Сербская политика в Македонии на рубеже ХIХ-ХХ веков глазами русских консулов

Естественное стремление молодого Сербского государства к территориальному расширению через присоединение населенных сербами районов Боснии и Герцеговины встретило препятствие в лице Австро-Венгрии. На рубеже 70-х — 80-х гг. XIX в. руководящие круги Княжества занялись поисками возможностей для продвижения на юго-восток. Тем более, что это направление предполагало и выход к морю по долине реки Вардар через порт Салоники.

Уход в отставку в октябре 1880 г. симпатизировавшего России премьера Й. Ристича благоприятствовал развитию сербо-австрийских отношений. В июне 1881 г. Австро-Венгрия и Сербия подписали торговый и секретный политический договоры. Согласно последнему, Княжество получало поддержку своих планов территориального расширения «в направлении долины Вардара» взамен отказа от претензий на Боснию и Герцеговину, а также Ново-Пазарский санджак. В сентябре 1885 г. в Восточной Румелии произошел переворот и болгарский князь Александр Баттенберг провозгласил объединение Болгарского княжества с этой автономной провинцией Османской империи. Пытаясь предотвратить столь опасное для дальнейшей борьбы за Македонию усиление своего соперника, сербский король Милан Обренович напал на Болгарию в предвкушении скорой победы. Но быстротечная война принесла горькое поражение.

Однако двусторонние отношения были нормализованы и уже в 1889 г. во время визита в Болгарию сербский премьер Н. Пашич предлагал своему болгарскому коллеге С. Стамболову идею антитурецкого союза на базе соглашения о разделе Македонии. Предложение было отвергнуто. К этому времени в административных центрах вилайетов охватывавших в той или иной мере территорию Македонии уже существовали сербские консульства. Так, в 1887 г. были открыты консульства в Ускюбе и Салониках, а в 1888 г. в Битоле. После восстановления в 1896 г. болгаро-русских отношений дипломатические контакты между Болгарией и Сербией усилились. Начатые переговоры о болгаро-сербском политическом союзе завершились в 1897 г. подписанием двустороннего договора во время визита короля Александра Обреновича в Софию. Но договор не содержал конкретных обязательств. Было принято аморфное положение «об обоюдной свободе культурной и религиозной пропаганды на всей территории Македонии». Это говорило о непреодолимых противоречиях существовавших у двух стран в отношении Македонии. Сербия настаивала в ходе переговоров на разделе сфер влияния в Македонии, а Болгария предлагала предоставить ей автономию. Договор носил явно компромиссный характер и состоял из четырех статей, согласно которым государства брали на себя обязательство не предпринимать никаких односторонних действий в ущерб другой стороне в случае осложнений в Европейской Турции; Болгария и Сербия могли самостоятельно действовать в Македонии по защите своих интересов в национальном, церковном и школьном вопросах. Тем самым, как представляется, Болгария впервые на международном уровне признала, что ее соседка имеет в области свои интересы и права. Однако Сербия явно не была удовлетворена соглашением. (О том, как далеко простирались сербские интересы, говорит следующий факт. В декабре 1902 г. генеральный консул Сербии в Салониках Ненадович в частной беседе с русским генеральным консулом А.А.Гирсом признался, что хоть в Салониках и ряде других пунктов Салоникского вилайета открыты сербские гимназии и школы, там «настоящих сербов не имеется».)

Как бы то ни было, но февральское соглашение 1897 г. так и осталось на бумаге. Попытки согласовать политику Сербии и Болгарии были прекращены после поражения Греции в войне с Турцией весной 1897 г. Оба государства вернулись к осуществлению противоположных по своей сущности внешнеполитических программ. Немало этому поспособствовала Турция, когда в условиях продолжающейся войны с Грецией и давления со стороны России, в апреле 1897 г. согласилась открыть болгарские торговые агентства в главных городах македонских вилайетов, и одновременно разрешила открывать сербские училища по всей Македонии и «изгнала» из Ускюба греческого митрополита Амвросия.

1897 г. ознаменовался в Македонии первыми громкими убийствами просербски настроенных жителей области членами македонских комитетов или подкупленными ими лицами — погибли несколько «сербских агентов». Убийства продолжились и в последующие годы. Между тем, сербское противостояние болгарам в Македонии (по признанию самих болгарских историков) носило мирный характер до 1902 г., когда в Сербии был создан Главный комитет четнической организации. Но его деятельность проявилась уже после Ильинденского восстания 1903 г.

Активизация болгарской стороны в македонских делах вызвала ответную реакцию Сербии. Наиболее ярким ее проявлением стало и так называемое «дело Фирмилиана». Сравнительно малоизвестна ежедневная кропотливая деятельность сербских агентов в Македонии. О ней регулярно докладывали русские представители.

