Быть ли нам революционерами, оппозицией, патриотами вне политики или поддерживать власть? Часть 3-я

К докладу депутата Госдумы от партии «Родина» А.Н.Савельева «О возможности и необходимости национальной революции в России»

Думы и Дума

Вступаясь, хотя бы и заочно, в дискуссию с представителем Думы, нельзя не коснуться немного работы и роли этого органа власти. Причем сделать это с внефракционной точки зрения, а также «от человека».

Критиковать особенного желания нет, ибо по традиции из всего политикума пенять у нас принято на депутатов. При этом руководство страной складывается одной частью стихийно, другой — определяется решениями Кремля, Правительства, местными чиновниками и просто кулуарными соглашениями. Аудитория же в Охотном ряду принадлежит скорей к вывескам демократии и играет роль как бы общенационального тотализатора, без которого отношение рядового гражданина к власти оставалось бы куда более пресным, лишенным интриги, ощущения происходящей борьбы, возможности оказания общественного влияния на ситуацию.

Главную отличительную черту Думы составляет ее партийность. Не представленная больше нигде в жизни, она с удовольствием демонстрируется и подогревается на площадке парламента. Надо отдать должное, многие в это втянулись и вполне искренне принимают В. Жириновского за неотъемлемый атрибут современной демократии, а Г. Зюганова — за того, кто победил в Великой Отечественной и запустил Гагарина в космос. Но, вообще, повторюсь, антураж и природа нынешней думской работы — вещи, почти целиком пропагандистского, психотерапевтического плана. Баланса интересов и возможностей партий, в соответствии с голосованием на выборах, не существует не только в масштабах страны, но даже в стенах самой Госдумы. Тем паче не напоминает это выражение «гласа народа». Никакие законы, запросы, проверки и прочее, чем обычно поглощено время депутатов, не требуют столь масштабной и зрелищной презентации. Налицо способ оживить картинку, создать видимость публичной политики, а кроме того разделить общество в соответствии с мифическими партийными пристрастиями.

На самом же деле (полагаю, Андрей Николаевич со мной согласится), аудитория в Охотном ряду на сегодняшний день даже более едина и однородна, нежели впечатляющий монолит-обелиск «Единой России». Основной частью она состоит из пламенных аппаратчиков, людей, принципиально и до конца приверженных номенклатурной идее и честно принявших предложенные правила игры. Невзирая на свои былые намерения, политические взгляды и принадлежность к патриотическим или центристским, оппозиционным или провластным кругам…

Любопытно бывает наблюдать, как меняются лица, элементарные мимические черты у тех, кто прошел это своеобразное посвящение в политические небожители. Как бы через силу «выныривают» они из своей сокровенной реальности, не тотчас и не вдруг смекают, как перевести тот или иной вопрос перед телекамерами с депутатского на общепринятый идиотский (что в конечном итоге у них все равно не выходит, по причине чего роль «толмачей» при власти берет на себя обширная, бурно растущая корпорация политологов).

Величие бюрократической машины без лишних слов перевоспитывает и убеждает. Она, упомянутая машина, существует практически независимо от всего, производя свой характерный и замкнутый подвид «элитарной» цивилизации и субкультуры. Это как бы огромная вторая Москва, живущая на обратной стороне у Москвы и России профанных, и включающая свою топографию и достопримечательности, парадные и служебные входы и выходы, тупики и развязки, традиции кабинетного политеса, этики и куртуазности, механизмы проверки лояльности и гарантии неразглашения, культуру негласной иерархии и свойства, модные «фишки» и веяния, градации «крутизны», систему услуг и привилегий, закрытых и полузакрытых. Эта Россия — ни в каком не «застое» и кризисе, а, наоборот, в постоянном и взрывоподобном движении, творчестве, расширении. Со времен распада СССР в мире нет политического субъекта со столь бешеной эффективностью и безотказной стратегией действий. Взятая от Запада философия небожительства, помноженная на громадный ресурс и почти нулевой уровень политической культуры общества, — такова волшебная, алхимическая формула возгонки первичного субстрата, «России обыкновенной», массового общества, в ультрасовременную, постмодернистскую, не ведающую остановки и пределов возможного «Россию Садового кольца и Рублевского шоссе». Причем превосходство материальных возможностей во всем упомянутом уже вторично. Главное — это феерия раскрывшейся новой жизни, наступившего светлого сегодня, отвоевания у слепой судьбы своей личной удачи, прометеева огня, на котором теперь можешь позволить себе кипятить воду…

