Старец Гавриил (Зырянов) — один из небесных покровителей Казани

17 октября Церковь отмечала память Собора Казанских святых

В нынешней республике Татарстан хранится память о многих православных подвижниках. Мы хотим рассказать об одном из наиболее почитаемых из них — потому что он не только просиял личной святостью, но и взрастил целую плеяду новомучеников и исповедников Христовых, — преподобном старце Гаврииле.
Рассказ о преподобном мы начнем с его слов, которые можно назвать «программой жизни» Старца, в них явлено то, что называется «сокровенный сердца человек».

«Начну с Боголюбия!
Боголюбие — то чувство, которое я так долго и так сильно желал получить и не получал. Эти желания были муками моего духовного рождения, и эти муки были весьма длинны, около тридцати лет с небольшим. Думаю, что борьба с грехом да радость единения с Господом и Творцом была во мне двух родов. Одна моя — природная, другая — Божия; но все это было так таинственно и сокрыто по высшему усмотрению, что я мог кое-что усмотреть уже впоследствии. Я изнемогал в борьбе с собой, с порывами страстей моей плоти, но при этом во мне пребывало желание высшее и лучшее, нежели все греховные порывы. Оно окрыляло мой дух; я чувствовал, что только оно меня удовлетворит и больше ничего на свете. Эта вечная творческая сила, сила неумирающая, дарованная Творцом — любовь к Богу.
Я жаждал любить Бога всем сердцем. Но как любить? Если любить Бога, нужно быть достойным Бога, а я видел себя не только грешником, но и коснеющим в грехах своих.

Желание любить Бога крепло, возрастало до горения, а как любить, чтобы сердце удовлетворилось в своем желании, я не знал. И что делать для этого, я не мог придумать. Все способы испытывал, на которые указывают: т. е. делать все доброе, быть милосердным к ближним. Я эту добродетель исчерпал до дна. Не раз оставался чуть прикрытым, раздавая все нуждающимся, терпел голод и холод, скрывая это от других, обиды терпел, не мстил за обиды, старался любить врагов, любил их, как повелено Господом. Но самой любви-то к Богу я не ощущал, да и страсти мои ясно говорили, что я чужд этой Божественной любви… А мысль не оставляла меня и сердце горело большим желанием любить Бога, но на деле я этого не достигал. Я чувствовал, что сила жизни — в любви к Богу, сила творческая, благодатная; думал, что если буду иметь в себе эту любовь, то оковы моих страстей спадут с меня сами собой; следы их растают и перегорят от огня Божественной любви. Я был убежден в этом тогда, и теперь удостоверяюсь, что иначе и быть не может. Это — та самая истина, о которой сказано Самим Спасителем нашим Богом: „Истина свободит вы, и воистину свободны будете“ (Ин. 8, 32 и 36). И вот не стало терпения ждать. Я взывал ежеминутно: да когда же Господь удостоит меня этой любви к Нему?..

И вот, Господу было угодно, чтобы я заболел, и я заболел; а любви этой еще не испытывал в себе. И стал каяться… И чем больше я страдал, тем легче себя чувствовал. Я ощущал сильную потребность причащаться, — и меня причащали… Здесь-то мне убогому и открылась в необъятной полноте любовь Божия к миру в искуплении человеческого рода. Эта любовь заговорила во мне с такой силой, что я не чувствовал и своих страданий. Я не мог оторваться ни мыслями, ни чувствами сердца от любви ко Господу…
Каждый шаг земной жизни Спасителя ясно отпечатлевался в сознании, как совершенный для спасения, для освящения человека. Им было освящено для меня все: и окружающий воздух, которым я дышал, и вода, которую я пил, и самый одр, на коем я лежал, и гроб, в который готовился сойти. Все это было залогом моего спасения, воскресением из омертвения плоти и прославления с Господом. И я чувствовал, что это творится не по моей заслуге, а единственно по бесконечному милосердию Божию.

