 |
| Труд | Валерий Коновалов | 02.03.2005 |
— Такого, кажется, никогда прежде еще не случалось, чтобы православные святыни торжественно путешествовали и по мусульманским регионам. В этом, наверное, был и определенный риск, и немалый смысл?
— Поклониться мощам и в Казахстане, и в Киргизии, и в Азербайджане, как и других местах, пришло огромное количество людей, в том числе не только православных. И это очень важно. Ведь мы несли в буквальном смысле слова наши ценности, которые не разделяют, не противопоставляют, а объединяют и сближают. На фоне широко известных событий и процессов последнего времени для многих в соседних странах было неожиданным и ценным вот такое присутствие России в их жизни. Когда это не только экономика или политика, а святость. Замечательно выразился один из почтивших мощи мусульман: русские святыни они какие-то очень святые! В Алма-Ате, например, меня поразило, что две ночи подряд люди, чтобы приложиться к мощам, стояли на морозе в километровых очередях. Даже стыдно было нам самим иногда отходить от мощей, чтобы отдохнуть, перекусить. Казалось, что уж мы-то должны все время быть здесь с этими людьми, ведь они ищут в этом какую-то надежду и считают, что эта надежда связана с Россией, с православием. Это ясно читалось на их лицах, в нашем общении. Думаю, что личность самой великой княгини Елизаветы освящала все наше предприятие особым светом. И, конечно, не только во время путешествия по зарубежью, но прежде всего в нашей стране. Нам ведь очень хотелось, чтобы святыня была принесена в Россию, чтобы она как-то повлияла на обстановку здесь. Взять хотя бы нынешние волнения в связи с социальной реформой. Я не сужу, правильно все делалось или нет, но хочу напомнить, что великая княгиня была олицетворением ответственности власти перед своим народом. И даже когда не могла сделать чего-то в масштабах государства, она делала свое дело на конкретном участке как простая гражданка. Создала Марфо-Мариинскую обитель, организовывала пункты помощи раненым, собирала по рынкам обездоленных и помогала им… И вот сейчас нам бы спорить не о том, что с точки зрения экономики выгоднее, а подумать, что нашей душе выгоднее? Если мы такое количество душ озлобим, разорим, то можно ли это пересчитать на деньги и как?
-Значит ли это, что своими акциями вы хотите привлечь внимание к каким-то глубинным проблемам общества? Что это за проблемы и цели?
— Приблизились ли мы к общественному согласию — вот вопрос вопросов, который мы ставим всякий раз и на который ориентируемся. Это для всех нас жизненно важно сегодня. Есть сейчас большой риск проиграть и в историческом смысле, и в демографическом плане, в межпоколенческих отношениях… Ведь те, кто может работать и зарабатывать, зачастую не очень думают и заботятся о тех, кто не может. И если не замечать этого, то рано или поздно мы проиграем по-крупному: так Господь управит, что будем за свое равнодушие наказаны равнодушием же других поколений, других народов или государств, которые не придут на наш крик о помощи.
— То есть и ваши международные программы, по сути своей, обращены к проблемам внутренним, российским?
— Это так. Взять, например, нашу работу по формированию «Диалога цивилизаций», которую мы ведем очень активно. Она ведь направлена на то в первую очередь, чтобы сформировать у себя дома внутрицивилизационный диалог. Чтобы мы, русские, татары, евреи, буряты, осознавали, что принадлежим к одной большой серьезной нации. Мы должны найти формулу, когда каждый может остаться самим собой в своем этническом, религиозном, лингвистическом, демографическом состоянии… Ни в коем случае этого нельзя разрушать. Но мы должны понимать, что только оставаясь русскими в общемировом понимании, мы сохраним страну.
— Многие считают, что уж идеологией-то наш народ перекормлен. Вас это не смущает?
— Идеология это вообще, мне кажется, самое важное для нас сегодня. Нам как-то объявили, что нужно жить без идеологии — вот и живем, удивляясь, почему так много недоверия между поколениями, откуда наркомания, алкоголизм, самоубийства? У нас сняли все барьеры. Стало стыдно быть стыдливым. Мы отказались от своих сказок, фильмов, песен. На экраны телевизионные неприлично смотреть. Какие бы рейтинги ни были, но как люди будут отвечать перед Богом, да и, возможно, перед собственной семьей за эти рейтинги? А ведь вместе со всем этим что-то важное уходит из души.