Неудивительно, что и вся общественно-политическая ситуация в стране оказывается в той или иной степени напитана исходящими отсюда гипнотическими флюидами абсолютного успеха и незыблемой самодостаточности, являющими замену и более совершенную замену стратегии возрождения страны и делающими принадлежность к аппаратному классу и к публичной политике безусловной ценностью, вещью, по Аристотелю, которая желательна сама по себе.

В такой ситуации пустой труд — ожидать от кого бы то ни было, в т. ч. и от Думы, жертв и свершений, решительного отстаивания национальных и общегражданских интересов, проведения иного курса, помимо либерально-индивидуалистического. Меры защиты внутреннего рынка, поддержки отечественного товаропроизводителя, контроль за игорным бизнесом, запрет на демонстрацию сцен насилия по ТВ, борьба с беспризорностью, наркоманией и порнографией, решение проблем образования, повышения рождаемости — эти, как и другие вполне очевидные вещи не имеют никаких шансов в существующих условиях найти полноценную поддержку депутатского корпуса и исполнительной власти. Даже если соответствующие законопроекты пройдут голосование и будут формально утверждены, внутри себя они наверняка будут нести массу ремарок и оговорок, снижающих конечную результативность. Причем, виной этому будет не пресловутое корпоративное лобби — пивное, игорное и т. д., на которое принято сваливать все и которое в свое время, несомненно, оказывает свое давление — и не пресловутый «чиновничий тормоз», эффект от которого, как от действия некоей непреодолимой силы, перманентного форс-мажорного обстоятельства, ныне закладывается на официальном уровне и во все принимаемые решения и документы. Решающий фактор — это что небожитель вообще мало интересуется чем-либо и уж тем более отчаянно сопротивляется всякой иной философии, всему не-либеральному, что может напоминать о конечной ответственности, порядке, последовательности, труде, самоотдаче во имя единой и высшей ценности.

Зато пропозиции, попадающие в либеральный мейнстрим, со стопроцентной вероятностью находят для себя самых энергичных и воодушевленных апологетов. Апологетов подчас весьма неожиданных. Яркий пример этого — многолетняя борьба в Думе прежних созывов С. Говорухина и Е. Лаховой, людей внешне довольно консервативных и умеренных взглядов, которых можно было бы даже охарактеризовать как депутатов-государственников, за законопроекты прямо скандального содержания. Со стороны трудно решить, что побудило маститого киномэтра связать свое имя в новейшей политической истории с законом о легализации оборота сексуальных услуг, который, чтобы не называть в открытую, парламентарии стыдливо обозначили ником «закон Говорухина». Являлось ли это первоочередным условием для возрождения «России, которую мы потеряли»? Также и усиленную протекцию руководителем думского комитета по делам семьи и молодежи программ сексуального просвещения, продвигаемых сомнительной организацией заокеанской селекции РАПС, невозможно до конца объяснить ни рекомендациями более высоких чинов, ни даже большими деньгами, а только обуреванием стихийными комплексами и выражением либерального непослушания: захочу и буду!