Я сознавал себя глубоко грешным; но в то же время надежда на спасающую любовь и милость Господню неизменно окрыляла мой дух. Слезы умиления лились из очей; а что переживало при этом сердце, я не могу описать… Я не чувствовал потребности в пище; тяготился, когда меня посещали другие. Я блаженствовал, уязвленный любовью ко Господу, желал остаться хотя бы навечно один и страдать, — но только с Господом и в любви к Нему.
Вот что такое Боголюбие, и вот что делает оно с душой человека!
Боголюбие есть жизненная сила души и сердца человека, созданного по образу Божию. Через него человек вновь водворяется в рай, и к нему приходит Царствие Божие в силе. Нужно любить Бога и жить Им, вдыхать и выдыхать духом любви Божией…»

Это письмо можно назвать самой емкой духовной характеристикой всей жизни прп. Гавриила, преображенной в житие. Без тех признаний, которые делает старец в этом письме, невозможно постигнуть, как он смог перенести многочисленные скорби, которые выпали на его долю.

Путь старца к иночеству и жизнь во всех шести монастырях, в которые последовательно не по его вине ему пришлось переходить, была сплошным мученичеством. В Оптиной Пустыни, где двадцатилетний Гавриил Зырянов начал свой иноческий путь он попал под руководство прп. Амвросия и стал подлинным его послушником. Об опыте, полученном у ног всероссийского старца, о. Гавриил говорил слова, приложимые к жизни каждого христианина: «Во всяком деле нужна помощь Божия и там, где она приходила, — было все ясно, просто, светло и радостно. Где нет благословения и помощи Божией, там какой-то духовный тупик, сплошная безвыходность и умирание духа».

В Оптиной о. Гавриил ощутил первые приступы тяжелой сердечной болезни, которая из телесно крепкого и красивого юноши, превратила его в еле живого инвалида. Кроме того, уже в Оптиной, как и во всех других монастырях, он начал испытывать на себе недоброжелательство братии и настоятеля. Почти десять лет прожил он в сырой келье, выполнял самые тяжелые послушания, при этом не пропустив ни одной утрени и братских молебнов, а пострига ему не давали, более того он был лишен надежды на постриг словами настоятеля: «Постриги его, а он и уйдет от нас».

Может быть, это было неизбежно, — чтобы из уединенного, сокрытого в калужских лесах монастыря, будущий старец попал в Москву. Так Бог устроил, что пройдя через горнило искушений, он «мог и искушаемым помощи», в то время, когда станет старцем.

В 1874 году Гавриил принимает постриг в Высокопетровском монастыре с именем Тихон и, как предсказывали ему оптинские старцы, восходит на крест. О. Тихона невзлюбил настоятель, потому что постоянно получал на него наговоры от братии. Для смягчения вражды и зависти со стороны братии о. Тихону приходилось, как пишет его биограф и ученик схиархимандрит Симеон (Холмогоров), «даже наговаривать на себя на исповеди, и та злорадность, с которой духовник выслушивал признания о небывших падениях. Приводила ученика Оптинских старцев, в ужас и даже болезнь…».

Кроме скорбей, которые происходили от людей о. Тихон, пережил в Москве и страшное внутренне потрясение. Более года его мучила любовная страсть к одной из прихожанок, которая предлагала ему сбежать из монастыря. Однажды во сне к изнемогающему от внутреннего горения иноку, явилась Пречистая со святителями Тихоном и Дмитрием. Небесный покровитель батюшки сказал: «Что ты грустишь? Надо бы терпеть: мученическую бы получил награду!» Но отец Тихон со стоном стал просить об избавлении от страсти и получил его.

Познавший на опыте силу страстей, впоследствии батюшка всегда будет миловать и жалеть всех, подверженных дурным привычкам, будет помогать бороться с ними молитвой.

Все то долгое время — семь лет, пока о. Тихон находился в московских монастырях (после Высокопетровского в Богоявленском монастыре), прп. старец Амвросий писал ему из Оптиной, чтобы он всеми средствами старался уехать из Москвы в какую-нибудь отдаленную обитель.

