Владимир Соловьев и «соблюдающий игумен»

Главная опасность для Церкви исходит от либерализма, проникшего за церковную ограду

Давно замечено (в том числе и автором этих строк), что либерализм как таковой (и даже в его крайних, либертарианских формах) сам по себе не представляет главной опасности для существования Церкви. Враг этот старый, хорошо известный, внешний, и против него у людей Церкви давно уже выработалось хорошее противоядие. Главная опасность для Церкви — либерализм, внедренный внутрь нее самой, проникший за церковную ограду. Ярким примером здесь, безусловно, является деятельность ответственного редактора «Церковного вестника» С. Чапнина, который официальные и вполне корректные материалы о жизни Церкви, публикуемые в газете, использует в качестве маскировки, прикрытия для манифестов либертарианской, воинствующе-неообновленческой пропаганды. Такого рода манифест, принадлежащий перу игумена Петра Мещеринова, недавно и был опубликован в газете. Речь идет о статье «Владимир Соловьев и национальный вопрос» («ЦВ», N 13−14, июль 2005 г.).

Собственно, белые нитки, которыми сшит весь этот шулерско-пропагандистский опус, видны уже в первом абзаце, где выстраивается, на первый взгляд, вроде бы не лишенная оснований параллель между эпохой конца XIX — начала XX века и нашим временем. Однако, в чем же автор видит здесь сходство? «Те же поиски национальной идеи, тот же ура-патриотизм, даже почитание Ивана Грозного определенными кругами такое же (?). Та духовная атмосфера привела, как известно (??), к катастрофе 1917 года». И далее автор высказывает опасения: как бы «наши сегодняшние искания, не дай Бог, не кончились похожим образом». Здесь остается только развести руками… Всегда так хочется ошибиться, но всякий раз убеждаешься в правильности собственного давнего вывода: беспардонная наглость и смысловое передергивание — исконное, я бы сказал, родовое свойство либеральной образованщины, вне зависимости от того, носит ли представитель оной элитный костюм госчиновника, потертые джинсы журналюги-тусовщика, лапсердак с пейсами или рясу.

Во-первых, почитание Ивана Грозного в наши дни — явление мало того, что сугубо маргинальное (проблема старательно раздувается в основном околоцерковными либералами), но еще и явственно отдающее провокацией; во времена же Владимира Соловьева это почитание вообще не имело сколь-либо заметного общественного звучания. Но главное: к катастрофе 1917 года привела, оказывается, «духовная атмосфера ура-патриотизма», а не многолетняя разрушительная деятельность революционеров и либералов, всех этих Родзянок, Керенских, Милюковых, Савинковых, Троцких и Лениных! «Союз русского народа» и иже с ним, протоиерей Иоанн Восторгов и другие представители «черносотенного духовенства» — вот кто, оказывается, подрывал государство! На какой диссидентской кухне или, может быть, в редакции НТВ времен В.А.Гусинского, на радио «Свобода» и в «Новой газете» позаимствовал наш герой эту до боли знакомую историософию? Я настолько восхищен представленной здесь чистотой известного общественного типа, что готов наградить нашего героя персональной кличкой (хотя мне, конечно, стыдно, потому что сознаю, что кличка прилипнет навеки). Чтобы всегда отличать уважаемого оппонента от легенды либерального христианства Иннокентия Павлова, традиционно именующего себя «практикующим игуменом», станем называть его игуменом «соблюдающим», имея в виду, что это в конечном счете почти что одно и то же.

Рассуждая об истинном и ложном патриотизме, автор активно использует публицистику В.С.Соловьева. О том, как он это делает, мы скажем чуть ниже, но вначале все же следует отметить, что хотя, конечно, В.С.Соловьев — выдающийся человек, великий, тончайший философ и диалектик, интереснейший, любимый многими поэт, все же он отнюдь не является абсолютным богословским авторитетом в православной Церкви, и уж во всяком случае, его публицистика не абсолютно авторитетна для Церкви. Используя наследие Соловьева, тем более в полемике, корректный и объективный исследователь должен был бы здесь ввести исторический контекст, в частности, упомянуть о тех аргументах, которые использовали в полемике с самим Соловьевым такие авторы, как его, пожалуй, главный оппонент Константин Леонтьев, тем более, что ниже речь идет о византизме. Однако для «соблюдающего игумена», увлеченного борьбой с проклятыми черносотенцами, ни о какой научной этике и корректности речь, конечно же, не идет.

