иеронимовского призыва». И самый экзотичный среди них «батюшка Париж» — отец Василий (в миру — Пьер Паскье). Он — француз, бывший католический священнослужитель. Отец Иероним встретил католика-француза в Иерусалиме и ни с того ни с сего сказал ему, что тот станет православным сельским батюшкой в российской глубинке. Тогда это звучало более чем фантастично.
Однажды, прослышав о прозорливости отца Иеронима, к нему приехал известный в криминальной среде персонаж — вор в законе. «Что меня ожидает?» — вопрошал он батюшку. «Ничего хорошего. В твоем сердце покаяния нет, а руки — по локти в крови», — ответил отец Иероним. «Авторитет» побледнел и инстинктивно спрятал руки за спину. Потом полез в карман и вынул толстенную кипу «зеленых»: «Прими деньги и помолись за меня!» «И молиться за тебя не буду, и денег не приму! — сказал батюшка. — Потому как эти деньги тоже в крови испачканы!»
…С отцом Иеронимом мне удалось побеседовать лишь к концу третьего дня своего пребывания в обители, когда уже совсем отчаялся встретиться с ним. Он вышел из своей кельи, осмотрел толпу и пальцем поманил меня: «Заходи». В келье заговорил первым:
— Есть на Руси еще благодатные старцы, хотя их единицы. Но многие из тех, кто пытается выдавать себя за старцев, таковыми не являются. Это явление называется лжестарчеством, или младостарчеством. Когда только что рукоположенный молодой священник, у которого голова закружилась от того, что ему ручки целуют и в рот заглядывают, возомнит о себе невесть что. Сам-то я никакой не старец, а просто священник с большим опытом. А все разговоры о моей прозорливости — ерунда на постном масле.
Господь нас еще терпит, любит и ждет от нас покаяния. Но — увы… Мне приходится часто ездить по России. И я вижу, что народ все больше и больше падает духовно и нравственно. Разгул преступности и растления. Полнейшая безнаказанность по отношению к тем, кого нужно сурово наказывать. Ну, а к Богу по-настоящему обращаются только единицы.
— Но храмы восстанавливаются и строятся по всей стране…
— Восстановление храмов — это еще не показатель. Показатель — наше духовное состояние, которое мы проявляем и в обществе, и в своей семье.
— А как же пророчества святых отцов о том, что перед концом света Россия возродится?
— Бог может пророчества и упразднить за беззакония народа. Получается, что в нашей воле прекратить существование этого мира или продлить. А потому нужно думать и о собственной душе, и о России. Нужно рожать детей, будущих граждан нашего земного Отечества. Еще как минимум двоих, понял? — строго спросил он и вдруг добродушно улыбнулся.
