 |
| Русская линия | Юрий Булычев | 17.10.2005 |
К сожалению, в нынешней российской жизни не видно ни нарастания национально зрелого русского мировоззрения, ни крупных политических деятелей, способных возвыситься над идеологическими и социальными последствиями революции 1917 г. и гражданской войны 1918−1921 гг. Поляризация «красного» и «белого» по-прежнему довлеет над сознанием социально активных наших соотечественников, возрождая старую тяжбу русских между собой и лишая их возможности крепкого объединения ради блага страдающей России. А потому наша страна вновь повторяет некогда пройденный цикл саморазрушения. Словно заблудшая обессилевшая душа она вращается в безысходной «сансаре» перевоплощений, понижая с каждым очередным кругом степень своей реальности.
Автору данной статьи кажется весьма актуальным предложить, хотя бы в схематической форме, объясняемой малым форматом публикации, собственно русскую национальною точку зрения на былой и ныне продолжающийся идейный раскол.
1. «БЕЛЫЕ» И «КРАСНЫЕ» В ИХ ИНОБЫТНОСТИ РУССКОМУ
Нет никакого сомнения в том, что исторически и логически Великая Октябрьская революция явилась катастрофическим срывом процесса государственной европеизации России, начатого Петром Великим и продолжаемого с той или иной степенью активности правительствами всех Российских императоров. Верхушечный заговор думских политиканов и февральско-мартовский переворот 1917 г., приведший к низложению царствующей династии и провозглашению России республикой, были предназначены упразднить двусмысленность, по сути дела двоевластность системы «Думской монархии», возникшей после Манифеста 17-го октября 1905 г. Равняясь на западные демократии, вместе с которыми Российская империя вступила в войну против германской и австрийской монархий, Временное правительство стало радикальным продолжателем европеизаторской политики императорского Петербурга.
Февральский переворот, следовательно, сам по себе представлял сравнительно поверхностное явление. «Февралисты» стремились лишь поставить последнюю точку в конце процесса европеизации страны. Они намеревались юридически легализовать de facto существовавшее верховенство западнического слоя, посредством ликвидации православного самодержавия, отчасти сдерживающего амбиции либеральной интеллигенции, экономический эгоизм буржуазных классов и воплощающего русскую традицию надклассового государства. Поэтому февральские вожди инстинктивно отталкивались от Москвы и не думали о перемене столицы. Далеко не случайно дальновидное предложение П.Н.Милюкова переместить политический центр из стремительно левеющего Питера в Москву и, заняв Кремль, поднять над страной консолидирующее знамя монархии, было отвергнуто подавляющим большинством республиканцев и демократов в «февралистском» лагере, убедивших великого князя Михаила Александровича отказаться от престола. Исторические факты просто вопиют о чуждости Временного правительства пониманию российской социально-исторической специфики, «менталитету» и чаяниям русского народа. Потому-то названное правительство, как и западническое руководство Императорской России, в свою очередь довело страну до революции. Только последнее, более тесно связанное с исторической традицией, довело Россию до краха через двести с небольшим лет после Петровского переворота, а первое, руководимое вполне беспочвенной романтически-демократической интеллигенцией, «прогрессивно» развалило Российское государство всего за полгода. По словам известного мыслителя и современника революционной эпохи П.И.Новгородцева, именно февральский переворот дал России тот толчок, от которого она с неудержимой силой покатилась к торжеству большевизма. «Кн. Львов, Керенский и Ленин связаны между собой неразрывной связью, — заключал Новгородцев. — Кн. Львов так же повинен в Керенском, как Керенский в Ленине… Система бесхитростного непротивления злу, примененная кн. Львовым в качестве системы управления государством, у Керенского обратилась в систему потворства злу, прикрытого фразами о „сказке революции“ и о благе государства. А у Ленина — в систему открытого служения злу, облеченную в форму беспощадной классовой борьбы и истребления всех, не угодных властвующим».
Итак, страну до Октября 1917-го довели западники. Именно они начали «революцию сверху» в XIX в., способствовали разгулу бунта в 1905 году, вынудили царя к роковой уступке самой идее Революции в Манифесте 17-го октября того рокового года, наконец устроили заговор против верховной власти в воюющей стране, открыв дорогу большевикам. Но, потерпев политическую неудачу, эти же западнические политики и нарушившие присягу военные возглавили «белое» движение.