Вначале он приводит, на первый взгляд, вполне бесспорные положения Соловьева: «Народность — не есть высшая идея, которой мы должны служить, а есть живая сила, природная и историческая, которая сама должна служить высшей идее… Для того, чтобы народ был достойным предметом веры и служения, он сам должен верить и служить чему-то высшему и безусловному… Достойным предметом нашей веры и служения может быть только то, что причастно бесконечному совершенству… Божество как действительность дано нам в христианстве, и это выше народности. Получив это высшее, мы можем преклоняться перед своим народом только в том случае, если сам этот народ является служителем религиозной истины… Настоящий патриотизм не может остановиться на голом факте просто существования; он ищет существования достойного… Цель исторической жизни состоит не только в том, чтобы общество человеческое существовало, но чтобы оно существовало достойным или идеальным образом, на основах внутренней нравственной солидарности». И т.д.

Под всеми этими положениями Вл. Соловьева с радостью подписался бы любой серьезный патриотический автор. Здесь не с чем спорить, но как же использует эти трюизмы Соловьева наш герой? Он монтирует их, перемежает со своими интерпретациями «национального вопроса». Несведущий читатель воспринимает сплошной текст, с отсылками к авторитетному философу со звучным, известным именем, а маленьких кавычек внутри может и не заметить. Интерпретации эти, например, такие. Многие патриоты склонны полагать, считает «соблюдающий игумен», что «русская нация, народность сама по себе есть самодостаточное благо в силу, во-первых, некоей избранности и метафизической особенности ее, а во-вторых, славного исторического прошлого в области государственного строительства. На практике (?) этот взгляд приводит к языческому культу народа и преклонению перед государством как таковым». «Ложному патриотизму свойственно утверждать, что у нас все хорошо и так, и, следовательно, всякое национальное строительство должно сводиться к охранению и обороне, ибо кругом враги». И т.д.

Читатель, загипнотизированный шулерскими приемами самозванного наследника Соловьева, не сразу догадывается спросить: а с кем, собственно, спорит наш ревностный обличитель черной сотни? Ведь все формулировки, призванные продемонстрировать убожество русской патриотической мысли на фоне блестящих текстов Соловьева, придуманы им самим! Где хотя бы одна ссылка на какого-нибудь конкретного оппонента? Ее, увы, нет! Ловкий манипулятор таким образом убивает сразу двух зайцев: во-первых, избавляет себя от необходимости разбирать конкретные положения конкретного автора (который при случае ведь и ответить может), а во-вторых, потрясая Соловьевым, как полемической дубиной, получает прекрасную возможность измазать черной краской вообще всех патриотов. Вполне шулерский прием, столь типичный для либеральной образованщины: придумать себе мифического и уязвимого оппонента с удобными для себя слабостями, «убедительно» разоблачить его, пришив свои полемические аргументы к какому-нибудь авторитету, и заодно измазать грязью тех реально существующих патриотических авторов, которые, ни в малейшей степени не будучи ответственными за придуманные не ими мифологемы, подспудно ассоциируются в сознании читателя с используемыми нашим полемистом клише. А в случае чего «соблюдающий игумен» с кривой либеральной ухмылкой скажет: «Помилуйте, да я же не вас имел в виду!..» Последнее время я, кажется, начинаю повторяться, ибо публика эта неистребима, но если это не шулерство, то что тогда шулерство?

Продолжая приводить бесспорные цитаты из Вл. Соловьева, наш герой вновь приходит к, казалось бы, вполне верному выводу: истинное благо и истинная национальная идея для русского народа есть православие, жизнь во имя служения Христовой Церкви. Однако, как только от Соловьева он вновь переходит к собственным интерпретациям, ослиные уши модерниста, либерала-неообновленца сразу становятся видны из-под колпака «истинно-церковной» и интеллигентской респектабельности. «Как православие в контексте национальной идеи понимается сегодня государством и значительной частью церковной общественности?» — задается вопросом автор. И сам же отвечает, что «это какое-то странное православие, православие без Христа, нецерковное православие». А поскольку, как мы указали выше, полемика ведется автором без указания конкретных оппонентов, то выходит, что огульные и бездоказательные обвинения (поскольку цитаты не приведены) в безбожии и нецерковности брошены в лицо всей православной общественности, всему русскому народу. «В церковной среде, — распаляется наш либерал, — очень распространенным является уже знакомое нам (?) мнение, что все русские в силу своей национальной принадлежности являются на некоей „метафизической глубине“ православными, несмотря ни на что. В основе такого подхода и такого образа мыслей лежит ошибочная идеология — отождествление пространства Церкви с пространством всего русского народа».

