«Её беседы возгревают простую русскую православную веру, ревность и любовь к Церкви..»

О графине Софье Сергеевне Игнатьевой

София Сергеевна Игнатьева (урождённая княжна Мещерская, 1850−1944), была дочерью Сергея Васильевича Мещерского (1828−1856) и Марии Владимировны Апраксиной; приходилась дальней родственницей (двоюродной племянницей) князя В.П.Мещерского. Являлась вдовой генерал-адъютанта графа А.П.Игнатьева. Владела восемью домами в Петрограде, была землевладелицей Ржевского уезда. Играла видную роль в церковно-синодальных кругах. В её салоне собирались многие архиереи, церковные, правительственные и общественные деятели консервативного направления. По словам историков 1920-х годов, «была сторонницей епископа Гермогена и иеромонаха Илиодора и противницей Распутина». Нередко С.С.Игнатьеву характеризовали как «влиятельную покровительницу церкви». Свою долгую жизнь графиня закончила в эмиграции, в Париже.

Вот что писалось об С.С.Игнатьевой в справочнике «Весь Петербург» за 1905 год: «Игнатьева Соф/ия/ Серг/еевна/, Франц/узская/ наб/ережная/, 26. Председ/атель/ комис/сии/ Райвол/ского/ /…/ об/щества/ попеч/ения/ о бедн/ых/ и больн/ых/ дет/ях/; Дир/ектор/ С/анкт/-П/етер/б/ургского/ дам/ского/ бл/аготворительного/ тюр/емного/ ком/итета/». Графиня владела домом N 6 по Аптекарскому переулку и домами между Миллионной улицей и набережной реки Мойки. Позже, по данным на 1913 год, она являлась почётным председателем комитета по постройки храма и богадельни при подворье Александро-Невского Калязинского женского монастыря. Её домашним телефоном в 1913 году был N 2399. Супругом графини был Алексей Павлович Игнатьев, член Государственного совета, видный деятель право-консервативного движения. Он был убит революционером-террористом в декабре 1906 года. Эту трагедию очень тяжело переживала София Сергеевна.

По свидетельству основательницы одного из петербургских правомонархических салонов, А.В.Богданович, графиня объясняла причины трагической гибели её мужа следующим образом. Правда, сама Богданович передаёт информацию со слов Евгения Васильевича, который, в свою очередь, получил её от приват-доцента Б.В.Никольского: «Графиня Игнатьева сказала в/еликому/ к/нязю/ Константину Константиновичу, что её муж убит за его преданность Царскому Дому, что Царский Дом виноват в его смерти, в особенности виноват в/еликий/ к/нязь/ Константин Константинович».

Традиционно принято считать, что салон графини С.С.Игнатьевой, или «духовные беседы», как его называли сами посетители, возник сразу после гибели А.П.Игнатьева в особняке у вдовы графа (Французская набережная, 26). Собирались у неё «любопытные дамы петербургского общества, духовные сановники, монахи, политики» три раза в неделю.

Думается, что духовную атмосферу в семье и мировоззрение С.С.Игнатьевой лучше всего охарактеризовал её сын, Алексей Алексеевич Игнатьев, в своих воспоминаниях: «/…/Самые серьёзные уроки давала нам — по Закону Божьему — наша строгая мать. Она происходила из совершенно чуждой Игнатьевым среды — из помещичьего дома князей Мещерских, гордившихся тем, что „никогда и никому не служили“. Она познакомила отца с деревенской жизнью, увлекла столичного служаку сельским хозяйством и в домашнюю жизнь внесла элементы провинциальной простоты. Ни положение жены генерал-губернатора, ни чванный петербургский свет, ни цивилизованный Париж не смогли сломить Софьи Сергеевны, и она всему предпочитала самовар, за которым любила посидеть с русским платком на голове. Естественно, что она прежде всего стремилась сделать меня „хорошим христианином“.

