Святитель Филарет и Преподобный Серафим

Сегодня день памяти свт. Филарета (Дроздова)

В жизни святителя Филарета было так много исключительно важных событий, что многие из них все еще остаются в тени. Святитель был современником преподобного Серафима Саровского, и могло ли статься, чтобы между ними не завязалась духовная связь? Самым верным источником сведений о преподобном Серафиме был для митрополита Филарета его духовник, архимандрит Антоний (Медведев), наместник Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Еще юношей в 1818 году Андрей Медведев поступил в Саровскую обитель и, конечно, много слышал о старце Серафиме, находящемся в затворе. Позже иеромонах Антоний не раз встречался с преподобным Серафимом. Самый известный эпизод — их встреча в 1831 году. Уже будучи строителем Высокогорской пустыни, Антоний отправился к отцу Серафиму в связи с постигшими его искушениями, но старец успокоил его и предрек ему: «Промысл Божий вверяет тебе обширную лавру». И еще прибавил: «Не оставь сирот моих, когда дойдет до тебя время».

Через самое короткое время стал иеромонах Антоний архимандритом и вступил в должность наместника Сергиевой Лавры. Митрополит Филарет избрал его своим духовником. Немало беседовал митрополит Филарет с архимандритом Антонием о старцах Саровской обители, в особенности о преподобном Серафиме.

Вскоре момент, о котором предупреждал старец Серафим, настал: «Много неприятностей принес для Саровской пустыни 1861 год. Они были связаны с Дивеевской обителью… Узурпировавший в ней духовную власть монах Иоасаф (Тихонов), который ложно представлял себя ближайшим духовным сыном и наследником святого Серафима и пользовался неограниченной поддержкой и доверием не только в Нижегородском архиерейском доме, но и в столице, решил подчинить себе и возглавить Саровский монастырь. Для удобства дальнейшего руководства Дивеевским монастырем он стал добиваться переподчинения Саровской пустыни Нижегородскому владыке вместо Тамбовского. Ситуация была накалена до предела. Для защиты обители в Троице-Сергиеву лавру прибыл действительный «служка» преподобного Серафима Н.А.Мотовилов. Он встретился с архимандритом Антонием, все ему рассказал и тот «тут же вспомнил, что при прощании с отцом Серафимом последний поклонился ему в землю со слезами и сказал: «Не оставь моих сирот Дивеевских"…» (Из книги диакона Сергия Скузоваткина).

Впрочем события назревали давно. Еще в 1842 году Иоанном Толстошеевым был нарушен завет преподобного Серафима, и две Дивеевские общины (девическая и «вдовческая») были объединены в одну. В 1857 году митрополит Филарет уже был наслышан о тех нарушениях воли старца, которые допустил по самовольству бывший послушник Иоанн. В Москве нижегородский владыка Антоний (Павлинский) встречался с митрополитом Филаретом. Говорили они и о Дивееве. Митрополит Филарет предупредил епископа Антония о необходимости устранить от дел иеромонаха Иоасафа. Однако последний сумел приобрести доверие нового владыки и снова стал распоряжаться в Дивееве.

Удивительно, сколько времени и внимания уделял митрополит Филарет назревающей «Дивеевской смуте», пик которой придется на 1861 год. Из письма московского митрополита Филарета (Дроздова) к архимандриту Антонию (Медведеву) от 9 октября 1857 года: «О Дивееве я говорил, с кем должно, и нашел мысли благоприятные обители. Только, говорят, настоятельница не очень умна. Иоасафу не велено ничего делать до усмотрения нового епархиального Преосвященного».

По словам Московского митрополита Филарета, «Иоасафу не велено ничего делать», однако отец Иоасаф (Толстошеев) прибегает к самому сильному способу воздействия на окружающих — списывается, очевидно, с фрейлиной Великой Княгини Марии Николаевны. В результате фрейлина графиня Александра Андреевна Толстая пишет письмо преосвященнейшему Антонию, епископу Нижегородскому и Арзамасскому, в котором обосновывает необходимость отправки в столицу сестер Дивеевской обители — для обучения живописи.

Из письма московского митрополита Филарета архимандриту Антонию (Медведеву): «От Иосафа предостерегал я преосвященного еще при свидании, но когда он теперь поступает вопреки сему, можно ли надеяться, что теперь вопреки себе послушает напоминания об устранении Иосафа? Вот и еще новое обстоятельство. Дивеевская начальница просится с 12 сестрами во Влахернское общежитие…».