Выше мы уже указали на шулерский характер основного полемического приема автора — всех этих «в церковной среде», «является распространенным», «знакомое нам» и т. д., без конкретных ссылок. Заметим, что, во-первых, ни один вменяемый человек не считает православными, скажем воинствующих язычников-националистов, занимающих враждебную позицию по отношению к христианству и к самому Христу, или тех русских по крови большевиков и комсомольцев, которые в 20−30-е годы XX в. служили подручными у банды Политбюро. Во-вторых, опять-таки, серьезные православно-патриотические авторы (к каковым автор этих строк причисляет и себя) никогда не отождествляли культурный менталитет нации (который в случае с русским народом обусловлен, как ни крути, православием и сформирован православной Церковью) с глубокой и сознательной церковностью. Это — разные вещи, нетождественные, но и не абсолютно различные! Есть принципиальное расхождение двух противостоящих концепций миссии: сторонники одной считают, что душа народа — это tabula rasa, на которой всевозможные реформаторы, считающие подлинными, «полными» христианами только себя, могут писать все, что им вздумается; приверженцы же другой полагают, что историческая, культурная память народа отнюдь не пуста, она жива, что бы ни делали с русским народом безумные экспериментаторы в XX веке (если историческая память умирает, умирает и сам народ), и задача миссионера — лишь пробудить дремлющую православную душу русского человека, побудить его вспомнить о своих корнях и сознательно, совершив духовное усилие, вновь обратиться к вере своих отцов. «Побудить», разумеется, не означает «заставить». Если человек пожелает, он может принять другую религию или не принимать никакой. Речь идет лишь о том, что в деле осуществления столь важной ныне внутренней миссии ключевой фактор исторической памяти недопустимо сбрасывать со счетов.

Именно надругательство над исторической памятью народа, оболгание и оплевывание великой Русской Православной Имперской Традиции — скрытый нерв, тщательно лелеемый и пестуемый мотив активнейшей деятельности всех обновленцев, от Введенского до Кочеткова, Борисова, И. Павлова, Кротова, Свиридова, Мещеринова и К?, всегда бесстыдно манипулирующих именем Христа.

Итак, примитивная подтасовка в ничем не подкрепленном, огульном обвинении православно-патриотических авторов в том, что они, якобы, отождествляют религиозное и национальное, на наш взгляд, вполне очевидна. В действительности подобного рода ошибочное отождествление имеет место, но отнюдь не в православно-патриотической среде. И поскольку, в отличие от «соблюдающего игумена», я никогда не занимаюсь полемикой вообще, приведу конкретный пример. Вот, скажем, глава Федерации еврейских общин России г-н Берл Лазар в недавнем интервью «НГ-Религиям» (см. N 12 (165) за 10 августа 2005 г.), отвечая на достаточно странный вопрос журналистки Юлии Глезаровой «что вы делаете, чтобы вернуть евреев к иудаизму?» (выходит, что все евреи вроде бы обязаны быть иудаистами, если их надо обязательно туда «возвращать»), заявил: «Если человек родился евреем, он может найти ответ (имеется в виду религиозный) только в иудаизме. Никакие другие религии и культы не смогут дать ему душевного покоя и комфорта». Здесь решительно непонятно, во-первых, как быть тем евреям, чьи предки уже давно, например, еще в XIX веке, приняли святое Крещение. Но главное даже не в этом! Мы знаем немалое число людей еврейского происхождения, которые, в зрелом возрасте совершив сознательный выбор в пользу нашей святой и спасительной православной веры, являются ныне самыми ревностными пастырями и самыми добрыми прихожанами. Выходит, что уважаемый раввин считает этих достойнейших людей в определенном смысле религиозно неполноценными, тем самым, унижая их религиозное и человеческое достоинство, реализуемое в их неотъемлемом праве на свободу совести и таким образом косвенно посягает на соответствующие положения российского законодательства!