Как бы попав под действие аномалии, скрытой под толщей наружных наслоений, компас решений законодателей и политиков против естественной, казалось бы, логики отклоняется и указывает на «либерально», «современно» и «западно» вместо «национально», «консервативно» и даже попросту «целесообразно» и «наиболее безопасно». Фундаментальность жизненной позиции отчасти еще проглядывает в людях прежней закалки, военных, входящих во фракции КПРФ и «Родина». Увы, данный фундамент восходит еще к советскому времени и его образцам, составляя предмет роковой привязанности и терзаний по прошлому. Соответствия же времени и творческого начала недостает, иные и превосходные, избавленные от недостатков марксистско-ленинской идейности, великодержавности левиафановского вида и поверхностного коллективизма, основания к консолидации, общественному служению и борьбе остаются не узнаны.

Не перевелся до конца еще и тип, сходный с Б. Грызловым, завзятого служаки, который, случись что, без колебаний воспримет от вышестоящей инстанции команду: «кругом, шагом марш!» Служаки во власти по-своему тоже пригрелись, но по-прежнему отличаются от насквозь конформистской и потому особенно модной теперь «генерации колобков» — Володина-Исаева-Маргелова, у которых с лиц, невзирая на мину крайней занятости не сходит выражение главного: жизнь удалась!

Во всяком случае, водораздел в государственных органах, из которых парламент представляет собой лишь наиболее открытую площадку, проходит отнюдь не по разломам «партийности», а по личным амбициям или, напротив, по внутренним обязательствам перед собой. Это тот самый водораздел, на который указывает Писание: действенный и более острый, чем меч; проникающий до разделения души и духа, составов и мозгов, и судящий помышления и намерения сердечные. То, что разведет и поставит по разные стороны фрагменты как будто единого целого и соединит параллелями наружно несходные вещи.

В различных лагерях, делающими разное, предстанут две «партии», и удивятся многие, увидев себя с теми, с кем обычно в силу несходства культур, возрастов и занятий, круга общения и способа выражения мыслей оставались разделены, и не найдя многих, кого привыкли считать за соратников. Ибо сегодня, по следам вакханалии волюнтаризма и убежденческой паники на свет способны являться любые, самые эклектичные и уродливые композиции: коммунизм С. Доренко или патриотизм Владимира Вольфовича. И условно соотносимые с патриотическими силами Проханов и Делягин имеют на другом, космополитском полюсе прямых двойников: Чубайса и Гайдара. И испытание цинизмом, вкупе с «комплексом полноценности» проходят без исключения все, так что даже редкие человеческие прецеденты, которым по-настоящему хочется верить, не бывают избавлены от раздвоенности.

Дмитрий Олегович на меня не обидится, тем паче, что речь в данном случае не идет о чем-либо готовом и состоявшемся, а только о некоторых угадываемых им самим и другими задатках — но есть, есть нечто общее между ним и коллективным «оранжевым» Тющенко. Должно быть, все дело в проективном мышлении («а если я там», «а если я ТУТ»), о некотором замечаемом извне моменте нерешительности и «замедления в помыслах», как именуется это в отеческой психологии. Выбор: оставить на прежней отметке, переместить выше или ниже планку внутренне отстаиваемых ценностей — актуален для каждого. На политическом же олимпе, по отношению к миру простых смертных, подобный выбор оказывается принципиальней и резче, он равносилен искушению снять Планку вообще и удариться в абсолютную авантюру.

История «оранжевого движения», которым все позитивное содержание оказалось загодя отдано на попрание политтехнологической эффективности, воочию демонстрирует это. «Возлюбленные! — говорится в Писании, — если сердце наше не осуждает нас, тогда мы имеем дерзновение…» Напротив, растоптавши огонь и увязнув в сомнительных компромиссах, личность теряет доверие к себе, принаряжается от случая к случаю разного рода косметическими суррогатами, от чего шаг за шагом приходит в непоправимо обрюзгшее состояние. Будущее наверняка покажет нам тех, чей политический вкус скоро скатился к бульварным сюжетам с покушениями, отравлениями, заговорами, изменами, непрерывным кокетством, при еще более плачевном итоге, чем нынешний.