12 марта 1858 года митрополит Филарет пишет обер-прокурору Святейшего Синода гр. А.П.Толстому: «На добром основании созданное Дивеевское общежитие колеблется. Преосвященный Иеремия устранил от него известного Иеромонаха Иоасафа. И преемнику его говорил я, что Иоасаф, пользуясь доверием, слишком разширил произвол своего действования, и едва ли может быть далее полезен обители. Но Иоасаф подобрался к нему и получил влияние на общежитие. Против воли настоятельницы берет сестр и посылает на сборы, или учиться живописи. В обители разделение: а в разделении может ли быть польза? Кажется, настоятельница, стесненная, помышляет уже о том, чтобы удалиться от своего места, чтобы не приобщаться чужим грехам. Мне представляется вопрос: не хорошо ли было бы отстранить Иоасафа от сего эксцентрического действования назначением его в другую епархию, где он может быть и пользу принесет? — Вы, может быть, ближе к решению сего вопроса, нежели я».

Определением Святейшего Синода иеромонах Иоасаф был отстранен от прямого управления Дивеевским общежитием, однако он был оставлен в Нижегородской епархии, а стало быть, по-прежнему сохранял свое влияние. При содействии митрополита Филарета матушка Екатерина (Ладыженская) и ее родная сестра ушли из Дивеева и нашли приют в Спасо-Влахернском монастыре. Начальницей же Дивеевской обители стала дворянка Елизавета (Ушакова).

Наконец 26 февраля 1861 года митрополит Филарет уже прямо вступается за «Дивеевских сирот» вместе с архимандритом Антонием. Он проявляет решимость и добивается того, что, несмотря на свое влияние при дворе, отец Иоасаф был отстранен от управления Дивеевской обителью. Из письма митрополита Филарета архимандриту Антонию (Медведеву): «Со скорбью прочитал я Дивеевское письмо, и о том же деле получил сведение от почтенной соседки Дивеева и от послушниц, возвращающихся из Петербурга. Не малое в сем деле вышеуказанных источников, в некотором расстоянии от Дивеевской обители есть место, которому Иосаф присвоил достопамятность, по некоему отношению к о. Серафиму. В ските, здесь построенном, жил родственник Иосафа с женой. Настоятельница узнала, что это место подвержено злоупотреблениям, и вредно для обители, и потому по устранении власти Иосафа, уничтожила скит. Теперь, видно, сие место прославлено пред царственными особами, и скит хотят восстановить под именем Царского, и скит хочет поглотить начатое созидание церкви в обители. Когда приобретено сему делу царское благоволительное внимание: трудно исправлять сие дело, если бы оно и требовало исправления. Видно, что и преосвященный Нектарий сильно увлечен сими обстоятельствами, а может быть, и образом старчества в Иосафе, которого, говорят, избрал духовником и себе.

Теперь в Москве бывшая игуменья Уфимская Филарета. Она желает идти в Иерусалим; и в то же время ее приглашают восстановить какой-то монастырь, о чем уже было в Св. Синоде, но остановилось по недостаточности способов, которые хотят теперь пополнить, если возьмется за дело Филарета. Когда я заметил, что, если она хочет решиться на последнее, то надобно спешить воспользоваться благодетелями, пока они в виду: на сие дала она мне добрый ответ, что в Иерусалим желает для своей души, а в другом деле найдет внешние заботы и, может быть, прежние скорби. Посему я не прекословил желанию идти в Иерусалим. Но после узнал я, что она хочет идти в Петербург, и это по вызову, потому что предполагают сделать ее начальницей Дивеевского общежития. На сие я сказал, что если бы игуменья спросила о сем меня, не посоветовал бы идти ей к многолюдному неизвестному ей обществу, находящемуся в затруднительных обстоятельствах. Думаю, что ей сие перескажут.

В то же время узнал я еще предположение перечислить Саровскую пустынь в Нижегородскую епархию, и сделать в ней настоятелем Иосафа. О сем последнем предприятии, думаю, не погрешу, если напишу в Петербург мое мнение, что не должно делать сего насилия порядку и справедливости.

Дивеевские послушницы говорят, что Шубину, сторонницу Иосафа, в глаза у митрополита Новгородского обличила княгиня Лукомская: но от сего едва ли могут быть значительные последствия.

Кажется, надобно только просить Бога, чтобы даровал преосвященному Нектарию истинное воззрение на дела, и твердость следовать истине».