Между тем ни один из наших «либеральных христиан» и не думает противостоять этому откровенному и абсолютно некорректному отождествлению религиозного и национального! Пока смиренно молчит и «соблюдающий игумен"… Видимо, с точки зрения наших либералов, если человек раввин, да еще и главный, это означает своего рода индульгенцию, делает его неприкасаемым, не подлежащим никакой критике… Другое дело — проклятые патриоты!

Попеняв русскому народу за нецерковность (к чему мы еще вернемся), магизм и подозрительное отношение к православным кавказцам и в особенности к евреям и не приводя, разумеется, никаких конкретных примеров (хотя я только что показал, что, напротив, как раз главный раввин Берл Лазар в определенном смысле склонен попирать человеческое и религиозное достоинство последних), заодно с помощью Вл. Соловьева обвинив православную Церковь в нежелании заниматься благотворительностью и социальным служением (что являет собой слишком уж наглую ложь — сразу видно, что «соблюдающий игумен» с реальной церковной жизнью практически незнаком), наш борец за чистоту Церкви переходит к излюбленной теме борцов с империей и «византизмом» — имеющем место, по их мнению, излишнему сближению Церкви и государства в современной России.

Когда-нибудь свою самую последнюю статью на эту столь волнительную для либералов тему мне придется озаглавить, видимо, по-простому: «Я устал». Решительно невозможно понять, в чем реально усматривается такое сближение, если не быть в плену либеральных мифов. Современное российское государство устами своих ответственных чиновников не устает подчеркивать свой принципиально светский характер. При этом Российская Федерация в реальности идет гораздо дальше по пути либерализма (как в законодательстве, так и в правоприменительной практике), чем подавляющее большинство государств современной Европы, где светскость отнюдь не мешает привилегиям, законодательно закрепленным и практически предоставляемым исторически преобладающим в этих странах (культурообразующим) традиционным религиям и конфессиям. (Подробно см. об этом, напр., в кн.: Понкин И.В. «Светскость государства». М., 2004; его же: «Теологическое образование в государственном университете. Зарубежный опыт правового регулирования». М., 2004). Церкви в России с трудом удается отстоять (да и то не всегда) хоть какие-то налоговые льготы; множество проблем в вопросе о земле; православие с огромным трудом пробивает себе дорогу на телевидение; наконец, просто вопиющей является ситуация в сфере образования. Так, только в Москве, бывшей столице православной империи — четыре исламских университета, православный же — только один. Широко известна (надеемся, что информирован и игумен Петр) история с «Основами православной культуры». В то время, как в подавляющем большинстве европейских стран культурообразующие религии пользуются несоизмеримо большими, чем в России, привилегиями именно в государственной системе образования, современное российское государство устами нового министра образования и науки заявляет о недопустимости для религиозного и национального большинства России изучать в государственной школе основы своей религиозной культуры; всякая попытка нашей Церкви добиться для себя б? льших возможностей в образовании и СМИ вызывает дружную истерику либерального антицерковного лобби. Между тем основы ислама повсеместно преподаются в государственных школах Татарстана, Башкирии и ряда республик Северного Кавказа. Россия (пока в статусе наблюдателя) вступает в ОИК (организацию «Исламская конференция»), не входя при этом ни в одну православную организацию международного уровня. (Все это, кстати, — к вопросу о двух концепциях миссии и о близости национально-культурного и религиозного). И где же тут сближение Церкви и государства, «Церковь как идеологический придаток государства» и государственная помощь Церкви? — Только в головах наших либералов (в том числе и либеральных христиан), в том кубле инфернальных фобий и комплексов, которое и составляет основу их сознания! «Соблюдающий игумен» настолько увлечен борьбой с призраком православной империи (что в контексте вышеописанной реальности просто смешно) и обличениями этого грязного и свинского русского народа (о чем речь у нас еще впереди), что как-то забывает определиться по животрепещущим вопросам нынешних церковно-государственных отношений: так нужно вводить ОПК в государственное образование по образцу Европы или нет? Должна ли православная Церковь, представляющая 85% русских и православных (то есть государствообразующий народ нашей страны), занимать свое достойное место в СМИ? (Без чего практически невозможна в серьезном масштабе никакая внутренняя миссия). Имеет ли право Церковь, занимаясь социальным служением, пользоваться налоговыми льготами? Наконец, должна ли безвозмездно возвращаться Церкви ранее отобранная собственность?