Так что все дело, конечно, не в государственной важности Православия, не в проповеди им межнационального мира и не в исторических заслугах Русской Церкви перед страной. Дело даже не столько в том, в чем находит свою миссию Н. Нарочницкая — закрепить умственную идентификацию «России и русских» с исторической православной традицией. Нужно увидеть для себя лично в Православии и Евангелии надежду устоять — действительное, не образное спасительное средство от разъедающей нутро опухоли вседозволенности и произвола, твердую точку привязки мировоззрения и самопроверки, позволяющую при любых обстоятельствах сохранять чувство меры, ответственное и здравое суждение.

Боюсь, мы не сознаем до конца несамостоятельности, пошлой театральности происходящего, плененности стереотипами западного паблисити. Как не замечаем роковой ограниченности политологического ratio и наперед задаваемого сокрушительного поражения тех, кто окончательно уверовал социальным технологиям и собственным амбициям. Ибо одних, связавших свой выбор с «системой», это замыкает в кругу манипулятивной «виртуальной политики», а по существу выкликания духов и идейного мракобесия; других, радикалов-импрессионистов наподобие Проханова, низводит до весьма посредственных выводов — ну, например, во имя революции одолжиться у олигархов (как-то себя чувствует наш герой теперь, после скандала, учиненного Борисом Абрамовичем на Украине?); третьих же, интеллектуалов типа Делягина и Дугина, побуждает линейно сосчитывать существующие «пассионарные факторы» и в итоге всего высокоинтеллектуального дискурса рождать жалкие проекты, в которых будущее страны оказывается вручено исламу, экспансивному в диаспорах, но абсолютно непригодному и даже самоубийственному в построении сложного общества.

Идол организационной эффективности высоко вознесся над нами, так что сохранять планку культуры и нравственный облик, оставаться человеком в политике выглядит непозволительной роскошью и даже условием, противоречащим успеху. А между тем главное назначение навязанной нам псевдополитики — это пачкать ее участников, подобно копоти, зачумлять дурной корпоративностью, порукой меркантилизма, сиюминутных заявлений и сомнительных компромиссов, скруглять каждого до однородного политического обмылка. Что уже само по себе, разумеется, исключает возможность возрождения России в качестве активной и самостоятельной силы.

Наоборот, оппозиционность и патриотизм сегодня не могут проявиться ни в чем более ярко, как в инвестициях в человеческий капитал — этики, убеждения, искренности перед собой. Ибо эта политика по-своему эффективна (если уж угодно рассуждать в категориях эффективности) и, несмотря ни на что, сохраняет за собой общественный запрос. Секрет почти сверхъестественной устойчивости белорусского «батьки» состоит в этом: у него, при вопиющей «несовременности» образа и отсутствии политтехнологического таланта, — лицо человека и он меньше ассоциируется с надоевшей двойной игрой. Имена Ратко Младича и Радована Караджича, скрывающихся от войск НАТО, приобретают значение подлинных символов сопротивления и, даст Бог, еще сыграют роль для сербской весны, ибо не испачканы текущими политическими дрязгами и предательством, а напоминают о «героическом» периоде дерзновенного национального строительства и борьбы.

Россия же затерпелась и приуныла в посредственности. Даже по отношению к государственному управлению советской эпохи, а паче в сравнении с представителями старой российской аристократической школы нынешняя политическая возня отдает таким измельчанием, таким дурным тоном, провинциализмом и самонадеянным первооткрывательством уже пройденного, что толика, подчеркиваю, и самая толика открытости, живинки во взгляде, внутренней дисциплины и собранности, личностного интереса к чему-либо и эрудиции, как в действующем кремлевском главе, становится для большинства как бы неким откровением, основанием авторитета, фактором мгновенной общественной стабилизации.