Владыка Филарет вынужден был заниматься Дивеевской смутой: значит, высоко ценил заветы батюшки Серафима и возмущался поведением людей, грубо попиравших эти заветы. 27 марта 1861 года он снова обращается к обер-прокурору Святейшего Синода гр. А.П.Толстому: «Вы имеете попечение об общежительных монастырях, особенно имеющих доброе духовное устроение от добрых старцев: примите слово, тем же попечением вынуждаемое.

Иеромонах Иоасаф, управлявший Дивеевским общежитием, но устраненный от сего Святейшим Синодом, принят в особенную доверенность Преосвященного Нижегородского; вновь распоряжается Дивеевским общежитием и приготовленный на построение церкви материал обращает на восстановление скита, в котором он прежде поселил было своих родственников и который потом был упразднен. Но не это важнейший предмет заботы, а слух, по-видимому, не неосновательный, что Иоасаф сделал проект перечислить саровскую пустынь в Нижегородскую епархию, и сделаться настоятелем ее. Он надеется найти для сего сильное покровительство. Но если бы сие по несчастию сделалось, то было бы сколько несправедливо, столько же и вредно. Саровская пустынь и Дивеевское общежитие находятся в расстоянии немногих верст одна от другой. Хорошо, что оне в разных епархиях, у разных начальств, из которых каждое охраняет свою сторону от неправильного, и могущего подвергнуться нареканиям, сближения с другою. Это дело не моего ведомства: но оно касается благоустройства или нестроения монашества и епархий; и потому нужно, чтобы Вы благовременно знали возникающий замысл, и могли остановить его прежде, нежели он поднялся высоко, прежде, нежели нашло добрые подпоры недоброе начинание».

Дело затянулось надолго. 14 июня 1861 года последовало Высочайшее повеление произвести официальное следствие о Дивеевских беспорядках. Руководил следствием митрополит московский Филарет. 12 августа 1861 года он пишет архимандриту Антонию: «Следователи в Дивеево поехали. Но вот что странно. Преосвященный Нектарий не исполнил указа Св. Синода, донес, что назначил от себя следствие, и спрашивал, надобно ли исполнить указ. Св. Синод подтвердил исполнить указ, оставить прежнюю начальницу, и остановить следствие, неуместно начатое, когда Св. Синод назначил следствие от себя. Меня уверяли, в том числе и граф, что немедленно пришлют мне о сем указ, нужный в руководство следователям: но в продолжении недели не получал его. Следователи найдут начальницей Г<ликерию>. Я, впрочем, сказал им, что они должны действовать на основании определения Св. Синода, и следственно признавать начальницей прежнюю, а не Г<ликерию>. Не подымет ли Г<ликерия> войну со следователями? — Так ведутся, или вернее путаются дела».

Для того, чтобы выйти на прямую дорогу истины, митрополиту Филарету требовалось и упорство, и мужество: слишком сильны были защитники о. Иоасафа Толстошеева во дворце. Есть любопытное письмо профессора Московской Духовной Академии П.С.Казанского к своему брату митрополиту Костромскому Платону, вполне обнаруживающее причины происходящего в Дивееве: «Надобно заметить, что и Барков, бывший с Иаковом, держал сторону Иоасафа. За эту партию стоял Олферьев, Урусов, Тютчева». Наконец, 7 октября 1861 года митрополит Филарет пишет архимандриту Антонию: «Дело Дивеевское, кажется, обращается на лучший путь».

Из письма митрополита Филарета архимандриту Антонию от 30 октября 1861 года: «Возвратились Дивеевские следователи. Истина открылась достаточно. Не смотря на то, что незаконная начальница затрудняла следователей и поставила при них свою поверенную, чтобы не допускать к ним сестер, а призываемых подговаривать. Но вот что требует предосторожности от новых неприятностей. О казначее, которая была при начальнице Елисавете, и в деле, и кроме дела есть показания, которые подвергают сомнению ее нравственное достоинство; а между тем Елисавета сильно к ней расположена, чему некоторые сестры дивятся. Если можно, не бесполезно было бы предостеречь Елисавету, чтобы она прежнюю казначею (кажется Г.), не брала вновь в казначеи, и не принимала ее в особенную к себе близость.

Нынешняя казначея, поставленная вместе с Г[ликерией], говорят, прежде чуждалась партий, и уже в новой своей должности прилепилась к Г[ликерии]. Может быть, она не сделала бы затруднения, если бы осталась в должности и при Елисавете. Или же пусть бы избрали в казначеи ни бывшую, ни нынешнюю, а совсем новую, пользующуюся добрым мнением в обществе.