Вполне понятно, что принуждение Николая II к отречению со стороны Государственной Думы было бы невозможным, если бы в заговоре думских политиканов не приняли активное участие генералы и адмиралы — командующие фронтами и флотом. Роль связующей фигуры между думскими политиками и генералитетом, а также координирующей действия военных начальников играл генерал Рузский — командующий северным фронтом, по сути дела пленивший государя с царским поездом в Пскове, не выполнявший царских распоряжений и не согласовывающий своих действий с царем. Николай II не имел возможности даже отправить телеграмму помимо ген. Рузского и государю доставлялись сведения, отфильтрованные генералом. Заодно с Рузским действовали дядя царя великий князь Николай Николаевич, генерал-адьютанты Алексеев, Эверт, Брусилов, генерал Сахаров, адмиралы Непенин и Колчак.
Последний ко времени февральского переворота командовал Черноморским флотом. После переворота его вызвали в Петроград, и чуть ли не первое, что сделал Колчак, прибыв в столицу, — совершил визит почтения к отцу-основателю РСДРП Г. В.Плеханову! Временное правительство отправило Колчака с какой-то странной миссией в Соединенные Штаты. Из США он через Японию и Китай прибыл в сопровождении представителей Антанты в Омск, чтобы стать военным министром, а позднее главой созданного здесь ранее эсеровско-кадетского правительства. Причем едва ли не главным советником Колчака оказывается в Омске капитан французской армии, родной брат-погодок Я.М.Свердлова и приемный сын А.М.Горького (Пешкова) Зиновий Пешков, еще в июле 1917 г. назначенный представителем французского правительства при Керенском, а позднее явившийся (как и Колчак, через Японию и Китай) в Сибирь. Осмысливая этот факт в своей интереснейшей книге «„Черносотенцы“ и Революция (загадочные страницы истории)» В.В.Кожинов замечает: «Перед нами поистине поразительная ситуация: в красной Москве тогда исключительно важную — вторую после Ленина — роль играет Яков Свердлов, а в белом Омске в качестве влиятельнейшего советника пребывает его родной брат Зиновий! Невольно вспоминаешь широко известное стихотворение Юрия Кузнецова «Маркитанты""…
Видный инициатор «белого» движения ген. Корнилов также был активным сторонником «демократов"-заговорщиков. Как указывает в своих воспоминаниях дворцовый комендант государя В.Н.Воейков, Корнилов, будучи Главнокомандующим Петроградским военным округом, проявил полную солидарность с войсками, изменившими присяге и поддержавшими переворот. Он собственноручно приколол Георгиевский крест к груди унтер-офицера Волынского полка Кирпичникова, в награду за убийство им 27 февраля прямого своего начальника — заведующего учебной командой того же полка, капитана Лашкевича. Накануне прибытия в Петроград Корнилов, будучи в Могилеве в штабе Верховного Главнокомандующего, высказал мысль, что «русскому солдату нужно все простить, поняв его восторг по случаю падения царизма и самодержавия». Не удивительно, что именно этому «демократическому генералу» заговорщики оказали «честь» арестовать императрицу.
Стоит заметить, что и ген. Деникин неоднократно выражал свою солидарность с инициаторами февральского переворота. После отречения государя он говорил на солдатском митинге о радости по случаю падения «проклятого самодержавия». Придя на смену создателям Добровольческой Армии Корнилову и Алексееву в качестве вождя антибольшевистских вооруженных сил юга России, Деникин тесно сотрудничал в совете добровольческих армий с заправилами февральского переворота — П.Н.Милюковым, Б.В.Савинковым и кн. Львовым.
С религиозной точки зрения вооруженная борьба, руководимая генералами, изменившими присяге православному царю, и политиками-кадетами, ведшими многолетнюю разрушительную работу против традиционной России, была недостойна увенчаться победой и промыслительно обречена на неудачу. Гибель от залетного снаряда Корнилова, расстрел большевиками ген. Рузского, адмирала Колчака и многих других военных, нарушивших царскую присягу, могут быть поняты как явления, далекие от случайности.