Так отбросим же политическую эфемерность и займемся, наконец, настоящим! НАМ НЕОБХОДИМ ДРУГОЙ ЧЕЛОВЕК — другие глаза и другие лица, которые лучше любых слов раскрывали бы суть оппозиции существующей системе. Нам необходим соответствующий общественный «вкус на политиков», который откажет в дальнейшей перспективе фиглярствующим типажам наподобие лидера ЛДПР, томному взору с поволокой главного яблочника, касьяновской улыбке картежного шулера, алкоголической одутловатости Ельцина и Кудрина, физиогномике врубелевского падшего ангела Германа Грефа. Нам, напротив, необходим настойчивый поиск во всех лагерях «своих» — тех, кто способен спросить с себя, создавать, а не пользоваться (таким в наше время будет главный критерий «патриотической пригодности») — и единение с ними, вопреки разногласиям в идеологиях. Нам необходим, наконец, реальный лидер — человек, широкий и щедрый по складу, крепко держащий нить жизни и личным примером и авторитетом могущий собирать.

Великая Россия ищет своих столыпиных, аристократов духа, которым никогда не вырасти на почве фракционных интриг, заискивания перед Западом и страхов за собственное благополучие. Как не воспитают их в своем нынешнем состоянии и приходская елейность, среда православно-патриотических организаций, неисправимо самодеятельных и погруженных в бесконечные, мелочные споры по поводу истории и деталей не вдохновляющих никого доктрин.

Вернуть стране настоящий политический аристократизм способно лишь новое, освежающее и отрезвляющее дуновение духовной культуры — пробудившийся вновь интерес человека к пересмотру и восстановлению своего внутреннего мира, решительному разрыву с прожектерством, авантюризмом, самолюбованием, мечтаниями о себе и болезненной рефлексией, стремление к позитивным взаимоотношениям на основании единого высокого человеческого стандарта. Явить эту высокую, тщательно очищенную «человеческую пробу» строителя и защитника России — задача вполне реалистическая, как для патриота во власти, так и рядового гражданина, желающего послужить Родине и выступить составной частью ее перспективного общества.

Хоругвь, крест и… красное знамя

В статье «Спор об СССР и поиск совместного пути в будущее» мне уже приходилось говорить о преодолении трагического, как представляется, разделения патриотов. Вряд ли возможно насовсем устранить персональные разногласия лидеров, но минимум, к которому можно прийти, состоит в преодолении давнего клинча между, если говорить условно, «белой» и «красной» идеологиями.

Условно — это потому, что на самом деле не существует четко и однозначно выраженной «белой идеи»: историческое Белое движение оставалось весьма разнородным и включало в себя как монархистов, так и демократов-республиканцев. С другой стороны, коммунистическая идеология в СССР столько раз изменяла свою окраску, что решить наверняка, какой коммунизм — Маркса, Плеханова, Ленина, Троцкого, Бухарина, Сталина или Хрущева — является наиболее «чистым и правильным», тоже не представляется вероятным.

Очевидно, что речь идет о споре большого числа форм, вступавших одна с другой в тем более сложные отношения, что исторический фон постоянно менялся, так что непримиримыми противниками подчас становились те, кто не был таковыми по существу, а представлял близкие течения. Современное патриотическое сознание несет на себе множество следов этого: память о реальных и мнимых проступках и прегрешениях другой стороны при оправдании или даже совершенном забвении собственных. Все бы, как обычно, как и случается у людей, остающихся каждый при своем мнении, однако, необходимость решения проблем современной России задает общее поле вопросов и заставляет еще и еще раз искать объяснений истории.

Понять и расслышать во всем этом другого бывает непросто. Для начала хорошо бы просто согласиться с тем, что никто из нас персонально не представляет всей полноты защищаемой идеологии — ни с одной, ни с другой стороны. Петров, Иванов, Рогозянский не располагают исключительной монополией на выражение коммунистической или монархической идеи и не могут рассуждать от лица коммунизма или монархизма. Все мы носим в себе весьма ограниченное и субъективное видение этого, а «прилепились» к определенному лагерю в силу различных внутренних склонностей и симпатий. Признаем же, в такой ситуации странно принимать на себя роль третейского арбитра и именем монархии ревизовать грехи коммунизма, настаивать на покаянии перед собой лично…

