 |
| НГ-Религии | Протодиакон Андрей Кураев | 02.03.2005 |
— Отец Андрей, Россия отпраздновала День защитника Отечества — 23 февраля. Расскажите, как вы относитесь к этому празднику?
— Мне нравится название этого праздника, но не нравится дата и повод к нему. 23 февраля 1918 года не было никаких военных побед Красной Армии. «Под Нарвой целые полки и батальоны бежали, оставляя позиции» — писал Ленин вечером этого дня.
Хуже того — на исходе этого дня Совнарком принял условия «похабного» Брестского мира. Это день капитуляции России в Первой мировой войне. Зачем же лгать молодежи, лгать военным, что это день победы? Это просто издевательство над всякими здравыми патриотическими чувствами. В истории России достаточно настоящих дней военной славы, чтобы не праздновать фальшивый.
— Как вы относитесь к появлению в российском календаре новых праздничных дат? Есть ли в этом какой-то политический смысл?
— Мое недоумение и раздражение вызывает День независимости России. На самом деле, это день независимости президента Ельцина от избравшего его народа. Что касается 4 ноября, Дня национального единства, то для этого есть действительно достойный повод. Кстати, 4 ноября еще и день основания Константинополя — Второго Рима. Для нас, Рима Третьего, это не совсем чужая страничка истории.
Растянувшиеся новогодние праздники знаменитый рок-музыкант Юрий Шевчук назвал «январским геноцидом». Это так. Особенно, если учитывать нашу национальную традицию праздновать. Это еще и декада дебильного телевидения («приказано смеяться!»). Плюс лишь в том, что эти праздники совпадают со школьными каникулами, а потому церковные люди могут взять детей в охапку и уехать подальше от телевизоров, например в паломничество по монастырям.
— Известно, что у вас есть опыт общения с неофитами — людьми, недавно пришедшими к вере. Какие, на ваш взгляд, трудности возникают у неофитов и есть ли вообще такая проблема в Православной Церкви?
— Неофит означает «новоуверовавший». Значит, все, кто обрел веру, — неофиты. Но не каждый крещеный является неофитом. Прежде всего это человек, который выбрал мировоззренческую позицию, вера стала его убеждением, а не просто неким дополнительным сегментом к стилю его жизни. Тот, кто крестился «походя», неофитом, увы, не становится и христианином тоже. Так что если неофитство болезнь, то это хорошая болезнь.
Одна из самых больших трудностей для неофита — как расслышать голос Церкви. Он искренне желает быть церковным послушником. Но встает вопрос: кого в Церкви слушаться? Такой человек проходит через пору всеверия. Это нормально, и если неофит не готов слушаться самую обычную церковную бабку, то значит, что такой человек в Церкви ищет себя, а не Христа в себе.
Но то, что хорошо в определенный период жизни человека, может оказаться опасным на последующих этапах. Памперсы хороши в младенчестве, но шагать в памперсах по жизни было бы странно. Изначальное неофитское вседоверие со временем может вылиться в серьезный кризис, когда для верующего все одинаково свято, все церковные голоса воспринимаются как голоса назидательные.
Но дело в том, что по мере нравственного взросления человек должен создать в себе определенную шкалу ценностей. Делить мир на добро и зло хорошо лишь в детском возрасте. Более развитое нравственное сознание должно различать уже оттенки: «это хорошо, а это лучше; это плохо, а это хуже».
Такая иерархия должна выработаться со временем и у церковного человека. Он не должен ставить на одну доску мнение какой-нибудь листовки, набранной церковно-славянским шрифтом, и мнение Евангелия, суждение Патриарха и проповедь приходского священника. Это разные авторитеты, и иногда они входят между собой в конфликт. Из подобного рода столкновений ценностей надо учиться выходить.
— Что предпринимает Церковь для того, чтобы не потерять неофитов, не потерять пришедшую в храм молодежь?
— Боюсь я говорить на эту тему, потому что неизбежно придется употребить такой жуткий термин, как «работа с молодежью».
— А что в нем жуткого?
— Манипулятивность. Нельзя манипулировать людьми. Не должно быть никаких «антропологических» технологий, в том числе и технологий воцерковления. Что может делать Церковь? Прежде всего не мешать, не травмировать нашим поведением тех, кто еще в поиске.
Быть православным молодым человеком трудно: трудно быть молодым среди наших старушек, и трудно быть православным среди своих сверстников.
— Вы видите тех, кто совсем недавно пришел в храм, и тех, кто скоро станет сознательным членом Церкви. Скажите, куда, по-вашему, движется Русская Церковь, какой она будет через 15−20 лет?
— Не знаю. Настолько разные вещи происходят в церковной жизни, настолько разные векторы движения. Но когда я думаю о будущем Церкви, для меня один из главных вопросов звучит примерно так: «Сколько потребуется времени, чтобы имя диакона Андрея Кураева в сознании семинаристов стало бы синонимом мракобесия и отсталости?». Наверно, не так уж и много.
В октябре 2004 года в Санкт-Петербурге проходил рок-концерт «Золото на черном», посвященный столетию подводного флота России. Вернувшись с этого концерта в Москву, я встретился с митрополитом Климентом (Капалином), управляющим делами Московской Патриархи. Я сказал ему, что, мол, снова согрешил, на рок-концерт ходил, проповедовал… Он мне ответил: «А что в этом такого особенного? Мы специально в документах Архиерейского Собора записали, что надо активно использовать форму современной молодежной культуры для проповеди православия». И тут настало время изумиться уже мне. То, что еще год назад было провокацией, скандалом и сенсацией, теперь стало чем-то само собой разумеющимся.