Если же искать социально-исторических причин неуспеха «белого» движения, то следует учитывать, что это было главным образом движение интеллигенции и буржуазии, довольно чуждых мировоззрению и социально-экономическим интересам широких масс простого народа. «Белые» не учитывали уроков императорского периода русской истории, не ведали наследия православно-консервативной мысли — наследия того просвещенного традиционализма, который был озабочен не просто сохранением петербургского строя, а творческим разрешением новых социально-экономических задач страны в свете наших исконных православно-национальных ценностей. Исторически отчужденные от православной традиции и жизни своего народа, «белые» выражали весьма расплывчатые конституционные пожелания, приверженность Великой России, русскому национализму, но изначально не выдвинули ни идеи защиты православной веры, ни идеалов социальной справедливости, общенародной земельной собственности, восстановления православной монархии, в тесной связи с институтами земского самоуправления и Земского собора, что могло бы привлечь к движению симпатии крестьянских масс, упрочить взаимопонимание и боевое взаимодействие антибольшевистского генералитета с казачеством. Один из видных деятелей «Белой» армии генерал-лейтенант Я.А.Слащев отмечал в своих воспоминаниях, что по политическим убеждениям эта армия представляла собой «мешанину кадетствующих и октябриствующих верхов и меньшевистско-эсерствующих низов» и что в массе «белых» преобладал эсеровский элемент, надеявшийся на «учредилку».
Ориентация лидеров «белого» движения на принципы буржуазной демократии была в значительной мере обусловлена их заинтересованностью в военно-политической поддержке Запада, который никогда бы не оказал ее явно монархическому и некапиталистическому почвенному движению. Разумеется, в составе «Белой» армии не могло не быть монархистов, но они подвергались слежке, а подчас и репрессиям, чем вынуждались действовать тайным образом. (А.И.Деникин рассказывает, например, в своих «Очерках русской смуты» о подпольной (!) деятельности монархистов в его войсках.)
Наши цели, заключает в своих мемуарах участник «белого» движения митр. Вениамин (Федченков), были лишены творческого смысла, творческого пафоса и должной жизнестроительной энергии, чем как раз и характеризовалась идеология большевиков. Планы противников большевистской революции определялись желанием вернуться к дооктябрьскому состоянию общества и государства. «Можно сказать, «белое движение» было остатком «петербургского» периода истории XVIII — XIX веков… Это была больше «идея», чем страсть, больше долг, чем сердце, больше теория, чем жизнь, больше принцип, чем сила, больше мир, чем война… Можно сказать, что наше движение руководилось скорее негативными, протестующими мотивами, чем ясными положительными своими задачами… Мы боролись против большевиков — вот общая наша цель и психология».
Очевидно, на базе столь аморфной идеологии было невозможно организовать не только победоносное народное сопротивление большевизму, с его сокрушительной, гипнотической верой в «мировую революцию», в возможность пролетарского рая на земле, но и обеспечить должную дисциплину, боевой дух «белых» частей, а также нравственную консолидацию и организованность тыла. В тылу антибольшевистских армий, как это отмечают в воспоминаниях ген. А.И.Деникин и ген. Б.А.Штейфон, процветали коррупция и казнокрадство, а неповиновение в оперативном звене управления войсками, мародерство, местнический сепаратизм, идеологически непреодолимая «красная» агитация существенно понижали боеспособность войск. «Беззаветно храбрые воины многострадальной Добровольческой Армии, поглотившей лучших русских людей, непоколебимо верившие своим вождям, в конечном итоге отдали свою жизнь за мираж: если бы их водители своевременно подавили, в исполнение долга присяги, февральский петроградский солдатский бунт, борьба эта потребовала бы от верных сынов Родины несравненно меньших жертв, чем запоздалое противодействие потерявшим человеческий облик массам», — весьма логично заключает В.Н.Воейков.
Сегодня мы хорошо знаем о том, какой ущерб русским православным началам российской жизни нанес красный террор большевиков, насколько враждебно их руководство в 1918—1920-х гг. относилось к наследию исторической России. Культурная инобытность всему русскому главарей «красного» режима — Ульянова-Ленина, Бронштейна-Троцкого, Розенфельда-Каменева, Радомысльского-Зиновьева… - несравненно превосходит известную отчужденность от традиционных православно-национальных ценностей «белых» генералов. (В.В.Кожинов в одной из своих исторических работ замечает, что в 1917—1922 гг. в состав большевистского ЦК входили и играли в нем первостепенную роль представители таких народов, которые фактически и юридически отделились от России после революции, а многие из правителей ранее не жили в стране, плохо знали русский язык и были «чужаками».)