Пример подобного, заведомо конфликтного подхода дает размещенная недавно на «Русской линии» публикация А. Турика под названием «Россия или Революция — примирение невозможно». Поставленная практическая задача — достижение примирения и прекращение общими силами революции, вот уже более века терзающей страну, — предстает в ней ориентиром, совершенно недостижимым и невозможным. Ибо, как замечается в статье, «любое и всякое обоюдное примирение возможно только в Истине, а Истина для нас в Боге, во Христе», Христа же автор считает по-видимому за свою неотъемлемую вещественную принадлежность.

Каждый из православных, хотя и полагает истину в Боге, вряд ли располагает ею в готовом виде. Речь может идти о вере в истину, о принципиальном нашем стремлении к Богу, но никак не о свершившемся факте монопольного обретения истины, дающем основание с высокомерием ставить условия: «Красные должны прежде всего примириться с Богом, сжечь свои сатанинские красные тряпки, снять масонские звезды, убрать сатанинско-масонское капище с мумией антихриста с Красной площади, демонтировать памятники погромщику России, палачу и богоборцу, возвратить всем улицам и площадям в наших городах и селах их родные исторические наименования и покаяться перед русским народом за все страшные преступления перед ним…»

О, эта досаждающая каждому гордыня «покаявшегося»! Картина тотчас меняется, стоит признаться себе, что православное и монархическое — это не транспаранты на митинге, а длительное, превозмогающий себя кропотливое расчищение внутренних авгиевых конюшен. Ибо каяться и самому надлежит (да не получается!) во многом, включая каждодневные отступления от собственных слов и идейной программы. Кошмарные же коммунисты со всею их сатанинско-масонской символикой оказываются, как и мы, только детьми и дурными детьми, которые не ведают, что творят, а цепляются эмоциями и памятью за то, что им представляется надежным, проверенным — за реалии советского прошлого.

Одно начертание красной звезды на плакатах никого не превращает в масона, и современные истребители со звездами на крыльях и корабли ВМФ не выполняют какой-либо особенной закулисной масонской миссии, а обеспечивают нам нормальную, мирную жизнь. Пора наконец развеять завесу туманной мистики и различить личное убеждение от пассивной привычки, подражания общему примеру, культурного символа, дани истории. Если Сталинград защищали под красными стягами и с именем Сталина, православная ревизия этого не должна выражаться в произвольном вычеркивании неугодных деталей и замены их на кресты и хоругви. Главное — это что никакие магические пентаграммы не помешали тогда победить в схватке с фашизмом.

Хотя не следует из этого и обратного: безразличия православных к тому, под какими символами и девизами становиться в колонны и какими сюжетами украшать быт. Но все-таки уважаемый автор ищет серьезности, где ее нет, а есть одни только проблемы личного вкуса и некоторой стадности как пережитка советской эпохи. Напротив, совсем не напрасно «истинные патриоты» в его мировоззрении со страстью отделяются от «неистинных», ибо это есть путь к косвенной реабилитации себя и к самоуспокоению. Специфическое утешение здесь — это подтверждение, что сам находишься на высоте, в то время как остальные где-то далеко у подножия пьедестала. И не будет ничего удивительного в том, если А. Турик продолжит и впредь заниматься рассечением идейного круга патриотов, и без того узкого, до сжимания в единственную точку.

Взгляд на историю тяготеет к крайнему упрощению, схеме. Показательно утверждение: «Красные начали против Него (против Бога) войну, белые остались с Богом». Ну, что тут скажешь, помимо того, что самим автором была проделана большая работа, чтоб доказать почти полный паралич в предреволюционной России общественных сил, способных отстоять Империю, Церковь, монархию… Порыв к объективности все же имеет место, и события 1917-го, не только Октября, но и Февраля, автор представляет во всей их запутанности и грозной неизбежности. Решительный шаг А. Турик делает также в редком для идиллического историзма желании полнее раскрыть роль отречения Государя Николая II от престола — отречения вынужденного, и, несмотря ни на что, добровольного.

