«Не существует Бога без доброты»

5 сентября — день памяти св. Иринея Лионского

Одна из самых загадочных, но и основоположных страниц церковной истории связана с деятельностью св. Иринея Лионского. Святитель жил в конце II в., на переходе от апостольского времени к т.н. эпохе отцов. Внимание к его жизни и наследию возникло уже в последнее время, в связи с общим ростом интереса к раннему христианству. Особенно много дает в этой связи открытие в папирусной библиотеке в Туре в 1940 г. трех из пяти книг «Против ересей» (начиная с третьей) — основного богословского сочинения св. Иринея. Но и древние, именитые церковные авторы часто обращаются к его авторитету, цитируют письменные труды, с похвалой отзываются о его имени и примере.

Св. Епифаний Кипрский называет Иринея «умащенным небесными дарованиями истинной веры и ведения». Кроме него, Ипполит Римский, Василий Великий в трактате «О Святом Духе», Кирилл Иерусалимский в 16-м огласительном слове, Ефрем Сирин в сочинении «О добродетели» и блж. Августин считают своим долгом указать на преемственность своего богословия с богословием Лионского епископа. Но главное и наиболее волнующее в личности и свидетельстве Иринея — это, безусловно, его близость ко времени Евангелия, к той вере, которой жила Церковь в самый первый период своего существования, на заре становления христианства.

Всего одно поколение отделяет его от апостолов: святой, как полагают, родился между 120 и 140 г. в Малой Азии и обратился к вере под непосредственным влиянием Поликарпа Смирнского, ученика возлюбленного друга Христова Иоанна Богослова. В одном из писем (к Флорину, также бывшему учеником Поликарпа, но впоследствии отпадшему в гностицизм) св. Ириней, уже седой старец, живо вспоминает своего наставника, и по прошествию десятилетий еще как бы пребывая с ним и питаясь его примером. «Что было в то время, я помню живее, чем недавно случившееся. Что мы слышали в детстве, то укрепляется вместе с душой и укореняется в ней. Так я мог бы теперь изобразить место, где сидел и разговаривал блаженный Поликарп, изобразить его походку, его образ жизни и внешний вид, его беседы к народу, как он рассказывал о своем общении с Иоанном и с прочими самовидцами Господа, как он припоминал слова их и пересказывал, что слышал от них о Господе, Его учении и чудесах.

Так как он слышал все от самовидцев жизни Слова, то он рассказывал согласно с Писанием. По милости Божией ко мне, я и тогда еще внимательно слушал Поликарпа и записывал слова его не на бумаге, но в моем сердце, и по милости Божией всегда сохраняю их в свежей памяти. Могу засвидетельствовать пред Богом, что если бы этот блаженный и апостольский старец услышал что-нибудь подобное твоему заблуждению, то воскликнул бы и, заградив слух свой по своей привычке, сказал бы: „Боже благий! до какого времени сохранил Ты меня, что я должен переносить это?“ И потом ушел бы из того места, где сидя или стоя слышал такие речи».

Итак, без сомнения, в слове Иринея к нам наилучшим образом передаются учение и традиции самих апостолов. Деятельность же и жизненный путь святого, относящиеся ко второй половине II — началу III в., наглядно показывают, как видоизменяется в соответствии с историческими условиями характерная повестка дня в Церкви.

Время св. Иринея Лионского — это время напряженного поиска авторитетов и оснований, надежных залогов для церковного единства. Ибо те, на кого опирались вначале: ученики Христовы и те, кого принято именовать мужами апостольскими, — уже отошли от жизни, а в новых учителях и проповедниках не всегда достает мудрости и согласия. Спорят все и обо всем: о смысле Христова Воплощения и о дате празднования христианами Пасхи, об отношении к Империи и принципах управления Церковью, о составе священных книг и о пророческих дарах. Мнения самые крайние. Так, Валентин учит, что Пришествия Сына Божия в буквальном значении не было, а имелась только его видимость, «эманация Божества». Маркион отвергает еврейский Ветхий Завет как «упраздненный Христом», а из новозаветных книг признает только Евангелие от Луки и десять посланий ап. Павла, им же самим переписанные. Монтан призывает к решительному безбрачию, строжайшей дисциплине и к противлению властям. Бесчисленные же проповедники-гностики присваивают себе право возвещать истину от имени Духа Святого, как в современных восточных эзотерических культах, обещают найти и возжечь в последователях, в основном, в женщинах, «мистическую искру», после чего некоторые из вовлеченных в сектантские гнусные оргии в конечном итоге возвращаются в Церковь, исповедуя грех, другие же, по словам Иринея, укрываются от людских глаз с «плодом, который обрели в результате своей связи с гностиком».