Более того, эти люди были одержимы теневой, безбожной и преступной духовностью. Одно только зверское убийство царской семьи, на что, конечно же, никогда бы не пошел ни Милюков, ни Керенский, свидетельствует о подлинно адской, сатанической сущности духа лидеров большевизма. Победа Временного правительства, военной диктатуры Корнилова или армий Деникина и Колчака над большевистским движением, возможно, избавила бы народы России от того культурного, экономического и социально-бытового разорения, которое несли им большевики. Однако эта победа была нравственно затруднительна и политически маловероятна в свете изложенных выше обстоятельств.
2. «КРАСНЫЕ» И «БЕЛЫЕ» В ИХ СОБСТВЕННО РУССКОМ СМЫСЛЕ
При всей своей антинациональной и антитрадиционной стихии, пришедший к власти российский большевизм изначально проявил и некоторые консервативные великодержавные потенции. Это прежде всего выразилось в отречении большевистского режима от Петрограда — священной для революционеров «колыбели трех революций». Такая поспешность озадачила целый ряд самых видных большевиков. Новые интернационал-социалистические руководители России уже 12 марта 1918 г. (год спустя после Февраля и четыре с половиной месяца после Октября) перебазировались в Московский Кремль, не удосужившись довести до сознания, как это они оказались среди православных соборов и реликвий самодержавия.
Интересно заметить, что против переезда новой власти в первопрестольную была настроена большая часть коммунистических вождей. Но, как вспоминает Троцкий, почти всеобщая оппозиция Москве во главе с Зиновьевым не сумела ничего изменить. Ленин, аргументируя необходимость смены столицы военно-стратегическими соображениями, убедил большинство ЦК в целесообразности перебраться в Кремль. Однако даже озабоченные текущими политическими делами лидеры большевизма не могли подсознательно не чувствовать какой-то более глубокий исторический смысл произошедшего.
В данной связи уместно привести многозначительную цитату из мемуаров Троцкого, который остро воспринял, но не смог довести до ясного исторического понимания феномен перемены столичного центра новой власти, предвосхитивший весь парадоксальный характер Великой Октябрьской революции.
«Со своей средневековой стеной и бесчисленными золочеными куполами, Кремль, в качестве крепости революционной диктатуры, казался совершеннейшим парадоксом… Тесное повседневное соприкосновение двух исторических полюсов, двух непримиримых культур удивляло и забавляло. Проезжая по торцовой мостовой мимо Николаевского дворца, я не раз поглядывал искоса на царь-пушку и царь-колокол. Тяжелое московское варварство глядело из бреши колокола и из жерла пушки. Принц Гамлет повторил бы на этом месте: «порвалась связь времен, зачем же я связать ее рожден?» Но в нас не было ничего гамлетического. Даже при обсуждении более важных вопросов Ленин нередко отпускал ораторам всего по две минуты. Размышлять о противоречиях развития запоздалой страны можно было, пожалуй, минуту-полторы, когда мчишься по касательной к кремлевскому прошлому с заседания на заседание, но не более того.
…Московский период стал вторично в русской истории периодом собирания государства и создания органов управления им. Теперь уже Ленин нетерпеливо, иронически, иногда прямо издевательски отмахивался от тех, которые продолжали отвечать на все вопросы общими пропагандистскими формулами. «Да, что вы, батенька, в Смольном что ли?» наскакивал Ленин, сочетая свирепость с добродушием. «Совершеннейший Смольный, — перебивал он оратора, говорившего невпопад, — опомнитесь, пожалуйста, мы уже не в Смольном, мы вперед ушли».
Сегодня совершенно ясно, что перемена политического центра нового государства была сопряжена с общим усилением принципа творческой самобытности в социальном развитии России и нарастанием ее оппозиции западному миру. Культурно-историческая суть почувствованного Троцким парадокса состояла в том, что страна, идеологически вестернизируемая и социально-экономически перестраиваемая в духе европейского просвещенства, атеистического гуманизма, материализма, социализма все более противопоставлялась буржуазному Западу, как социально превосходящая его, первая на земном шаре социалистическая республика. В качестве таковой Советская Россия круто поворачивалась на Восток, к зависимому от Европы колониальному и полуколониальному миру, который начинал видеть в русском советском человеке своего защитника и освободителя от планетарной западной экспансии.