Сколько бы ни говорили, что вот мы выстроим экономические показатели — и все образуется само собой, это для России не действует. Это будет другая страна, может быть, она будет жить чуть сытнее, но если не будет чувства сопричастности той истории, то, наверное, и страна не сохранится. Потому что на самом деле очень трудно удержать такое пространство. Никто же никогда не ответил на вопрос, почему, как, какими силами эта территория удерживалась, когда с точки зрения всех законов — геополитических, экономических — вроде бы не должно этого быть. Вот держу в руках книгу, в которой автор доказывает, что нужно помочь русским освободиться от Сибири, тогда они заживут нормально. Сселятся все сюда, до Урала — демографическая ситуация улучшится, земли обработаются. А некоторое количество концессий займутся Сибирью, там будут турки или китайцы работать — какая разница, главное ведь — прибыль оттуда получить. При этом пишет человек доброжелательно, стараясь помочь России, но не понимает, что для нас есть множество понятий, без которых русский человек жить не сможет. И «Славное море, священный Байкал» это для них набор красивых поэтических фраз, а для нас это рубеж, до которого мы доходили, у которого веками жили, служили поколениями. И Приморье или Курилы это не только набор взвешиваемых факторов, которые можно пересчитать и, как некоторые предлагают, продать за несколько миллиардов. Но почему наше поколение может торговать, какое имеет право?
Мне кажется: не нами заработанное не нам и отдавать. Мой дед — Николай Иванович Горелов с японской войны вернулся тяжело израненным, у него вообще было три ранения — и финская, и Отечественная, и японская. И как я могу в память моего деда сказать сегодня: да ладно, они не понимали, что делали, такие вот, как он, крестьяне, которые якобы выполняли преступные приказы своего правительства? Разве так можно? Вот в таком случае мы и перестаем быть самими собой.
— А следующие поколения, по-вашему, смогут быть мудрее, ответственнее?
— От нас зависит: будут или нет. Вот почему одна из наших основных нынешних программ называется «Поколение — 2050». Этот проект направлен на создание лучшего будущего для России, на ее духовное, нравственное возрождение. Главное в нем — работа с молодежью, детьми, которым предстоит взять в свои руки судьбу страны. Но это не значит, что надо перекладывать свою ответственность на потомков. Убежден, если мы сегодня не добьемся консолидации общества вокруг главного, будет беда. Ведь самое сложное: не сбиться с пути. Возможно, нет ничего важнее того, чтобы появилось поколение людей, которые отвечают за свою страну. Иначе будет плохо. Мы можем потерять свою государственность. И только потому, что будем жить не по тем законам, по которым эта государственность создавалась.
— И что же — прибавляет ваша работа надежд на лучшее будущее?
— Знаете, для верующего человека кроме какой-то статистики и фактов убедительны бывают аргументы символические, знаменательные. И могу сказать, что происходит множество встреч, знамений, которые убеждают, что мы на правильном пути. Вспоминаю, как возвращались мы из Белоруссии с нашей акции в Бресте, посвященной 55-летию начала войны. Настроения были не самые радостные. Позади — многотысячная толпа молодежи, девушки на плечах у ребят. Оглушительный рок. И ветераны среди этого шума, несколько растерянные, оглушенные, как будто их сейчас бомбить будут. Как-то все это расстроило. И тут под Витебском — странник-монах. Взяли его к себе. «Отец, откуда?» — «Вот иду от отца Николая Гурьянова с острова Залит». — «И с чем идешь?» — «Да отец Николай сказал, что надо организовать крестный ход из Владивостока и еще откуда можно, из окраин — идти, молиться, кресты ставить, защищать страну. У нее времена тяжелые». Поговорили, он сошел. Мысль эта запала нам. А потом, полтора года спустя, мы стартовали во Владивостоке крестным ходом. И когда выходили из Владивостока, я вдруг снова этого же монаха встретил. «Куда, отец?» «В Марфо-Мариинскую обитель». А мы как раз оттуда начали крестный ход во Владивосток. Он вспомнил. Поговорили. И снова исчез. Наши крестные ходы с разных концов России завершились тогда в Москве. А с Марфо-Мариинской обителью тесно связана и нынешняя наша акция по принесению святых мощей в Россию. И как только обитель будет полностью восстановлена, Русская зарубежная церковь передаст ей в дар малый ковчег с частицами этих святынь. Ведь все это не просто совпадения и символы. Говорят: кто верит в случайности, тот не верит в Бога.