Однако, разглядеть истекающую из этого «правду маленького человека», когда тот узнавал, что «все, включая церковных владык, за социализм нонче, а царь — так тот скинул корону и сделался простым гражданином», — эту реальность строгому судье-автору постичь нету сил. Изложение срывается на более привычное, истерическое: окаянные отступники, цареубийцы, масоны, русские дураки у жидов на посылках и пр. Вкладывая себе в уста слова генерала Дитерихса, для которого большевики представляли вполне реальную и противоборствующую военную силу, а вовсе не нынешнее фестивальное шествие пенсионеров с шарами и бантами, А. Турик подводит симптоматичный печальный итог: «нам с ними на одной земле не жить!»

Что ж, именно эта, не к месту и не по разуму проявляемая ревность больше всего настраивает против себя, не позволяет увидеть иной и настоящий образ Православия, самодержавия и народности. Остается молить Бога, чтоб эта земля вообще сохранилась за нами, а не то патриоты — красные, белые — кончат свои споры стенаниями по стране, которую сообща потеряли…

«Спорить следует не о коммунизме или монархии, — писал я ранее в упомянутой статье, — но различать в оппонентах побуждение к исходной ценности, которая лишь по неумению выразить суть прикрыта поверхностной политической манифестацией. И, если наш взгляд прошлого будет лежать не в идеологической плоскости, где a priori присутствует фракционность, сами собой во имя совместной работы на благо России отпадут взаимные обвинения и придирки».

Побуждение к ценности, не сиюминутной и не эгоистичной, для патриотов-традиционалистов это:
— побуждение к исповеданию православной веры,
— к освященному ею началу единодержавной власти, а также
— уважение к народному укладу.

Для патриотизма советского образца своя триада выглядит как:
— сильное государство,
— социальная справедливость,
— прогресс в науке, производстве, образовании.

Различны ли данные программы? Да, безусловно. Но интересно не это. У меня предложение к читателю: ради упражнения ума попробовать отыскать в упомянутом хотя бы одну принципиальную «нестыковку» — те вещи, которые ни при каких условиях не могут уживаться и существовать вместе… Едва ли! Напротив, во всем можно усмотреть важное взаимодополняющее свойство: если православно-монархическое сознание заботится о поддержании консервативных начал, то «патриотизм советского образца» напоминает, что жизнь не стоит на месте и мобилизует силы для движения вперед. Одно не противоречит другому, хотя безусловно должны признаваться не только материальные цели прогресса, с приматом христианского идеала человека над всем. Для православных патриотов при этом имеет очевидную ценность предлагаемая «советскими патриотами» работа по выводу страны на передовые позиции, обеспечению ею необходимой обороноспособности, поддержанию здравых принципов распределения благ внутри общества. Как, в свою очередь, православный патриотизм избавляет социалистическую идею от излишнего увлечения новациями, переустройством, иными словами, от самоуверенности и утопии «земного рая», а улучшение условий жизни ставит в зависимость от прогресса истины в человеке.

Как видим, необходима определенная воля к тому, чтобы не заострять, а преодолевать и обращать к пользе различия. Интересное и, как представляется, неслучайное соединение двух несходных на первый взгляд понятий возникло и укрепилось в последнее время внутри политической реальности наших соседей, на Украине. «Православно-прогрессивное» — так с некоторых пор начали называть общественное движение противостояния «оранжевым». Данный союз зародился во многом благодаря близости лидеров двух движений: православного и социалистического. Однако, в этом видны основания и контуры чего-то большего. Ведь по существу обе стороны испытывают одинаковую тревогу в отношении нарастающего хаоса и произвола в стране, плачевных последствий либеральной антиидеи, грозящих отбросить нас к деградировавшим, дикарским обычаям и устроению жизни.