Здесь мы и приближаемся к пониманию цивилизационной оправданности большевизма. Любое объективное рассмотрение состояния русского общества после антимонархического переворота заставляет признать, что победа большевиков была не случайной и что только их жестокая власть обладала идеологическими и волевыми ресурсами, необходимыми для государственной интеграции страны, разложившейся в итоге мировоззренческой и политической смуты, охватившей и многогранно расколовшей русских в начале ХХ в. С самого начала поэтому в деятельности большевиков нельзя не почувствовать не только преступности, но и социально-исторической необходимости.
Последнее и уловили своим природно-русским инстинктом широкие народные массы. До революции значительная часть простонародной России не имела прямых оснований восстать против Церкви и царя. Застарелое недовольство масс направлялось прежде всего против европейско-капиталистической системы эксплуатации и социального неравенства, которую насаждала западническая бюрократия. Но в той мере, в какой несправедливости и нравственные изъяны петербургского государства — рост власти финансового капитала над страною, столыпинский погром общины, распространение в деревне национально неприемлемых типов «шарамыжника и «кулака» — бросали тень сомнения на монархию и Церковь, не противодействовавших в должной мере вестернизации и капитализации страны, недовольство широкого народного слоя могло быть направлено на традиционно-русские институты. Очевидно, без разочарования значительных слоев народа в способности общественно-государственных институтов старой России защитить их жизненные интересы, согласно идеалу православного правдолюбия, народная масса не соблазнилась бы революционными лозунгами большевиков. И есть много признаков, что образованный слой и русская историческая власть с ним вместе потеряли живое чувство народного бытия задолго до начала ХХ в. А месте с этим отчуждением они утратили ясное видение должных социальных судеб страны, властную энергию вести народную жизнь к лучшему.
Так руководители императорской России и члены Временного правительства буквально подарили «красным» социальную идею, а значит и всю ту силу, всю ту власть, которую эта идея имеет на русской почве.
Из опыта российской общественной жизни, исторически опиравшейся на церковно-православные и общинно-государственные устои, и из опыта отечественной мысли, практически во всех своих разновидностях проникнутой симпатией к принципам, родственным экономическим началам европейского социализма, можно сделать вывод о том, что программы социалистических партий в достаточной мере соответствовали не только сиюминутным потребностям значительной массы русского населения, но и его традиционным представлениям о праведном социальном устройстве. По-видимому, это обстоятельство отразилось в факте победы на выборах в Учредительное собрание 12 ноября 1917 г. левых партий. «…Надо прямо сказать, — резонно заключает В.В.Кожинов, — что в 1917 г. Россия в точном смысле слова выбрала (всецело свободно выбрала) социализм: почти 85 процентов голосов на выборах в Учредительное собрание получили партии, выступавшие против частной собственности на основные «средства производства», — прежде всего на землю — то есть социалистические партии».
Социальную оправданность большевизма в контексте русских исторических судеб не могли не увидеть многие консервативно настроенные наблюдатели. Это от их лица некий «генерал» в диалогах С.Н.Булгакова «На пиру Богов» со злорадством высказался о февральских заговорщиках-демократах: «Они вообразили, что переменить помазанника Божия можно и впрямь как извозчика и что, переменив, они и поедут, куда желают. Вот и поехали! Что, просчитались немножко? Не нравится теперь? Нет, молодцы большевики!» Ранее же «генерал» заявил, что сама мысль об окадеченной «конституционно-демократической» России ему отвратительна и что большевикам за один разгон Учредительного Собрания, этой пошлости всероссийской, памятник надо возвести. «Нет, лучше уж большевики: style russe, сарынь на кичку! Да из этого еще может и толк выйти… А вот из мертвой хватки господ кадетов России живою не выбраться-б!»
Данный персонаж отнюдь не был только плодом творческого воображения Булгакова. Очевидно, не одно принуждение заставило 43% старых русских офицеров и генералов стать на службу не «белым», а «красным». Из 130 000 командиров Красной Армии примерно половина была кадровыми военными. 30 мая 1920 г. во время войны с Польшей группа бывших царских генералов во главе с А.А.Брусиловым обратилась с призывом к офицерству перейти на строну «красных», ради защиты исторических интересов России. «Брусиловский призыв» произвел сильное впечатление на многих офицеров, понявших бесперспективность «белой» контрреволюции. В частности, под влиянием этого призыва генерал Я.А.Слащев изменил Врангелю. Перейдя на сторону большевиков, он обратился с воззванием к военным, где обвинил «белых» в службе антироссийским интересам Запада.