Поскольку главный враг, которого панически боится либеральная (в том числе и околоцерковная) образованщина — «византизм» и призрак «империи», никакой речи о реальной защите интересов Церкви в нашем воинствующе секулярном и либеральном государстве для «соблюдающего игумена», как ее типичного представителя, быть не может. Куда как ближе сердцу «либеральных христиан» такое излюбленное занятие образованщины, как нескончаемые, яростные обличения безнравственного, безбожного и недостойного таких замечательных духовных вождей русского народа.

Современная российская реальность, конечно, как все мы хорошо знаем, предоставляет для этого более чем достаточный простор. Автор пишет и о необыкновенном распространении супружеских измен, о деградации института семьи, и об отсутствии солидарности между людьми, и о невостребованности культурных ценностей (!), и (конечно же!) о традиционном (! Надо полагать вообще для России?) «пренебрежении к человеческой личности». Не забывает он и об «абортах, разгуле преступности, криминализации общества сверху донизу». Ясное дело, что никак не мог наш либеральный обличитель упустить возможность лишний раз попенять русскому народу за «невосприимчивость к грязи, как в прямом, так и в переносном смысле».

Всякий раз, читая подобного рода тексты, я думаю о том, что никакое, даже самое справедливое по факту, обличение не является в высшем смысле правым, если в нем нет того главного, без чего вообще невозможно считать себя учеником Христа — любви к грешникам, неотделимой от ненависти ко греху, и самое главное — смиренного ощущения самого себя наихудшим из всех. Эти сладострастные обличения русского народа во всех мыслимых и немыслимых грехах — как часто они не бывают основаны на ощущении своей неразрывной связи с этим многогрешным и падшим, но все-таки великим и богоносным народом — и тем самым теряют всякую силу, несмотря на всю свою формальную справедливость!

Но любителю либеральных подделок под христианство мало формально справедливых (во многом) обличений, лишенных любви и сострадания, мало растравить душевные раны русского человека, лишний раз упрекнув нас в исконной «имперской» гордыне и нераскаянности. Пламенный обличитель, достойный наследник революционного духа «ордена русской (впрочем, почему «русской», а не, скажем, «российской»?) интеллигенции», ничтоже сумняшеся, идет до конца, раскрывая перед читателем самые сокровенные глубины своей мутной либеральной души, манипулируя уже самым святым — словом Писания. «Запад растлил нас, — кричат ура-патриоты (пишет автор). — Церковная точка зрения совершенно иная. Не с Запада, а «из сердца человеческого исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления — это оскверняет человека», — говорит Господь (Мф. 15, 19−20). А из сердца современной русской нации исходит сейчас такое, что начинаешь с тревогой думать о ее возможной деградации и даже исчезновении в будущем с исторической арены… И вполне можно усмотреть руку Божию (!) в том, что вместе с нравственным происходит и количественное вырождение русского народа по миллиону человек в год». После чего с помощью Вл. Соловьева призывает нас к покаянию.

Здесь либеральные манипуляции самым святым для русского православного человека достигают такой беспардонной и, я бы сказал, злобно-гениальной наглости, что не хочется даже ерничать. Скажем просто: да, мы виновны, мы грешники. Мы должны каяться. Ибо в самой глубокой мерзости, до которой, увы, способен дойти русский человек, в глубине его сердца живет любовь ко Христу, придушенная и ненавидимая самозванными спасителями России из числа неистребимой русскоязычной образованщины, живет та безумная надежда на свое духовное возрождение, на милосердие и всепрощение человеколюбца Христа, вне которой христианство заканчивается, и начинаются пустые слова, злобное и беспомощное подражательство, манипуляции и подделки. В самой глубокой мерзости своей (и здесь, обличая нас, прав, увы, прав «соблюдающий игумен») мы никогда не доходили до изощренных кощунств Гельмана, Швыдкого, Сорокина и К?, которых что-то он не рвется обличать. И в этом все дело!