Однако, когда ко мне обращаются семинаристы и говорят, что они тоже хотят пойти на рок-концерт, причем только ради проповеди, я им говорю — что ж, только следите за своими ботинками. Если увидите, что ботинки начали притоптывать в такт музыки, — «делайте оттуда ноги».
Движение навстречу миру необходимо. Но тут возникает вопрос — удастся ли в этом движении вовремя остановиться? Нужно пройти между Сциллой и Харибдой: не нужно быть закрытой сектой, этнографическим музеем, не нужно корчить из себя памятник своему сану, но с другой стороны нельзя становиться «своим в доску». И, как всегда, обретение середины — дело опыта и вкуса.
— Вы не боитесь, что Русская Церковь может утратить свою традицию, свою идентичность?
— Я против любых перемен в самой Церкви, в стиле ее молитв, в вероучении. Но есть особое пространство, пограничное между миром и Церковью — церковный дворик. А вот он может быть пространством поисков, экспериментов и ошибок.
— Как вы относитесь к идее создания общефедерального православного телеканала?
— А чей он будет? Разные люди по-разному переживают свое православие. Для кого-то это крылья, а для кого-то рюкзак, нагруженный пудовыми «ни-ззз-я». В неумелых руках православный канал может стать орудием антицерковной пропаганды. Такая же ситуация может сложиться и с введением в школах предмета «Основы православной культуры», если он будет обязательным. Появление обязаловки на общегосударственном уровне будет шагом к воспитанию нового поколения пламенных атеистов и революционеров.
— А как вы относитесь к введению светского религиоведения в школах?
— Ой, не надо! Ведь школьник — это не студент. Для думающего подростка главная проблема — это смысл жизни. И если ему на уроках религиоведения будут говорить, что все религии одинаковы, что нигде нет правды, что все религии это некие равноценные, но виртуальные миры, то это будет способствовать нарастанию подросткового цинизма. Да и учебники по религиоведению не вызывают желания немедленно знакомить с ними детей.
На сегодняшний день под видом религиоведения идет скорее пропаганда язычества. Я не видел ни одного учебника по религиоведению, в котором бы глава о христианстве обошлась бы без упоминания о крестовых походах и об инквизиции. Конечно, это было. Но с другой стороны, вам что-нибудь известно, к примеру, о войнах за обладание зубом Будды или о войнах желтошапочных или красношапочных монахов в Тибете? В учебниках по религиоведению никогда об этом не рассказывается. А это явно двойной стандарт.
Существует два типа написания учебников по истории религии. Один — это когда история религии подается как история идей. Второй — это социологическое изложение, тут уже уместны рассказы о внутрирелигиозных и межрелигиозных конфликтах и интригах. Но когда в одном и том же учебнике глава о христианстве пишется на земном (историческом) уровне, а глава о буддизме на небесно-идейном, то это уже пропаганда.
— Читая ваши книги, иногда думаешь, что вы симпатизируете буддизму, так ли это?
— Скорее наоборот: я считаю, что буддизм — это самый серьезный оппонент христианства. В мире нет религии более альтернативной христианству, и в своей альтернативности более логично и интересно продуманной и построенной.
— После ваших выступлений в СМИ по поводу трагедии в Беслане в обществе разразилась дискуссия: может ли православный богослов комментировать Коран? Как вы считаете, может ли мусульманин указывать христианину как ему понимать Новый Завет?
— На правах «соседа» я могу сказать, какой громкости моему соседу слушать музыку и в какое время не приглашать громких гостей. Вот и я всего лишь прошу дать карт-бланш проповеди ислама с человеческим лицом (а не с ваххабитским).
— Сейчас вновь активно разгорается дискуссия вокруг выставки «Осторожно религия», разгромленной в 2003 г. православными… Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к проявлениям религиозного фундаментализма?
— Это реакция нормальная и прогнозируемая. Подобного рода выставки и делаются в расчете на то, что кто-то оскорбится и проявит ответное действие. Экшн, однако…
— Однако действия президента США Джорджа Буша тоже расценивается многими как протестантский фундаментализм…
— Фундаментализм значит основательность. Антоним — поверхностность, верхоглядство. В политике Буша и в самом деле есть действия, которые исходят из фундаменталистской традиционной христианской семейной этики. Например, он старается притормозить триумфальное шествие гомосексуальной идеологии по США. А первым своим указом он запретил финансирование из госбюджета фондов, которые занимались пропагандой абортов.
— В последнее время одним из самых актуальных вопросов, на который Русская Церковь обращает особое внимание, является демография. В чем вы видите решение этой проблемы?
— Простого решения здесь нет, а сложное решение выглядит так: нужно менять систему ценностных ориентаций людей. Для этого нужно использовать ресурсы государственных школ, телеканалов и традиционных религий.
Решение этой проблемы — один из главных критериев, по которому я буду отвечать на вопрос: «Who is mister Putin?» Первый свой срок президентства Путин потратил на зачистку информационного пространства. Но ради чего? Ради отмены льгот и монетизации?
Сейчас самая главная проблема русского народа — это стремительное вымирание. В нынешних условиях впору задуматься над тем, переживет ли русский народ президентство Владимира Путина. Задействует ли он ресурсы, которые есть у государства, — и информационные, и финансовые, и политические на благо народа, а не отдельных групп и партий? Расхожую мысль «зачем нищету плодить?» надо безжалостно вытравливать. А взамен напоминать другое присловье — «Дети — богатство бедных!».
— Над какими книгами вы сейчас работаете? Что вас волнует больше всего?
— Я уже давно отказался от того, чтобы заранее планировать свою писательскую работу. Планируешь написать об одном, но градус общественной дискуссии заставляет обращаться к совсем другим темам.
Корреспондент «НГ-Религии» Александр Петров