Выдающиеся отечественные мыслители, лидер евразийцев Н.С.Трубецкой и глава сменовеховцев Н.В.Устрялов, также признали, что политические идеи «белых», их упования на помощь Запада и планы «крестового похода» против Советской России враждебны интересам русского народа. Нет никакого смысла менять режим коммунистов на режим демократов, дальновидно предостерегал Н.С.Трубецкой в статье «Русская проблема», ибо последние еще большие космополиты и западники, чем первые. Коммунисты хоть как-то противодействуют всемирному влиянию Запада, под лозунгом борьбы с буржуазным строем и эксплуатацией колониальных стран. Демократическая же интеллигенция с воодушевлением пойдет на службу к иностранным поработителям и будет не за страх, а за совесть помогать делу порабощения и угнетения России.
Н.В.Устрялов, немало способствовавший отделению Колчака от левого крыла «белого» движения, после неудачи колчаковской армии приходит к выводу о том, что дальнейшее сопротивление большевизму неплодотворно. Иностранные державы стараются всячески использовать гражданскую войну для ослабления России, так что интервенция окажется неминуемо антирусской. Поражение «белых» не случайно и в победах Красной Армии есть нечто фатальное, даже национально перспективное. «Не инородцы революционеры правят русской революцией, а русская революция правит инородцами революционерами», — мудро заключает мыслитель. В сборнике своих работ, озаглавленном «В борьбе за Россию» и изданном в Харбине в 1920 г., Устрялов пророчески пишет о национальной необходимости некоего консервативно-творческого сдвига в сознании мыслящих соотечественников, важного для преодоления как «белого», так и «красного» понимания революции и обретения идеологии нового русского пути в сторону возрождения традиционных устоев Российской государственности.
Подобный сдвиг в направлении неоконсервативного синтеза обозначился под конец гражданской войны и в умах последних «белых» вождей — Врангеля и Дитерихса. Особенно важно напомнить о, возможно, судьбоносной инициативе последнего: когда практически на территории всей России антибольшевистские силы были разгромлены, в пока еще свободном Владивостоке была проведена подготовка к Приамурскому Земскому Собору. Собор открылся во Владивостоке в день празднования Коневской иконы Божией Матери 10 (23) июля 1922 г. и длился до 28 июля (10 августа). Историческое значение Приамурского Собора состоит в том, что он выразил религиозно-государственное опамятование последнего свободного сообщества русских людей, отступившего в борьбе с большевизмом на дальневосточную окраину России, вновь провозгласил верность православно-монархической традиции и тем самым как бы оставил духовное завещание будущим русским поколениям, которым предстояло пережить власть большевиков.
Воины Белой Армии сумели дать нам этот завет, ибо, при всех политических заблуждениях своих вождей, они своим жертвенным служением Русской России, своей борьбой с тоталитарными насильниками во имя человеческой свободы и права на духовный суверенитет личности в существенной мере сохранили честь русского человека. К этому обстоятельству привлек внимание ген. Врангель в пояснении «Что такое белая борьба?», сказав в первых строках своей нравственной декларации: «Белая борьба — это честное возмущение русского человека против наглого насилия над всем для него святым — Верой, Родиной, вековыми устоями государства, семьи. Белая борьба — это доказательство, что для сотни тысяч русских людей честь дороже жизни, смерть лучше рабства».
Как и старообрядцы XVII столетия, массовым образом не покорившиеся административной перемене вековых церковных обрядов, пожертвовавшие жизнью ради человеческого достоинства и веры в истинность Святой Руси, «белые» воины показали, что русский народ — не раб случайных правителей России, не расчетливый приспособленец к обстоятельствам, не вещный объект, а духовный субъект истории. Героические примеры общественного неповиновения неправедной власти, исторический опыт массовой борьбы, непреклонного стояния за правду, как ты ее видишь, чувствуешь, понимаешь, образуют священное предание нации, воспитывающее ее волю к самобытному существованию.
3. ЧТО ЕСТЬ РУССКОЕ ВНЕ «КРАСНОГО» И «БЕЛОГО»?