Преосвященный Нектарий, говорят, частью признает, что погрешил, частью продолжает утверждать Божественность своего жребия». Еще более характерно письмо от 1 ноября 1861 года митрополиту Петербургскому Исидору: «Неправильное избрание Гликерии подтвердилось. Иоасаф открылся самым нелепым человеком… произвел разделения и смуты.

Родственник Иоасафа жил близ монастыря, соблазнил одну сестру монастыря… Но преосвященный Нектарий пишет ко мне и просит моего ходатайства… следственно, он не убедился в своих ошибках… Таким образом, мысль, которую ваше высокопреосвященство изъявили, чтобы дать преосвященному Нектарию иную епархию, оказывается весьма убедительною». 30 декабря 1861 года митрополит Филарет пишет обер-прокурору: «Исследования показали, что избрание Гликерии неправильно; Иоасаф вреден в духовном и хозяйственном отношении; начальница Елисавета и строитель Серафим оклеветаны. Поспешите умиротворить обитель».

18 ноября 1861 года в Дивеево произошло восстановление в начальствовании Елисаветы Ушаковой. Для наведения полного порядка распоряжением Святейшего Синода был произведен перевод Дивеевского монастыря под управление Тамбовской епархии.

Но и после этого сторонники отца Иоасафа в Дивеевском монастыре не успокоились. 8 января 1862 года митрополит Филарет снова пишет обер-прокурору Святейшего Синода о продолжении беспорядков со стороны «партии Иоасафа» и о необходимости навести порядок. 17 января того же года он пишет архимандриту Антонию: «В Дивееве продолжаются странности…» Да еще какие странности! В конце января, когда, казалось бы, все вопросы уже давно решены, интрига продолжает развиваться. Вот строки из письма митрополита Филарета графу А.П.Толстому: «Получен в монастыре указ из Нижегородской Консистории на имя начальницы Гликерии; но имя ее написано в нем по чищенному. Она показывает сей указ единомышленным с нею, поддерживая в них уверенность, что опять будет начальницею».

Лишь 16 февраля 1862 года он сообщает архимандриту Антонию: «Молитвы отца Серафима победили. Св. Синод определил Дивеевскую настоятельницу Елисавету постричь и произвести в игумению. Г<ликерию> и некоторых непокойных удалить в другой монастырь… 6 марта 1862 года последовал указ Святейшего Синода о высылке трех учениц о. Иосафа и определение по делу о неправильном избрании Гликерии Занятовой в начальницы монастыря. Этими ученицами были Гликерия Занятова, Прасковья Ерофеева и Глафира Маккавеева. Их приняла помещица Елизавета Алексеевна Копьева в селе Понетаевка. Так начала свое существование Серафимо-Понетаевская женская обитель.

Сегодня некоторые исследователи считают, что произошла несправедливая ошибка. Что от Дивеева нужно было отстранить Михаила Мантурова и Николая Мотовилова. Попытаемся же понять характер митрополита Филарета. Действительно ли у этого духоносного архиерея, имевшего для Русской Церкви того времени авторитет Патриарха, не хватило духовного чутья для того, чтобы правильно понять происходящее? Ответ на вопрос мы найдем в книге об архимандрите Антонии Медведеве: в характере московского митрополита сочетались «несовместимые свойства. При глубоком критическом уме он от детства до могилы сохранил детскую веру; при строгости и малодоступности с подчиненными, при величавости в официальных отношениях, был прост в домашней жизни и искренно смирен в мнении о себе; при сухости и холодости внешнего обращения, он имел любящее, доверчивое сердце. Тонкий политик в делах, он мало знал практическую жизнь и жил в своего рода идеальном мире. В заветной черте, которою оградил он себя от подчиненных, была тропа, которою можно было дойти прямо до его сердца, — он был монах. В своей частной нравственно-религиозной жизни он охотно становился в ряды последних послушников; с благоговением внимал словам лиц, которых считал высокими в духовной жизни; счастием считал их молитвенную память об нем; юродивые, блаженные находили у него свободный доступ. Образы древнего иночества постоянно носились пред его духовным взором…».

Митрополит Филарет был исключительно чуткой духовной натурой, истинным монахом. Он чрезвычайно чтил память преподобного Серафима. Это объясняет как сам факт его вступления в конфликт, происходящий в чужой епархии (что было в общем-то нарушением существующих установлений), так и характер его действий, его понимание происходивших в Дивееве событий. Пусть сам читатель решает, мог ли ошибаться святитель Филарет.