В этих условиях Церковь остро нуждается в ком-то, кто мог бы стать для нее арбитром и объединителем. И она промыслительно черпает эти недостающие качества от св. Иринея, епископа из Лиона, далекой в те времена галльской провинции. Кроме трудов об устроении местной церковной жизни и распространении христианства дальше, на север нынешней Франции и до берегов Рейна, его основным делом становится борьба с лжеучениями. Собственно, Ириней первым ясно свидетельствует о наличии для Церкви, наряду с гонениями, еще новой опасности внутренних искажений и определяет эту опасность как «ересь».

Проповедь и учительство в раннем христианстве стихийны: право толковать смысл Евангелия, подобно нынешнему протестантизму, принимает на себя каждый, у кого к этому имеются желание и способности. Христианства в значении общей веры или тем более общей доктрины, по сути, еще нет — только мозаика отдельных и подчас весьма субъективных эмоциональных воззваний, порожденная вестью о Воскресшем Христе. Есть первенство в слове апостолов и товарищей Христовых, но не существует пока самой идеи истинного учения, критериев и прерогатив на него, однозначного восприятия новозаветного откровения и допустимых границ разночтений — ведь и во времена апостолов в церковных общинах имеются те, которые, как говорит Павел, проповедуют по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу (Кол. 2, 8).

К окончанию II в. этот негативный опыт принимает такие масштабы, что, с одной стороны, грозит молодой Церкви расколом, а с другой, не позволяет уже искусственно примирять Евангелие с теми многочисленными, подчас самыми вздорными или опасными мнениями и легендами, которыми обрастают обстоятельства земной жизни и проповеди Спасителя. Св. Ириней в этот момент берет на себя поистине выдающуюся роль: он вводит в церковный обиход представление о христианском учении как о «едином и тождественном» и обращает последнее, как к абсолютному образцу, к апостольской проповеди. В отношении гностических доктрин он, например, с твердостью заявляет: «Такого учения не предали нам предшествовавшие нам пресвитеры, которые обращались с самими апостолами». Христианство таким образом утверждается в общем консервативном критерии, называемом «апостольским преемством» или «Преданием»: истинно то, что было в самом начале, что досталось нам от учеников Христовых.

Сегодня это может казаться естественным и само собой разумеющимся, однако для ранней Церкви идея консервативного преемства являлась отнюдь не банальной. Возникновение большого числа апокрифов и произвольные ревизии апостольских текстов, наподобие той, что проделывает Маркион, постоянные спекуляции на теме харизматических способностей и появление проповедников очередного Завета, на сей раз «откровения Духа Святого», взамен Иисусова, свидетельствуют о том, что в данный отрезок времени в среде христиан имело распространение и иное мировоззрение, иная модель христианской истории — эволюционная или, лучше сказать, революционная — в которой эпоха апостолов остается далеко позади, решительный же поток трансформаций захватывает мир дальше и дальше, видоизменяет и усовершенствует первоначальное знание, так что не остается малейшего смысла в том, чтобы допытываться и разбираться в «делах давно минувших дней, преданьях старины глубокой…» Св. Ириней прямо указывает на некоторых «хвалящихся», которые, по его словам, называют себя «исправителями апостолов» и считают себя мудрее не только епископов, но даже и апостолов.

Верить так же, как верили апостолы, — данное убеждение, принесенное в Церковь св. Иринеем, невзирая на свою видимую простоту, явилось смелым и даже в чем-то неожиданным для своего времени. Тем более важной явилась обозначенная им связь веры с церковностью и признание единства с Церковью как основного условия хранения истины. «Всякий, кто желает знать истину, должен обратиться к Церкви, потому что апостолы только ей одной сообщили Божественную Истину. Она есть дверь к жизни». При этом, как пишет прот. Александр Шмеман, «понятие апостольского преемства у Иринея неизмеримо шире, чем в современном богословии, где оно сузилось постепенно до преемства одной иерархии, то есть непрерванности епископского рукоположения от времен Апостолов. Для Иринея же на первом месте стоит то единство веры и жизни, которое передано от начала Самим Христом. «Апостольское преемство» и есть, прежде всего, единство Церкви и ее жизни во времени и в пространстве… «Церковь приняла эту проповедь, эту веру, — пишет Ириней, — и хотя она рассеяна во всем мире, она сохраняет ее, как если бы она жила в одном доме, единодушно верит в нее, как если бы она имела одну душу и одно сердце; и в совершенном согласии она ее проповедует, ей учит и ее передает, как если бы она имела одни уста…»

Бог, человек, совершенство, добро и зло, мир, история — все категории, которые имеют для восприятия веры первенствующее значение и которыми до сих пор по своей прихоти жонглировали гностические доктрины, становятся в стройный ряд, возвращают себе основания здравого смысла. «Один и тот же Дух Божий, — пишет святитель, — Который через пророков возвещал, каково имело быть пришествие Господа, Он же через апостолов проповедовал, что пришла полнота времен усыновления, и приблизилось Царство Небесное».