Так, в мае 1898 г. русский консул в Битоли А.А.Ростковский доносил послу в Константинополе И.А.Зиновьеву о том, что вернувшийся из Белграда сербский консул Веселинович доверительно сообщил ему о решении сербского правительства «напрячь все свои силы, чтобы перетянуть на свою сторону всех славян Македонии. С этой целью решено отпускать ежегодно в течение десяти лет на училища и пропаганду в Македонии два миллиона франков и содержать в Солунском и Битольском вилайетах по сто училищ, а в Косовском вилайете только 60"… Уже через полгода, в ноябре 1898 г., Ростковский докладывал об успехах сербов на данном поприще: «Сербская пропаганда стала заметно усиливаться здесь со времени как в бюджет Королевства внесено 1,5 миллиона франков на поддержание сербских училищ в Турции. Сам консул разъезжает по селам и предлагает селянам даровых учителей, а также субсидии денежные на содержание школ. Конечно местные жители не устояли перед этим соблазном и начали подавать прошения о разрешении открыть у них в селах сербские училища.

Болгары со своей стороны прилагают все старания удержать селян от перехода к сербам и митрополиты болгарские объезжают теперь села, уговаривая народ оставаться верным Экзархии, и обещая в свою очередь тоже денежную помощь.

Единственным осязательным результатом всех этих уговариваний и обещаний является все более усиливающаяся испорченность народа, который начинает открыто торговать своей совестью и продает себя тому, кто больше дает».

А в донесении от 1 декабря того же (1898) года Ростковский сообщает о тонкостях греко-сербских отношений в Македонии: «Сербские консулы, присланные в конце 80-х гг. в Македонию, уверяли здешних греческих митрополитов, что главная цель сербской пропаганды — помочь Великой Церкви в борьбе с болгарской схизмой. В виду этого они просили Владык оказать содействие сербам в деле учреждения здесь славяно-македонских общин, не желающих больше признавать Экзарха и соглашающихся подчиниться Патриарху при условии, что им будет оставлено церковно-славянское богослужение и училища с преподаванием на славянском языке.

Но греческие митрополиты, находящиеся на жаловании Афинского силлогоса, не осмелились исполнить просьбы сербов, т.к. главная цель греков не сохранение Православия, а эллинизация македонского населения, и потому, как болгарская, так и сербская пропаганда им одинаково враждебны. <…> Разочаровавшись в митрополитах, сербы приложили все старания получить разрешение Порты открывать свои училища в надежде достичь этим путем своей цели сербизировать македонское население. Долго им это не удавалось. Наконец в прошлом году издан был Султанский фирман, предписывающий властям разрешить открытие сербских училищ…

Испугавшись возможности сербской пропаганды среди славян, оставшихся верными Патриархии, митрополиты предпочли войти в соглашение с сербами и направить их деятельность в места, окончательно потерянные для греков, обещая свою помощь против экзархистов под условием не стараться привлекать на свою сторону села, где греки считают себя хозяевами». (В октябре 1900 г. Ростковский многозначительно напишет: «Если бы греческие митрополиты не задавались бы национальными идеями, а заботились только о поддержании православия и помогли бы сербам в их стараниях вернуть отпавших снова в ведение Патриарха, то можно было бы смело поручиться за то, что большинство македонцев объявило бы себя сербами».)

Ростковский совершил поездку по Битольскому вилайету и побывал во Флорине (Лерине), Кастории (Костуре), Корче (в Албании), Охриде и Струге «с целью познакомиться с местным населением и проследить за фазисами сербо-болгарской борьбы, которая разгорается… все более и более». Исполняя инструкцию Российского посольства в Константинополе, консул пытался убедить руководителей противоборствующих пропаганд «быть более умеренными и не прибегать в борьбе к бесчестным средствам», но безуспешно, ибо, как отмечал Ростковский, «никто из этих господ и слышать не хотел о том, что со временем оба народа могут прийти к полюбовному соглашению и что сербы и болгары одинаково близки македонцам». «…Ни те, ни другие не допускают возможности своего совместного существования в Македонии». По наблюдениям Ростковского, «особенной страстностью» отличались болгары, открыто заявляющие, что «сербы — воры, так как берут чужую собственность» и потому болгарам «позволительно поступать с противниками как с разбойниками, которых необходимо истребить». Болгары признавались, что «сербская пропаганда для них очень опасна». Причем, в самом начале ее болгары «скрывали свои опасения и уверяли, что она им не страшна, т.к. не в состоянии будет обратить здешних болгар в сербов, но, когда наконец турецкое правительство разрешило открытие сербских училищ в разных городах Битольского вилайета, болгары сорвали с себя маску и начали громко выражать свое неудовольствие», многие из них начали обвинять Россию в переходе на сторону сербов и во враждебном отношении к болгарскому народу. Успехи сербской пропаганды болгары объясняли подкупом переходящих на ее сторону селян.

