Зарубки на память

Русские люди сегодня не понимают, что родной язык — их духовная естественная среда обитания и уже едва ли не главная защита от недругов. Принимают навязанный волапюк от тех, кто сознательно разрушает русскую речь. Один пример: человека стали приравнивать к вещи — и совершенно спокойно. Разговор в троллейбусе:
— А он не бу?
— Кто?
— Ну, жених — он еще не был женат?

СИЛА ВЕРЫ И СУД БОЖИЙ

В прежние времена, еще при царе Иоанне Грозном, судились между собою так, как современные люди вряд ли бы смогли. Например, между русским и иноземцем назначался жребий. Чей жребий судья вытаскивал, того и правота. Таков был официальный порядок, записанный в законах. Сегодняшний человек в такой суд не пойдет и назовет его случайным. Но ведь атеист все объясняет случайностью, а такой суд — Божий. Какая же сила веры была у наших предков на Святой Руси! Могла ли быть ошибка? Формально — может быть, а по существу — никогда! Если человек знал, что он прав, а «случайно» был вынут чужой жребий, он, конечно, понимал, что Бог наказывает его за какую-нибудь несправедливость, проявленную в другой раз. И не роптал, но принимал от Бога все.

ЧТО ОСТАЕТСЯ ЛЮДЯМ?

Уходят старые товарищи и други. Умер Юрий Владимирович Стенник, прекрасный, глубокий ученый, знаток русской литературы ХVIII века. Пушкинский Дом свел нас в далекие 70-е годы. Умер человек — и что же прежде всего вспоминается? В советское время, когда и храмы-то были закрыты, вдруг Юрий Владимирович пригласил меня, юного аспиранта, заглянуть в Александро-Невскую Лавру. Я никак не ожидал этого: Юрий Владимирович никогда не намекал о своей вере. Вошли в храм, шла Божественная Литургия, наверное, первая в моей жизни. Душа трепетала. Юрий Владимирович стоял молча, серьезный, даже несколько насупленный, не крестился. Я потом его спросил: «А почему мы не крестились?» — «Агентов в храме много». Вырос он сиротой, профессионально играл на музыкальных инструментах, сам пробил себе дорогу в жизни, стал одним из ведущих ученых России в своей области. А судьба его не оставляла ни на миг. Сын попал в Афганистан. Вернулся — и неожиданно для всех, даже для отца, стал священником. Сейчас служит под Петербургом. Как крупного ученого я Юрия Владимировича очень уважал и сейчас уважаю. Но спроси — что осталось после человека? — и почему-то вспоминаются не тома солидных академических книг, а та Божественная Литургия и храм под Петербургом, где служит его сын, поминает отца перед алтарем. Царство ему Небесное!

САМ ВЫПЕЙ!

Однажды царю Алексею Михайловичу (Тишайшему) доложили, что квасы, которые варились в кормовом дворце, не удались. А один сорт вышел так плох, что разве только стрельцам споить. Царь за своих стрельцов обиделся и с раздражением докладчику бросил: «Сам выпей!» Значит, по евангельской заповеди жил: не хотел другим того, чего себе не желал. А придворного «Смердякова» обличил. Вот и нам бы так говорить тем, кто спаивает наших детей.

НАРОД — ИНОК

Святитель Игнатий Брянчанинов напомнил, что «раздаянием имения предваряется взятие креста». Вступающий в иночество должен раздать свое имение. В противном случае «крест будет постоянно сниматься с рамен и заменяться средствами, доставляемыми имением» («О милостыни»). Россия ныне явно «раздает свое имение»: природные богатства отдала олигархам, Крым — Украине, дальневосточные острова того и гляди перейдут к Японии. Отдали образование, отдали медицину, отдали науку и многое-многое другое.
Не только по безволию и глупости все это делается, но, очевидно, и по Божиему промышлению. Ибо сказано Господом: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод» (Ин. 15. 16).

БОЖИЯ ТАЙНА

Сегодня на остановке трамвая кормил голубей. Один высокий, статный и очень бодрый старик наблюдал за мной. А в трамвае подсел ко мне и заговорил: «Я работал в охране Кремля при Сталине. Когда повар Ворошилова появлялся в белом халате на крылечке здания, — его сразу окружала туча голубей. Его за ними было не видно». Разговорились. «Да, где я только не был: разве что на Новой Земле да на Камчатке. И усвоил: скажи в какой-нибудь республике тогдашней „Добрый день“ на их языке — и они уж тебе как родные. А теперь крови льется больше, чем при Ежове, Ягоде, больше, чем в войну».

Но дело не в том, что именно он мне говорил. Я не мог поверить, глядя на этого удивительно моложавого, бодрого старика, что это «из тех», из охраны сталинского Кремля: настолько он не соответствовал моим представлениям. Все бы могло обмануть, но не глаза. Глаза у него были, когда он улыбался, просто — синие брызги: добрые, светлые, как у святого. Как на иконе у Николая Угодника. Это опять вернуло меня к мысли о том, что мы судим часто опрометчиво, с чужих слов, — целые народы, эпохи. А ведь есть же еще и отдельные человеческие души. А в них все равно, надо всеми обстояниями жизни, — Божия Тайна.