О проблемах в идеологии правых партий

Выступление на конференции «Право-консервативные проекты выхода из социально-политического кризиса в начале ХХ века и современность. К 100-летию Союза Русского Народа». Москва, 28 октября 2005 года

Одна из проблем правых партий состояла в парадоксе, прослеживавшемся еще в деятельности М.Н.Каткова: критикуя власть, хотя и справа, они объективно способствовали падению авторитета этой власти, что, в свою очередь, подрывало авторитет самодержавия, которое эту власть назначало и должно было контролировать. На конференции был приведен сюжет о том, как думские «правые» обвиняли «Прогрессивный блок» в критике правительства в совершенно неподходящий для этого момент. Но до Первой мировой войны правые сами позволяли себе быть в оппозиции правительству. Показательна реакция правых на созыв законодательной Государственной Думы. Многие черносотенцы не хотели принимать этот акт Монаршей воли, ставший законом. Чего стоят призывы Илиодора (Труфанова) «еженедельно драть министров „розгами, а Столыпина, как самого опасного, пороть по средам и пятницам, дабы помнил постные дни“.

Один из членов „Прогрессивного блока“ националист В.В.Шульгин уже тогда осознавал всю проблематичность ситуации. Он полагал, что не критиковать власть нельзя, считая эту критику с думской трибуны „выпусканием пара“, но при этом им подспудно осознавалось, что выражение недоверия правительству оборачивается усилением недоверия к самодержавной власти.

Еще одним „пробным камнем“ для правых в отношении к законности стало „дело Бейлиса“. „Почему вы думаете, — писал в ответ на обвинения в измене правому делу Шульгин, — что мы должны быть солидарными с теми людьми, которые хотя мыслят с нами почти одинаково и, в общем, стремятся к одной с нами цели, но употребляют для этой цели недопустимые и неумные средства?“. Шульгина больше всего волновала именно проблема сохранения в обществе доверия к российской юстиции и репутации России на международном уровне: „Изменяйте законы, делайте их строже или мягче, но достоинство народа требует, чтобы это были законы, а не беззаконие“

Показательна и реакция националистов на участие одного из лидеров правых В.М.Пуришкевича в убийстве Григория Распутина. Их возмущала как бравада содеянным уголовным преступлением, так и то, что устранение Распутина объективно переводило недовольство народа со „старца“ на самого монарха. Даже люди, далекие от публичной политики, подобно Друцкому-Соколинскому, были в ужасе, что Государь не в состоянии привлечь граждан своего государства к уголовной ответственности за убийство подданного. Тем самым наглядно проявлялось бессилие самодержца, что не добавляло ему авторитета.

Вот эта борьба за установление законности и порядка не совсем, а подчас и совсем незаконными средствами и являлась слабой стороной правого движения. Появившись как реакция на беззаконие революционеров, правое движение зачастую позволяло себе действия, схожие по форме с леворадикальными. Показательно, что стоящие следом за черносотенцами в партийно-политическом спектре России начала XX века националисты и умеренно-правые, входили в возникшую после обнародования октябрьского манифеста Партию правового порядка» (с отделами в Киеве, Минске, Саратове и Петербурге). Сущность своей тактики эта партия определяла как «борьбу на два фланга»: с одной стороны, против революции, с другой — против реакции.

Еще одна проблема правого движения связана со знаменитой триадой «Православие, самодержавие, народность». Несмотря на позицию ряда современных авторов, полагающих, что эту триаду следует относить лишь к эпохе Николая I, на мой взгляд, все консервативные мыслители вплоть до 1917 г. в той или иной степени явно или подспудно обращались к лозунгу «Православие, самодержавие, народность», давая ему трактовки в духе своего времени. Однако, хотя православие формально и ставилось в этой триаде на первое место и, несмотря на глубокую личную веру многих правых деятелей, на первый план выходил всегда самодержавно-государственный интерес. Митрополит С.-Петербургский и Ладожский Иоанн, характеризуя русское самосознание XIX в. с православных позиций, отмечает: «Мощная централизованная государственность, рассматриваемая Церковью лишь как условие удобнейшего и скорейшего спасения душ человеческих, как „ограда церковная“, обеспечивающая надежную защиту народным святыням, — эта государственность приобретала в глазах русских империалистов самостоятельное, самодовлеющее значение». И его основной задачей стало самосохранение. Церковь рассматривалась на уровне государственной идеологии. Но даже в этом случае ей зачастую отводилась непростительно неполноценная роль.

Здесь есть своя логика. На первый взгляд, сохранение сильного самодержавного государства объективно способствует и сохранению церкви. Однако на деле подобная доминанта государства над церковью пагубным образом сказалась на обоих началах. И кризис государства, проявлением которого стали события 1917 г. развивался параллельно с кризисом Церкви. Обеспокоенные церковным упадком, консервативные слои общества сходились в необходимости церковных преобразований, но единого взгляда на то, какими они должны быть, не было. В начале века, особенно после революционных событий 1905 г., все больше сторонников набирала идея созыва церковного Собора и избрания Патриарха. Правительство же, не заинтересованное в подобных переменах, старалось отложить эту идею на неопределенный срок. В результате правые силы оказались в двойственном положении, вынужденные искать компромисс между поддержкой самодержавной власти и идеей величия Православной Церкви.
Светлана Михайловна Санькова, кандидат исторических наук (Орел)