Задумываясь над сложившейся в Македонии ситуацией, Ростковский размышлял следующим образом: «представители ультраболгаризма», «сознавая полную невозможность определить этнографическую границу между сербами и болгарами, т.к. вся северная Македония составляет переход от народности болгарской к сербской, старались во что бы то ни стало, возжечь дух нетерпимости и недоверия к сербам, обвиняя их в небывалых тогда замыслах сербизировать болгар. Быть может тогдашние руководители движения сами того не замечая вызвали сербов этим на контрпропаганду, которая в настоящее время приняла столь грозные для болгар размеры». С точки зрения консула, пока турки относились с недоверием к сербам и не позволяли им открывать училища, «болгары делали кое-какие успехи, но действовали вяло, желая сберечь свои силы против надвигающейся опасности со стороны сербской пропаганды. Но едва только местные власти получили категорический приказ Порты не мешать открытию сербских училищ, как болгары оставили в покое греков и приложили все свои старания, чтобы уничтожить новых соперников. Для этой цели им все средства казались хороши. Начались убийства руководителей, поджоги сербских училищ и тому подобные преступления, совершаемые болгарскими учителями и чиновниками болгарских торговых агентств». Ростковский предсказывал: «В настоящее время сербы еще слишком слабы в Македонии, чтобы отплачивать той же монетой, но, по всей вероятности, усилившись, и они не останутся в долгу». И далее о сербской пропаганде: «Благодаря… неуверенности турок в благонадежности сербов, им навряд ли удалось бы когда-либо добиться разрешения открывать училища, если бы не случилась греко-турецкая война. Опасаясь возможных усложнений, султан дал категорическое приказание властям не препятствовать открытию сербских училищ в Македонии. <…> В настоящее время сербы повели деятельно свою пропаганду и уже несколько болгарских сел перешло на их сторону. <…> Тут невольно является вопрос, отчего так поздно спохватились сербы и дали возможность болгарам укрепиться в Македонии, тогда как они могли бы начать свою деятельность здесь лет сорок тому назад и беспрепятственно привлечь на свою сторону все славянское население. Сами сербы объясняют, что ранее они все свое внимание обращали на Боснию и Герцеговину, и только, потеряв всякую надежду получить их когда-либо, принуждены были обратить свои взоры на Македонию и искать здесь выхода к морю, без коего Королевство существовать не может, т.к. находится теперь в полном экономическом порабощении Австрии, а такое положение дел грозит разорением страны».

Ростковский сравнивал поведение сербов и болгар в сложившейся обстановке: «В противоположность болгарам, указывающим на необходимость принять как можно скорее радикальные меры для введения порядка в Македонии, сербы наоборот стараются доказать, что в стране все обстоит благополучно и население не нуждается ни в каких реформах. Это поведение сербов объясняется тем, что в настоящее время их последователи еще так малочисленны в Битольском вилайете, что в случае введения автономии, их народность не будет принята во внимание, и потому они желают оттянуть время разрешения вопроса на 10−15 лет в надежде, что к тому времени их пропаганда, если и не вытеснит вполне болгарскую, то, во всяком случае настолько будет сильна, что они в состоянии будут претендовать на господство здесь».

Не менее интересны наблюдения за сербско-болгарским соперничеством консула в Ускюбе В.Ф.Машкова. В частности, они позволяют поставить под сомнение утверждение, господствующие в болгарской историографии, о том, что сербская пропаганда в Македонии представляла собой хорошо организованный, централизованный и единый процесс. Так, 20 июля 1899 г. Машков отмечал в донесении: «В моем секретном письме от 3 августа прошлого 1898 г. я, между прочим, имел честь говорить о положении здесь сербской пропаганды. Я тогда же констатировал, что, в полную противоположность болгарам, сербы не имеют преданных своему делу людей, что сербские здесь деятели — это ожидающие 1-го числа [т.е. зарплаты — М.Я.] чиновники и что и тот незначительный запас энергии, какой они имеют, тратится не на развитие пропаганды, а на партийные интриги, которые для них заслоняют самые жизненные национальные интересы. С тех пор положение в общем не изменилось. За все это время усилия здешней сербской, так называемой, интеллигенции направляются исключительно на сокрушение администратора Ускюбской Митрополии архимандрита Фирмилиана и бывшего здесь до последнего времени сербским Генеральным консулом г. Куртовича». В таком положении вещей Машков обвинял местных приверженцев Радикальной партии, «которые нисколько не думают, что культивируемая ими разрозненность местных сербов, их интриги, доносы печально отражаются на общем ходе сербской пропаганды (в сущности стоящей на весьма благоприятной почве)"… «Здешние радикалы… усердно работали и, наконец, успели свалить Куртовича». До Машкова дошла информация о том, что в Нише состоялся «съезд» сербских консулов в Македонии. По предложению Денича, нового ускюбского консула (по словам Машкова, «дворцового либерала» и «проводника дворцовых взглядов»), «было решено перейти из пассивной обороны, которой до сих пор держались против болгар, в наступление… Денич, согласно указаниям из Белграда, стремится стать между народом и нашим консульством, рассчитывая утилизировать наше влияние таким манером, чтобы народ не знал о нашем в его защиту участии, и, таким образом, мало-помалу искоренить в массе чувство преданности к России». (Завершая свое донесение, Виктор Федорович особо подчеркнул, что он, «не обращая внимания на удовольствие или неудовольствие гг. сербских политиканов, без замедления» исполняет свой долг «по покровительству христиан без различия национальностей».)