Трагедия нашей гражданской междоусобицы в ХХ веке по своему духовному существу — следствие раскола и взаимного отчуждения различных планов русского самосознания, утратившего свою собственно национальную идентичность. Идеалы социально-экономической справедливости, общественного братства людей, отрицания власти денег над человеческой душою, строительства Великой самобытной цивилизации, соединяющей Азию и Европу и осуществляющей мировое служение, — вот собственно русские компоненты в составе «красной» идеологии, ополчившейся под влиянием материалистического умопомрачения и марксистского «чужебесия» против Православия, традиций отеческой государственности, культурного наследия старой России. Ценности человеческого достоинства, национальной культуры, свободы личности и ее правового обеспечения — вот русские и общехристианские истины в идеологии «белого» движения, не понявшего, к сожалению, социальной правды «левых» идей и вступившего в конфликт не только с бесоодержимыми новыми вождями своего народа, но отчасти и с самими народом.
В свете национально-исторической точки зрения нет никакого безусловного превосходства «красного» над «белым» или «белого» над «красным», но есть общенародная трагедия идеологического расщепления и военно-политического противоборства двух групп лучших представителей нации. К этому признанию вплотную и в общественно влиятельных формах приблизилось наше художественное сознание еще в советский период, стоит только вспомнить многосерийный фильм «Адъютант его превосходительства», в котором показана глубокая русскость и своего рода благочестивая праведность как в образах «белых», так и «красных». Общественная мысль значительно отстала от опыта художественного сознания гражданской трагедии 1918−1921 гг. Однако задача интеграции, культурного синтеза названных выше национально равноценных принципов, до сих пор монополизируемых и противопоставляемых «коммунистами» и «демократами», — задача, жизненно необходимая для оздоровления русской основы Российской государственности и преодоления угрозы новой гражданской войны. Религиозно традиционные и национально самобытные основы общественной жизни России, принципы социальной справедливости и некапиталистического развития в экономике, обеспечение прав гражданской свободы и творческого суверенитета личности, стратегия развития страны как суверенной евразийской цивилизации, играющей осевую геополитическую и геокультурную роль в отношениях Востока и Запада, — вот комплекс идей, призванных дать основание современному «Русскому проекту», способному «снять» роковую поляризацию «красного» и «белого» и санкционировать национально собирательную политику высшей власти. Продолжение же, а тем паче силовое навязывание государством антинародно-буржуазного, западнического курса русскому большинству неминуемо приведет нас к реанимации крайне «левых», густо «красных» идеологем и к угрозе новой гражданской стычки.
Сегодня, для развития России в контексте культурно многогранного, но информационно интегрированного мира, более чем когда-либо необходим гибкий синтез многоразличных идей и принципов социальной жизни, а не односторонний европоцентристский догматизм. И, как ни странно, к этому синтезу гораздо ближе нынешние «красные», чем их «либеральные» оппоненты. Именно последние унаследовали доктринерский, тоталитарный и деспотический опыт «классических» большевиков, в то время как современные деятели КПРФ, под влиянием вразумляющих исторических поражений и общественной критики КПСС, обрели политическую умеренность и стремление к поиску среднего пути. Деструктивную роль антинациональных раскольников, беспочвенных экспериментаторов и провокаторов гражданской распри играют ныне, главным образом, «либералы». Политиканские обвинения былой советской власти со стороны так называемых правых (которые на самом деле либерал-большевики, стоящие гораздо левее нынешних, весьма консервативных, по существу русских и уже чуть ли не православных «коммунистов» из КПРФ) во всех смертных грехах последнего периода российской истории препятствуют национально конструктивному синтезу, о котором я выше вел речь, и лишают нас всякой положительной связи с прошлым, без чего нация обречена восстать или погибнуть. Ведь народ не может сделать шага в лучшее будущее, если он не опирается на достигнутое в недавнем прошлом состояние своих социальных сил, если он разрушает эту точку опоры и хочет все начать заново, как будто бы не было исторического опыта, который сформировал данную социальную систему со всей ее культурой, государственностью, экономикой.