Слёзы первой исповеди, скорбь страстной недели, таинственность и святость храма — всё это долго ещё жило в моей душе. Нравственные догмы, внушённые мне с детства, были догмами религии. Больше того, мне всячески прививали идею, сохранившуюся в моём сознании до зрелых лет, что быть Русским — значит быть Православным, и чем ближе ты к Церкви, тем ближе ты к своему народу, так как она „естественно и просто“ засыпает пропасть между помещиком и мужиком, между генералом и солдатом». Заметим, к слову, что после революции отношения матери с сыном были фактически полностью прерваны. По словам А.А.Игнатьева, признавшего советскую власть, графиню и членов её семьи вынудили отречься от сына (в противном случае, ей, как «матери большевика», не разрешили бы посещать церковь на рю Дарю).

Деятельность так называемого «чёрного салона» Игнатьевой долгое время была окутана слухами, один другого нелепее. Только после Февральской революции 1917 года современникам представилась уникальная возможность приоткрыть завесу таинственности. Роль салона и степень его влияния в высших правительственных сферах были тщательнейшим образом рассмотрены Чрезвычайной следственной комиссией (ЧСК) Временного правительства. В результате следователи пришли к выводу о практическом отсутствии какого бы то ни было реального политического влияния кружка. Процитируем фрагменты из «Протоколов ЧСК об осмотре документов у А.И.Дубровина, Е.А.Полубояриновой и С.С.Игнатьевой» (12 апреля — 21 июля 1917 г.): «17 апреля 1917 года передано в Следственную часть N 19 два /…/ мешка с вещественными доказательствами, отобранными при обыске квартиры графини Игнатьевой. /…/ В.М.Руднев 17 апреля 1917 г. осуществил осмотр отобранных при обыске в квартире графини С.С.Игнатьевой переписки и документов». Среди писем было найдено очень много корреспонденции на имя А.П.Игнатьева (период с 1875 по 1906 г. г.), а также телеграммы, полученные С.С.Игнатьевой 10 декабря 1906 г. по поводу кончины мужа. Были найдены также: «договоры, обязательства, прочие документы имущественного характера; доклады и другие материалы А.П.Игнатьева; 37 писем архиепископа Серафима (в период с 14 августа 1908 г. по 3 ноября 1914 г.), письма члена Союза Русского народа Снежкова от 18 декабря 1913 г. и члена того же Союза В.М.Скворцова от 24 марта 1914 г., письмо епископа Андрея от 4 января 1914 г., письмо архиепископа Арсения от 24 декабря 1913 г., копия секретного предписания Таврического губернатора на имя Симферопольского полицмейстера от 27 апреля 1912 г., письмо от 14 января 1916 г. председателя Тверского отдела Русского народного союза Михаила Архангела, проект закона о порядке выборов в Государственную думу, две копии писем С.Ф.Шарапова к князю Андрею, список учредителей Московского общества „Добровольная народная охрана“, устав и протокол заседания этого общества, доклад о способе осуществления предначертания Высочайшего рескрипта от 18 февраля 1905 года, 4 прошения на имя председателя Главного совета Союза Русского Народа А.И.Дубровина, конспект для записки, излагающей основы русской национальной программы, докладная записка земского начальника Земкова от 1905 года по поводу способов борьбы с революционной пропагандой, прошение Новикова на имя Петроградского митрополита Владимира, докладная записка протодиакона Орлова, письмо от 3 февраля 1917 года архиепископа Евлогия, телеграмма епископа Серафима, 4 письма от сына графини, копия письма группы правых /…/ на имя митрополита Антония, копия письма архиепископа Владимира, письмо Д.И.Пихно на имя графа А.П.Игнатьева; в особом конверте — вырезки из газет на темы о политических событиях в России, конверт с вырезками из немецких газет, две официальные справки Вологодского губернатора по содержанию ходатайств Элеоноры Любск о принятии её в русское подданство и копия рапорта сына графини Игнатьевой на имя начальника Генерального штаба». Проанализировав документы, следователь В.М.Руднев сделал выводы:

«Указанные выше письма епископа Кишинёвского и Хотинского Серафима носят характер обмена мнений и личных впечатлений автора этих писем с графиней Игнатьевой по поводу общего состояния Кишинёвской епархии и тех способов борьбы с инородным влиянием в этой епархии, которое в корне подтачивает деятельность в этом крае партии Крупенских и Крушевана. Последующая переписка с Дубровиным, Скворцовым и епископом Евлогием и Никоном устанавливает взаимоотношения между графиней Игнатьевой и этими лицами, как равно и указанные выше копии различных проектов по борьбе с революционным движением в России обрисовывают политическую программу графини Игнатьевой».