20 апреля 1900 г. Машков писал в посольство: «Мне неоднократно приходилось говорить в предшествующих секретных донесениях о неудовлетворительной с точки зрения сербских интересов постановке сербской здесь пропаганды. Разбившись на мелкие партии, преследующие чисто эгоистические задачи, сербские деятели преисполнены глубокой ненавистью к членам других партий, и, забыв о прямой цели своего пребывания в Македонии, всецело погрязли в партийных интригах, заслоняющих для них интересы государственные. Понятно, что при таких условиях, несмотря на крайне благодарную почву, сербское дело в Македонии начинает идти назад. Так, например, не говоря о многочисленных отдельных отпадениях, за последнее время они не мало потеряли сел и деревень в Велесской казе, а также и в окрестностях Ускюба. Некоторую роль в этом ретроградном движении сербского дела, кроме вышеизложенных причин, сыграла и постоянная безнаказанность болгарских террористов-убийц… <…> Но еще большее значение, мне кажется, имеет тот необъяснимый разлад, который существует между сербскими консулами и белградским МИД. В Белграде как бы поставили себе задачей вести систематическую войну против своих консулов, ни одно представление которых и не удостаивается одобрения. <…> …Перемена четырех консулов в течение двух лет до крайности, конечно, вредит сербским интересам». То же отмечал и военный журналист П.А.Риттих, посетивший Македонию летом 1901 г.: «К сожалению, сербы, хоть искренно и желают добра своему отечеству, но у большинства не хватает сил и энергии довести дело до конца. Такие же работники, как Куртович подвергаются партийным интригам в Сербии и весьма редко бывают поддержаны в полной мере в своих начинаниях».

Подводя итог, стоит упомянуть о примечательном инциденте, произошедшем в российском представительстве в Ускюбе в 1901 г. во время отъезда болгарского торгового агента Д.Ризова. Его замещал секретарь агентства Наумов. В день тезоименитства Николая II он был на официальном обеде в русском консульстве. Когда ушли турецкие чиновники и европейские консулы, между Наумовым и сербским консулом Куртовичем состоялась интересная беседа, содержание которой передавал Машков. Куртович доказывал, что македонцы не болгары, «а просто-напросто македонцы, гораздо более близкие к сербам, — а часто и прямо-таки сербы, — чем к болгарам и, шутя, стыдил г. Наумова, что он сам серб по крови, стал называть себя болгарином, переделав имя отца — Наума — в болгарскую фамилию Наумов». На это Наумов, смеясь, отвечал: «А зачем же Вы, господа сербы, спали тридцать с лишком лет? Болгары все это время неустанно работали и, вполне естественно, что теперь интеллигенция, вся молодежь оказывается на нашей стороне. Начав Вашу пропаганду всего лишь в 1889 г., Вы, конечно, не имеете ни такого, как болгары положения, ни таких как они на Македонию прав. Да и к чему права? продолжал он, воодушевляясь, — мы, болгары, хотим Македонию, все равно есть или нет там болгар и раньше или позже мы ее и возьмем, возьмем, если понадобится — так!» Машков отмечал: «И г. Наумов, с присущей ему выразительностью приплюнув себе в кулак, с свирепым видом делает энергический жест, как бы выбивая невидимому противнику зубы…» «А если нам это теперь сделать не позволят, — продолжал Наумов, — мы скорее призовем австрийцев, чем станем делить Македонию с вами (сербами). Пусть Македония переходит в австрийские руки, лишь бы она оставалась целокупной!..» Правда, потом Наумов оправдывался, что это не его мнение, но «так думают поступить лишь некоторые болгарские деятели… в крайнем случае, если Россия не пожелает поддержать их законные в Македонии интересы».

Как бы то ни было, Болгария, отказавшись от дележа Македонии, предприняла авантюру 1913 года и в итоге потеряла ее навсегда. Впрочем, и в составе Сербии, а затем Югославии, Македония не пробыла слишком долго…
Впервые опубликовано в сб.: «Двести лет сербской государственности» (изд. «Алетейя. Историческая книга», 2005).