Поэтому, независимо то того, хороша или плоха была в свое время советская система, она должна и будет служить точкой опоры для развития страны. Более того, по многим геополитическим и геоэкономическим особенностям советский строй заслуживает положительной оценки, ибо достаточно соответствовал параметрам русской ментальности, самобытным условиям Евразии. С социально-экономической точки зрения он оказался достаточно легитимен в контексте народной традиции, а также эффективен в отстаивании жизненных интересов нашей евразийской цивилизации. Создание высокоразвитого научно-технического комплекса; победа во Второй мировой войне; построение социально ориентированной экономики, сведшей до минимума власть денег над личностью и обществом; культурная интеграция евразийского пространства в 22 млн. кв. км.; развитие мощной оборонной промышленности, давшей ядерное вооружение и надежно обеспечившей наш цивилизационный суверенитет — крупнейшие исторические достижения русского народа и всех народов Великой России.
По своему национально-историческому смыслу народные подвиги в советский период соразмерны подвигам борьбы с Великой степью во времена Киевской Руси, освобождению от татарского ига в московскую эпоху, преодолению смутного времени и освоению Сибири в XVII веке, победе над масонской империей Наполеона, созданию русской классической культуры в XIX столетии. При этом, как и всякое историческое свершение, достигнутое при советской власти было следствием своего рода святости, аскетизма, предельного самопожертвования миллионов отдельных личностей, положивших жизни свои на алтарь служения Родине и народу. Если бы наши доблестные деды и отцы думали о рынке, прибыли, демократии, своих правах на частную жизнь; если бы они следовали либеральной вере в своеволие отдельного лица над ценностями Традиции и в приоритет его интересов над жизненными интересами нации и государства, скорее всего, не было бы и в помине ни автора этой статьи, ни его читателей, ни того общественного организма, которой до сих пор называется Россией.
Конечно, как властные руководители жизни, как строители, как созидатели «красные» совершили много грехов. Но ведь мир вообще греховная сфера бытия, где государства и цивилизации крепятся железом и кровью. Неизвестно, что создали или натворили бы «белые», если бы они разбили большевиков. Но проигравший, пораженный, не создавший задуманного — неподсуден истории. Это великое духовное преимущество потерпевшего неудачу в борьбе за власть в мире и над миром. Став жертвой победителей, он нравственно возвышается в исторической памяти народа над греховной мирской действительностью. И не всякому даруется эта возвышенная трагическая судьба.
Я уверен, что в последнем, глубинном, духовно-личностном смысле «красные» и «белые» — настоящие герои русской истории, жертвенно служившие по совести понимаемой Правде, а также Родине, Народу, Чести, Свободе, мировому Братству людей. И то, что нынешний мир не вмещает эти высокие идеи, что он смеется над всякого рода жертвою, что он выбирает не Правду и Честь, а рынок, «менеджмент», «баксы», «расслабься и получи удовольствие» — это уже другой, более метафизический, нежели исторический сюжет.
Любой проблеск бескорыстности, духовной цельности, жертвенного начала в нашем убогом смертном житии христианин должен свято чтить как отблеск Божией Истины о мире и человеке. Массово проявленные способности искренне Верить и самоотверженно Служить сами по себе являются признаками окрыленного народа. Нам есть чему учиться у всех тех наших предков, которые когда-либо стремились вершить историю, а не торгашески приспосабливаться к конъюнктуре. И мы не должны допустить, чтобы (то ли по глупости, порочности и беспочвенности правителей, то ли по расчету их незримых «кукловодов») русские вновь столкнулись между собой в кровавой гражданской смуте.
Но для консолидации русского большинства нам необходимо понять самим и сделать достоянием общественного сознания, что над всеми политическими мнениями русских людей должно наконец-то возвыситься сознание глубокого единства трех обязательных при всех условиях и для каждого русского задач: задачи сохранения, во-первых, жизни, во-вторых, религиозной традиции, в-третьих, культурной самобытности и государственной суверенности своего народа.
Лишь в свете практически конкретных и вместе с тем духовно высоких целей национального служения нам не трудно будет согласить между собой частные политические программы и социально-экономические проекты различных цветов. Если же живое христианско-национальное чувство родственного единства всех многоразличных русских людей в веках истории нам окажется недоступным, тогда бесовские стихии мира сего вновь расколют наш народ по самым неожиданным линиям изломов его заземленного идолопоклоннического сознания.
Юрий Юрьевич Булычев, кандидат философских наук, доцент Академии культуры (Санкт-Петербург)
http://rusk.ru/st.php?idar=103733
|
|
