Зарубки на память

КАК ПОСМОТРЕТЬ

Великие народы сохраняются в истории языком и верой. Но верой больше, чем языком. Величие языка ныне измеряется «мировым сообществом» по числу говорящих на нем. Ранее на русском языке говорили люди на всех континентах. Ныне спешно переключаются на английский, немецкий. Но ведь величие языка не тем надо измерять, сколько торговых сделок при его помощи оформлено, а тем, сколько людей и, главное, — как, — на нем возносят молитвы свои к Богу. Русский язык был и остается здесь единственным в своем роде — воистину царским языком. Пусть даже весь мир будет торговать на английском, а один отшельник-монах, уцелевший в какой-нибудь каменной щели от когтей глобализации, будет по-русски петь: «Верую во Единого Бога…» — и тогда русский будет главенствующим земным языком.

КНИГА И МОЛИТВА

Раб Божий писатель Иван Шмелев прожил жизнь, которая вся состояла из «скорбных чудес». Потерял Родину, похоронил отца, большевики убили его сына-офицера в Крыму, уже в эмиграции потерял жену. Смертельно заболел, уже начал умирать — и лишь тогда вознес неумелую молитву к преподобному батюшке Серафиму и — получил исцеление! Пережил бомбардировку Парижа, от разрыва соседнего дома в окно влетела и легла на письменный стол иконка Богоматери с Младенцем. Тогда понял, Кто ведет его крепко за руку, Кто и зачем посылает ему очистительные скорби, а через них — жизнь, полную чудес. И кончина его была чудесной: полжизни прожил в златоглавой Москве, с большим трудом бежал от большевиков во Францию, мечтал о жизни в монастыре и действительно — умер в самый день приезда в монастырь в православной обители Покрова Пресвятой Богородицы под Парижем. Зерно уже созрело, и кончина его была легкой и светлой, как его книги. В эмиграции у русских людей на ночном столике, наряду с молитвословом и Евангелием, лежали томики «Лета Господня» и «Богомолья», как прежде лежали только «Жития святых» святителя Димитрия Ростовского. Многие русские люди в эмиграции читали «Богомолье» в день кончины. Приобщались «Святой Руси». Но чтобы книга стала молитвой, нужно перенести много скорбей.

УКОР ФАРИСЕЯМ

В середине декабря 1903 года в городе Екатеринославле умер военный врач Иван Васильевич Лешко-Попел, умер в возрасте 45 лет. Хоронил его весь город: богатые и бедные, простые и ученые. Человек этот не щадил себя, лечил людей, порою падая от усталости и проявляя бескорыстие, свойственное первохристианам. Увидев, что от разных сословий принесены венки покойному, бедняки тут же, возле гроба, стали собирать копейки на венок «От бедняков». Набрали 2 рубля с копейками. Не хватает. Вышел хозяин похоронной конторы:
— Кому венок?
— Ивану Васильевичу.
— Дайте им хороший венок и сделайте надпись, какую они просят: «Дорогому доктору от благодарных бедняков».
И вот что интересно: в его жизнеописании — ни слова о духовной жизни, о Боге. А помещено оно ни много ни мало — в православной серии «Отечественные подвижники благочестия». Вряд ли ошиблись монахи Оптиной, помещая житие доктора-подвижника в эту серию. А какой это укор многим из нас, пораженным страшным, чудовищным по силе, так плохо искоренимым грехом — околоцерковного фарисейства.

НИТКИ

Когда читаю в Евангелии о том, что «последние станут первыми», вспоминаю бабу Шуру. Старушку, которая стоит в храме более полувека, каждый день на одном и том же месте. Благо, что храм был единственным в городе, который при советской власти не закрывался. Можно сказать, что «перестояла» баба Шура советскую власть. Одна прозорливая и уже покойная схимонахиня называла ее по-доброму не иначе как «Шура бестолковая»: «А, это Шура бестолковая пришла!?». Вот пример незаметной, но дорогой у Господа жизни. «Бестолковая Шура» считает себя страшной грешницей: во время войны она работала на чулочной фабрике и как-то вынесла с фабрики несколько мотков ниток. Личико у нее узкое, прозрачное и худое. Десятки лет ходит она в одном и том же выцветшем плаще летом и худом зеленом пальтишке зимой. Все, что на ее бедность дают ей люди, она отдает своей сестре, у которой взрослые обеспеченные сыновья и дочери. Один даже на иномарке ездит. И только и разговору у нее всегда, что про не ходящую в церковь сестру, ее болезни и пр. Себя же баба Шура считает ни за что. Многие «первые» за эти же полвека нажили богатство, сделали карьеру, известны всем как далеко не бестолковые, а напротив, весьма талантливые люди. Многих из них уж нет. А баба Шура стоит на одном и том же месте под церковной винтовой лестницей — и все переживает за свои нитки.

РУССКИЙ ЛЕС

Церковь показывает примеры того, как должны поступать и мирские власти. Архимандрит Евгений, настоятель Чуркинского монастыря (Астрахань), в ХIХ веке наказал крестьянина, пойманного на монастырской территории с нарубленными свежими деревьями, тем, что заставил его высадить молодые саженцы. Они впоследствии разрослись в тенистую монастырскую аллею. В суд подавать на крестьянина не стал. Исходил из религиозного опыта: после покаяния следует не наказание, но и не всегда благодушное прощение, а — исправление греха. Всем польза. А у нас ныне тюрьмы забиты несчастными людьми, пустившимися на мелкое воровство из-за нужды. Там они зачастую не учатся каяться и исправлять дела рук своих, а лишь ожесточаются. А сколько было бы пользы, если бы каждый, преступивший закон, высадил свою «аллею». А если бы и не только мелкие нарушители, пропадающие в тюрьме, но и крупные, гуляющие на свободе, приведены были к истинному покаянию. И была бы не аллея, а поистине — «русский лес».