Удивительным образом богословию св. Иринея удается охватить почти полный спектр тем будущего развернутого христианского догматического учения. Попыткой создать первый катехизис — краткое, неполемическое изложение основ веры — является его труд под названием «Изложение апостольской проповеди». Увлеченный стремлением оградить Церковь от соблазнов, оставить следующим поколениям христиан наглядное выражение апостольской веры, автор с необыкновенной убедительностью пишет о Богочеловечестве Христа, о Святой Троице, о почитании Божией Матери, о существе человеческого спасения как об обожении, о крещении младенцев, о конце времен и по другим темам, которые подсказала его провидческая интуиция.

Все Лица Пресвятой Троицы у Иринея строго различены, тогда как для всего II века еще не существовало устойчивой традиции разделения Ипостасей Сына и Духа. «Действует Бог Отец через Сына в Духе Святом, — говорит автор в трактате «Против ересей». Эта формулировка ляжет затем в основание других, более совершенных триадологических определений, например, св. Кирилла Александрийского в V веке.

О Воплощении Христа святитель Лиона замечает: «Он не искупил нас воистину Своей Кровью, если Он не сделался истинно человеком и не подтвердил Своей Собственной сущностью то, что сказано о человеке, который был сотворен по образу и подобию Божию». Вполне очевидной, даже при первом поверхностном взгляде, является связь этой цитаты с другой святоотеческой универсальной максимой, выработанной в V—VII вв., в период борьбы против монофизитов и монофелитов: «Что не воспринято (Христом), то не исцелено (в человеке)».

Он всячески подчеркивает, что смыслом Пришествия Христова была не проповедь нового учения и не новый закон, но исцеление человека Христом. «Если, — пишет он, — у вас возникнет такая мысль и скажете: что же нового принес Господь пришествием Своим? То знайте, что Он принес все новое тем, что принес Себя Самого и тем обновил и оживотворил человека».

Весьма актуальными, особенно перед лицом протестантских попыток переписать историю ранней Церкви и первохристианское учение, окажутся также следующие суждения св. Иринея:
— о Божией Матери: «Как через деву род человеческий подвергся смерти, так через Деву и спасется, потому что непослушание девы уравновешено послушанием Девы. И таким образом разорваны узы, которыми мы были привязаны к смерти»;
— о крещении младенцев: «Христос пришел спасти через Себя всех, — всех, говорю, которые возрождаются от Него для Бога — младенцев, отроков, юношей и старцев»;
— о чтении и толковании Писания: «только в Церкви возможно неподдельное соблюдение Писания без прибавления и убавления, чтение Писания без искажения».

Небезынтересно также и то, что св. Ириней одним из первых отцов подробно рассматривает пророчества Апокалипсиса о конце времен. От него берет начало то толкование, в соответствии с которым храм, в котором сядет антихрист, есть храм Иерусалимский; а сам антихрист, богоотступник (apostata), окажется иудейским мессией. Признаком пришествия антихриста он полагает «разделение царства между десятью царями», причем тот, кто устрашит и подчинит их себе, и в имени которого будет заключаться число 666, и будет антихрист.

Прямой мост пролегает через св. Иринея Лионского от первых веков христианства к современности и проблемам христианского исповедания в нынешних условиях. Учение святителя выступает выдающимся объединителем не только Церкви своего времени, но и всей исторической православной традиции.