Из сердца современного русского человека исходит много мерзости — согласен! Но гнусной ложью является утверждение, что вся или главная мерзость нашей сегодняшней жизни исходит именно оттуда. Сколь бы ни был виновен и достоин порицания русский народ, клеветы не возведем на него. Такие очаровательные явления, как телепрограмма «Дом-2», шоу «За стеклом», опера «Дети Розенталя» на либретто Сорокина, кощунство в Сахаровском центре, выставка «Россия-2», б? льшая часть современного российского телевидения — исходит отнюдь не из «сердца современной русской нации», а от ненавистников и растлителей этой нации, которые по своему духовному происхождению не имеют к ней никакого отношения. Кем бы ни были по крови такие люди, как Гельман, Швыдкой, Познер, Сванидзе, Сорокин, Киселев и иже с ними — духовно они никогда не были частью русского народа, и «соблюдающий игумен» это прекрасно знает! Но именно потому, что он это знает, он всеми силами, любой ценой стремится «замылить» и заболтать этот главный вопрос!

Стоит ли после этого разбирать другие шулерские манипуляции автора? Но пройдем этот путь до конца, сколь бы ни было трудно, ибо нужно знать их в деталях, хорошо изучить все их подлые приемы. Ссылки игумена на таких авторитетов прошлого и настоящего, как святитель Игнатий Брянчанинов, протопресвитер Иоанн Мейендорф, прот. Владимир Воробьев, а в значительной степени — и сам Вл. Соловьев, носят маскировочный характер. Ответственность за плохо скрываемую ненависть к «византизму» лежит на самом авторе. «Закончилась эпоха «симфонии», — вещает он. — Общество расцерковилось. Церковь неизбежно возвращается к образу существования, похожему на период до 313 года"… Здесь не может понять наивный читатель, хорошо это или плохо, радуется автор или огорчается, видит в этом возвращение к норме или грозный признак конца времен. «Мы ностальгически вцепляемся в церковно-имперскую идеологию, — продолжает он, — подменяя ею собственно церковное самосознание». Чем же одно отличается от другого, почему «византизм» заведомо выводится автором за пределы этого самого «церковного самосознания»? — недоумевает здесь читатель. И невдомек ему, что единственная причина — в произволе самого автора. Произвол этот и весь штампованный набор неообновленческих идей до боли знаком мне еще со времен полуподпольных христианских семинаров 1980-х годов в исполнении всевозможных кочетковых и якуниных. «Церковь вечно обновляется, — устами «соблюдающего игумена» говорят неообновленцы, — но со временем процесс этот затормаживается, и на первое место в Церкви выходит «имперско-охранительная идеология». Византизм есть внешняя для Церкви, «цементирующая» идеология. Именно «византизм», по мнению нашего либерала, а отнюдь не «реформы», «демократия» в Церкви (интересно, чем, по мнению автора, последняя отличается от соборности?) или модернизм есть приспособленчество к миру сему, лежащему во зле (Ин. 5, 19). При этом автор отделяет великие достижения византизма, которые невозможно отрицать («богатство богословия, каноны, богослужебные чины, обрядовое и прочее (?) прекрасное и вечное достояние Церкви») от византизма как такового, окончательно разоблачая себя как протестантствующий приверженец худшего вида модернизма и неообновленческой ереси. Все эти великие достижения церковного гения ведь не с неба упали, не из воздуха материализовались, а были созданы с помощью Божией конкретными людьми в конкретную историческую эпоху. Отделять достижения эпохи от самой эпохи и, главное, от великой имперской идеологии, эту эпоху породившей, отделять вселенские соборы, патристику и богослужение от православной империи, в лоне которой они возникли и приняли законченные, совершенные формы — есть жалкое и беспомощное шулерство мелких либеральных душонок, извечная война с великой христианской Историей, не дающей покоя этим горе-реформаторам и лжемиссионерам. И нечего козырять здесь Соловьевым (который, повторяю, никогда не был для православной Церкви абсолютным авторитетом) с его поверхностным «красным словцом»: «византизм погубил греческую империю»! У вас — отдельные высказывания Вл. Соловьева, а также его самозваных наследников, этих жалких вырожденцев — Кочеткова, Борисова, О. Клемана и К?, а у нас — святые отцы, ни один из которых не был врагом империи, а многие — так и прямо говорили о богоустановленности царской власти!