Потребительским китчем сегодня равно травмированы, непростительным образом разменяны как христианская духовность, так и достижения науки, культуры, общественных отношений. «Православный прогресс» по этой причине становится уже не экзотикой, но насущным требованием времени и, полагаю, кое в чем Украина ушла вперед нас. Например, в опыте революций и ощущении надвигающейся угрозы. Средний человек, обычно входивший в послушное большинство, по необходимости задумался, встрепенулся. Ибо государственность отобрана и изломана чужими, недружелюбие и агрессия в обществе растут… В таком положении хоругви, кресты и знамена красного цвета, сообща заполняющие улицы, выводят слабых из оцепенения и дают некоторую надежду. Кстати, о диалоге православных с «советскими»: многие в результате совместной работы двух политических партий стали признавать себя людьми верующими, церковными. Посмотрим, сумеет ли русское патриотическое движение научиться чему-либо от своих «младших братьев"…

Заключение

Так быть ли нам вместе с революционерами, с оппозицией, оставаться ли патриотами вне политики или поддерживать власть? Эти альтернативы как будто подсказывает нам существующая политическая реальность. Странное дело, но в дни работы над статьей меня не покидало ощущение подмены, чего-то напрочь искусственного — «обязаловки», в которой обязан принять участие против собственной воли, уступая очевидной ограниченности предоставленного выбора.

С какой легкостью готов понять и принять стержневую идею каждой из позиций и насколько узка и неисправимо провинциальна «политическая ориентация», возведенная в принцип! Праведны возмущение и тревога за происходящее в стране, и, вместе, как увлечен собой, неестественно возбужден и уперт образ мышления патриота, решившего всего себя положить на борьбу с режимом, вжившегося в роль оппозиционера или творца революции! Нет также ничего естественней для православного человека, нежели требование законопослушания и удаления от мирской суеты, но насколько скудно благочестие, преждевременно, безо всяких достаточных оснований на то объявившее себя «вне общества и борьбы», превозносящееся над политикой как над «грязным делом» и живущее в воображаемом мире бестелесной духовности! И сколь часто лояльность ко власти не означает ничего, кроме обыкновенного безразличия и аморфности!

Настоящие размышления были более всего отданы критике революции. Однако, в другой раз и при иных обстоятельствах я с не меньшей энергией и убеждением буду ратовать за открытую и бескомпромиссную гражданскую позицию, вплоть до уличного протеста. В революционеры записываться не хочу, но и контрреволюционером — борцом с революционерами и апологетом существующей власти быть тоже невмочь. Да не покажется это странным, мое самое большое желание, как у того современного юноши: чтоб люди «не парились"…

Иначе говоря, я против увлечения, любого: революционного, эволюционного, религиозно-общественного, келейно-елейного и пр. И за живость и реализм в принятии политических целей; за то, чтоб, когда нужно, молиться в уединении, а при перемене условий подыматься на баррикады или со всей искренностью идти защищать действующую власть. Когда это может потребоваться — вопрос к христианскому чувству, совести, различению. Именно они в первую очередь должны сохраняться, поддерживаться нами, и только в таком случае общественно-политическая работа из проблемы абстрактной организации, финансирования и «пиара» получает шанс перейти в плоскость конкретного совестного выбора, служения, подвига.

Соединению, новому собиранию наверняка суждено произойти, но, увы, не теперь, во времена, когда призрак сепаратного благополучия, выпячивания всюду, по поводу и без повода своего ограниченного «я» довлеет над всяким словом и делом. Парадокс, но пока у каждого «все хорошо», России хорошо быть не может. До этих же пор, как бы обыденно это не прозвучало, наша политическая программа должна состоять в том, чтобы попросту суметь сохранить себя, не потеряться, не разучиться поступать по-человечески. Подобно, как в истерзанной Сербии, пережившей столько разочарований, превратностей и злых переломов, сохраняет свою актуальность единственная лаконичная проповедь патриарха Павле: «Братья и сестры, будем людьми!»