Господь послал его в такую обитель, стоящую в тихом уединении среди густых лесов, — Казанскую Раифскую пустынь.
Но и здесь повторилась та же ситуация, что и в трех прежних монастырях — недоброжелательство братии и неприязнь начальства и, наконец, всего лишь через полтора года выдворение из обители (путем интриг и коварства).

В 1883 году о. Тихон перебирается в обитель, которая стала местом его подвигов на долгие двадцать пять лет, и где он впоследствии нашел вечное упокоение — Седмиезерную Казанскую пустынь. Долгие годы он был в обители духовником и благочинным. Потом последовала пятилетняя болезнь, о которой старец вспоминает в цитированном в начале статьи письме, во время болезни произошло полное духовное перерождение подвижника. Отныне он стал для сотен, а потом и тысяч людей неиссякаемым источником любви и утешения.

Находясь при смерти батюшка принял схиму и к нему вернулось имя, полученное при святом крещении — Гавриил.

После кончины настоятеля Седмиезерной пустыни о. Гавриилу было предложено занять его место, он долго отказывался, ссылаясь на болезни и схимнический постриг, но в конце концов должен был уступить желанию преосвященного Казанского.

Став настоятелем монастыря, о. Гавриил проявил недюжинные хозяйственные способности. При нем монастырь превратился не только в духовно благолепное, но и в хорошо организованное экономическое сообщество на самообеспечении. Хотя те новшества, которые ввел настоятель, не всей братии были по душе. Долгие годы основным источником доходов монастыря была их главная святыня — Седмиезерная икона Божией Матери. С иконой постоянно устраивались крестные ходы в разные районы Казанской епархии. О. Гавриил, сам не раз принимая участие в таких крестных ходах, убедился, что для иночествующих они приносят немало душевного вреда, и распорядился прекратить их. А зарабатывать на жизнь своими руками. В 7−8 верстах от монастыря о. Гавриил построил хутор, приобрел все новые усовершенствованные сельхозмашины, построил обширный скотный двор с улучшенной породой молочного скота, свинарник, пчельник, а так же свои печи для обжига глины и кирпичей, кузницу, бондарню, столярную, сапожную, портновские мастерские. На все послушания по хозяйству батюшка старался ставить свою братию, сокращая прежде большое количество наемных работников.

Недовольная братия подняла бунт в монастыре, который едва не кончился умерщвлением настоятеля.

Но, пока жив был, благоволивший к о. Гавриилу епископ Казанский Арсений, дела в обители решались в его пользу. А вот когда прибыл в Казань новый епископ, которому еще до приезда в Казань были посланы доносы на батюшку, начались гонения от правящего архиерея, которые кончились тем, что о. Гавриил вынужден был попроситься на покой.

Заботу о старце взяли его духовные чада — бывшие слушатели Казанской Духовной Академии (многие из которых, как мы писали в начале статьи войдут в сонм новомучеников и исповедников Христовых). Их стараниями о. Гавриил переселился в древнейшую русскую обитель — Спасо-Елеазаровскую, в Псковскую епархию. Сюда к старцу часто приезжала его верная духовная дочь — великая княгиня прпмц. Елизавета Федоровна. На ее средства для старца в обители была устроена просторная келья и домовый храм.

В Спасо-Елеазаровской обители в полноте раскрылись старческие дарования о. Гавриила — народ нескончаемым потоком шел к нему за исцелением души и тела, за духоносным советом, утешением, вразумлением.

Но почему-то и из этой обители о. Гавриил в конце жизни тоже уезжает. «Еду умирать в Казань», — говорит он духовным чадам. Вполне возможно объяснить этот шаг современным положением дел в Казанской епархии. Псковская земля и так полна святынями, а Казанская получила новую святыню после кончины старца — 7 октября 1915 года. К его многоцелебным мощам, почивающим в Седмиезерной пустыни паломники стали притекать в революционное лихолетье и сейчас, когда в конце 1990-х годов в обители стала возрождаться монашеская жизнь, едут со всех концов России помолиться великому старцу, которого еще при жизни называли «яко един из древних».

В кондаке прп. Гавриилу он назван «всея Казанския земли украшением» и молитвенником за всех православных в этом крае.