«Соблюдающий игумен» с присущей этой публике беспардонной наглостью и безапелляционностью фактически прямо заявляет, что причина упадка современной России — в имперскости и византийском наследстве (благодаря которому, вообще-то, великая Россия стояла и динамично развивалась не одну сотню лет), а не в наследии коммунистического безбожия и не в разрушительной деятельности либеральных экстремистов, либерал-большевиков, сознательно разрушающих традиционные ценности России и ее традиционный уклад. Те самым он вполне четко и недвусмысленно определяет свое место в ведущейся сейчас смертельной войне за душу и будущее России на стороне ее заклятых врагов. Замаскировать этот факт не в силах никакое лицемерие и никакая демагогия.

Приплетая не к месту высказывание Патриарха, «соблюдающий игумен» все же ухитряется поставить своеобразный рекорд в проявлении вышеозначенных качеств. По его мнению, и имеющая место кое-где коммерциализация Церкви — продукт имперской идеологии, якобы рождающей безответственность (??), а не следствие привнесения в церковную ограду «новорусских» «рыночных» нравов, порожденных во многом сломом в нашей стране традиционных нравственных устоев. Спрашивается, ведь империя стояла многие сотни лет, и всегда в ней была развита как организованная, так и частная благотворительность, всегда духовное было для русских людей превыше материального, почему же все негативные явления наших дней не проявлялись в Церкви и в обществе раньше, почему мы говорим о них только теперь?

Итак, каковы же выводы автора? Они известны и вполне предсказуемы. «Мы способны предложить людям по большей части лишь византийскую оболочку Церкви и всякие схемы, а не живого Христа, — вполне по-кочетковски заключает он. — Если наша русская поместная Церковь не освободится от имперской охранительной идеологии, то будущее ее тревожно: она совсем перестанет восприниматься нашими соотечественниками в качестве полного выражения Христовой истины». Иными словами: если православная Церковь не освободится от того, что составляет основу ее исторического наследия, основу самоидентичности русского православного народа, не перестанет отстаивать свою православную специфику, провал внутренней миссии обеспечен. Не надо защищать историческую память народа, его культурный менталитет — тогда на пустом месте, лишенные этого обременительного груза «имперскости» и «мессианства», все точно уверуют. Вопрос только в том, что это будет за вера… К счастью, народ наш отнюдь не так плох и не так глуп, как склонен представлять «соблюдающий игумен». Я не знаю, какими и чьими соотечественниками наша Церковь «не воспринимается в качестве выражения Христовой истины». С подавляющим большинством наших соотечественников здесь как раз все в полном порядке. Исключение составляет лишь небольшая кучка либералов-неообновленцев (и людей, сбитых ими с истинного пути), «малый народ» вечных диссидентов (имеющихся, к сожалению, и внутри Церкви), для которого яростная вражда по отношению к традиции «большого народа» и самой страны составляет главный смысл жизни, основной стимул собственной, весьма громкой и суетливой, деятельности.

В заключение хочу сказать лишь одно, на мой взгляд, самое главное. Невозможно отрицать, что положение России сейчас настолько трагично и безрадостно, страшная деградация всех сфер жизни действительно такова, что реалистичный взгляд на вещи вряд ли способен располагать к какому-либо триумфализму. Но тот же реалистичный взгляд невозможен и без другого: понимания того, что подлинное возрождение никогда не бывает основано на войне с Традицией, а, напротив, всегда становится возможным лишь в случае пробуждения исторической памяти народа, сознательного возвращения к своим духовным корням. Вне этого Россию и русский народ ожидает скорая и, увы, заслуженная гибель. Не очередные реформаторы-экспериментаторы, пусть и рядящиеся в церковные одежды, могут стать духовными вождями русского возрождения, но великий сонм наших святых, какого нет ни в одной другой поместной Церкви. И какова бы ни была порой наша духовная деградация, как бы низко мы ни пали, сколь бы ни был силен кризис во всех сферах нашей жизни, сам факт того, что мы все еще существуем, непреложно свидетельствует: память народа не погибла, а значит, все еще жива, прикровенно существует и великая Империя. Сила Божия, что в немощи совершается, удерживающая мир от совершения «тайны беззакония», еще не отнята от нас — значит, не умерла наша надежда. Эта надежда сирых и убогих, сознающих свою немощь и пытающихся возродить в себе духовную решимость своих подвижников-предков — есть великая и непостижимая для «внешних» тайна русской души, и сколь ничтожна рядом с этой тайной тараканья суета ненавидящих Россию «реформаторов"-либералов — таких, как «соблюдающий игумен»!