Кроме того, 17 апреля 1917 года В.М.Рудневым было установлено следующее: переписка между графом Игнатьевым и его ближайшими родственниками «носит исключительно интимный семейный характер» [здесь и далее выделено в тексте подлинника — Д.С.]. Далее в документе (постановление следствия) говорится: «Официальная переписка того же графа Игнатьева, относящаяся к 1879−1906 г. г., по своему содержанию выходит за пределы обычной переписки высших сановников низвергнутого государственного строя, /…/ наконец, все документы и письма коммерческого содержания так же не могут иметь значения для выяснения влияния графини Игнатьевой в политической жизни России. Принимая же во внимание, что описанные в протоколе осмотра письма епископа Серафима и других активных деятелей организации Союза Русского народа с относящимися к деятельности этого Союза брошюрами, /…/ проектами определённых мероприятий могут быть использованы надлежащею следственною частью по расследованию деятельности этого Союза, как равно и отдельных его членов, постановил: /…/документы и переписку опечатать и препроводить на распоряжение следственной части N 19». При этом в особый тюк поместили «переписку, освещающую деятельность графини Игнатьевой в качестве лица, «сочувствующего программе Союза Русского Народа».

В апреле 1917 года, на станции Чертолин, «кажется, Александровской железной дороги» (в районе Ржева, в Тверской губернии), дознавателями был осуществлён предварительный осмотр бумаг, взятых в имении графини Игнатьевой местным комитетом солдат с целью выявить факты «злоупотребления должностных лиц и влияния графини Игнатьевой на внутреннюю и внешнюю политику России». Было принято решение препроводить документы в ЧСК. Бумаги эти «хранились в холщовом мешке, опечатанном сургучной печатью». Среди найденных документов — письма, телеграммы, брошюры епископов Серафима, епископа Евлогия, священников, игуменов (Арсения и др.), иеромонахов, протоиереев (Желобовского и др.), архимандрита Ювеналия, правомонархических деятелей, руководителей отделов Союза Русского Народа и других близких к салону Игнатьевой лиц (Д.Б.Нейдгардта, Н.Д.Жевахова, Б.М.Юзефовича и пр.).

Как мы видим из перечня лиц, с кем графиня вела переписку, реальные контакты С.С.Игнатьевой ограничивались по преимуществу лишь узким кругом сочувствовавших её идеям и политической платформе черносотенцев или лиц, близких к черносотенству. Документы ЧСК фактически не могут доказать возможность какого-либо реального участия салона Игнатьевой в государственной жизни, и мы не можем привести конкретные факты влияния кружка на политику двора. По сути дела, как нам представляется из всего выше сказанного, салон С.С.Игнатьевой, по крайне мере на последнем этапе своего существования, являл собой религиозно-политическое собрание ведущих деятелей консервативного лагеря (иерархов церкви, второстепенных членов черносотенных организаций (по преимуществу, из Союза Русского Народа), правых публицистов и т. д.). Иногда, эпизодически, салон посещали министры, члены правительства (А.Д.Протопопов и др.), но это скорее было исключение из правил. Государственные чиновники (в отличие от салона Богдановичей) фактически не являлись постоянными участниками «духовных бесед» у графини.

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА:
ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 499.
Весь Петербург 1905 г. III. Алфавитный указатель жителей города С.-Петербурга, Кронштадта, Царского Села, Павловска, Гатчины и Петергофа. С. 260; Там же. IV. Алфавитный список улиц г. С. — Петербурга и его пригородов. Стб. 12, 418.
Игнатьев А.А. Пятьдесят лет в строю. М., 1989. Т. 2.
Игнатьев М. Русский альбом. Семейная хроника. СПб., 1996.
Падение царского режима. М.-Л., 1927. Т. 7 (примечания). С. 346.