Исследователи говорят: временами бывает трудно поверить, что данные тексты относятся ко II в. Зрелости и завершенности их вполне могут дивиться последующие столетия триадологических и христологических дискуссий. Неслучайно, подлинная рецепция и развитие богословия св. Иринея произойдут не в современной ему реальности и даже не в III в., но значительно позднее, уже в период Вселенских Соборов. Оценить по достоинству вклад святителя, опередившего свое время, окажется очень непросто. И ныне, будучи причисляем к числу отцов Церкви, выразителей вселенского Предания, св. Ириней стоит как бы в тени таких общепризнанных авторитетов, как Афанасий Великий, Кирилл Александрийский, Василий Великий, Григорий Богослов и др. Он не входит в число учителей Церкви, а в день его памяти богослужебным Уставом назначается только рядовое поминовение. Несмотря на это, св. Иринею, как открывающему собою «эпоху отцов» и являющемуся первым и ярким ее представителем, а также венчающему своим творчеством «эпоху апологетов», православным сознанием может и должно быть уделено значительно большее внимание. Вполне вероятно, за давностью лет мы попросту до конца не знаем всего масштаба деяний и всей величины его таланта. И только по некоторым упоминаниям мы можем догадываться, что объем наследия св. Иринея первоначально был большим, и до нашего времени не дошли все его работы. Так, св. Максим Исповедник упоминает о книге о вере, написанной к диакону вьенскому Димитрию, а патриарх Фотий — о сочинении о вселенной или сущности мира, являющей собою, по-видимому, попытку создать первую по времени христианскую космологию.

В чем же секрет необыкновенных силы и притягательности этого святого, стоящего на границе времен, соединяющего собой Восток с Западом, деятельность проповедническую и ученую, интересы духовные и общественные, подвиг служения Церкви и мученичества, которое, согласно хроникам, произошло во время гонения императора Севера около 202 г. Ириней в переводе с греческого означает «миротворец», и именно это звание подтверждает своей жизнью святитель. Характер эпохи его, категоричный и жесткий, когда чрезвычайные обстоятельства жизни христиан и те острые вопросы, которые стояли перед Церковью, как будто не допускали лишних эмоций, промедления и нерешительности, смягчаются и очеловечиваются в образе и характере действий подвижника. Ориген, Тертуллиан, Киприан Карфагенский — каждый по-своему ригористичен, является «человеком идеи». Святитель же Ириней на их фоне являет больше гармонии и широты. При любых обстоятельствах он остается, прежде всего, «человеком мира», как и подобает прямому ученику и подражателю проповедников любви святых Поликарпа и Иоанна Богослова.

Неоднократно он принимает на себя примирительные миссии: к папе Елевферию, с прошением не налагать строгих прещений на монтанистов; к папе Виктору, по вопросу о разных датах празднования Святой Пасхи. В последнем случае сохранилось его проникновенное увещание к римскому первоиерарху, в котором без лишних витиеватостей, а со ссылкой на простые человеческие примеры говорится: «Такое различие в соблюдении поста произошло не в наше время, но гораздо прежде, у наших предков, которые вероятно не соблюдали в этом большой точности и простой, частный свой обычай передавали потомству. Тем не менее однако ж все они сохраняли мир, и мы живем между собою в мире, и разногласием касательно поста утверждается согласие веры… И за этот обычай (празднования Пасхи) никто и никогда не был отвергаем: напротив, те самые, не соблюдавшие его предшествовавшие тебе пресвитеры братиям, приходившим из других соблюдавших его епархий, посылали Евхаристию. Когда блаженный Поликарп при Аниките приходил в Рим, то оба они и касательно других предметов не много спорили между собою, но тотчас согласились, а об этом вопросе и спорить не хотели, потому что ни Аникита не мог убедить Поликарпа не соблюдать того, что он всегда соблюдал, живя с Иоанном учеником Господа нашего и обращаясь с другими апостолами; ни Поликарп не убедил Аникиту соблюдать, ибо Аникита говорил, что он обязан сохранять обычаи предшествовавших себе пресвитеров. Несмотря на такое состояние дела, они однако ж находились во взаимном общении… и оба расстались в мире, равно как в мире со всею церковью находились и соблюдавшие тот обычай и несоблюдавшие».

Такие письма Ириней слал на Восток и на Запад, к разным епископам, участвовавшим в упомянутом деле, и мир церковный восстановился. И это отнюдь не либеральная уступчивость и не наивное благодушие. Ибо в других случаях, когда речь идет об уклонении от истины и нет никакой возможности увещевать, тот же автор требует решительно противостать злу, при этом он опять-таки ссылаясь на апостольский пример: «Сам Поликарп при встрече с Маркионом, сказавшим ему: «Знаешь ли меня?», — отвечал: «Знаю первенца сатаны».

Но все-таки жертвенный, любящий настрой в святителе преобладает. Ведь это с его именем церковная традиция связывает два афоризма, служащих образцовым выражением Евангельского мирного духа. «Не существует, — говорил святой Ириней, — Бога без доброты». И еще: «Единство в главном, многообразие во второстепенном и над всем этим — любовь».