К дню памяти старца Николая Гурьянова

Ко дню памяти старца Николая Гурьянова я, как редактор журнала «Православный Летописец Санкт-Петербурга», получила настоящий подарок — воспоминания прихожан первого прихода батюшки. Эти воспоминания (а также редчайшие фотографии 1950-хх годов) будут опубликованы в очередном номере журнала, а сейчас я хочу поделиться размышлениями, которые вызвали у меня эти воспоминания.

В глаза бросилась разница отношения к батюшке в то время (и это отношение жители села Гегобрасты и округи сохранили до наших дней) и того, которое существует сейчас среди большинства почитателей старца. Попробую сформулировать, в чем она состоит, эта разница.

В отношении к отцу Николаю его старых прихожан нет и тени подобострастия, идолопоклонничества, которое усиленно подогревается в последнее время. Весь текст можно озаглавить «Отец Николай и народ или отец Николай и его паства». О старце (а черты благодатного старческого служения проявлялись у отца Николая уже в молодые годы) говорится прежде всего, как о пастыре, живущем вместе с народом, составляющим с ним одно целое, а не как это сейчас бывает, простите меня, о Гуру, живущем в надмирных областях, и потому обо всем, что с ним происходит можно писать только с большой буквы. Хотя, конечно прихожане из Гегобрастов испытывали и испытывают к отцу Николаю благоговение, почтение, любовь, — но все это без экзальтации, ровно, спокойно, трезвенно.

В гегобрастовских воспоминаниях ценны простые бытовые сценки: проломился пол в храме, надо делать ремонт, а прихожане — одни «платочки», мужчин нет. И вот батюшка идет в военную часть неподалеку, в тот момент, когда солдаты на отдыхе и говорит просто: «Ребятки, помогите мне». И эти, в основном неверующие солдатики и их начальство (которое по тем временам очень рисковало) помогают отцу Николаю в считанные часы отремонтировать пол в храме.

А вот привычные «сцены народной жизни» — гулянье на праздник, с вином, песнями и плясками, отец Николай приходит на праздник, и все вокруг умиротворяется.

Вместе с прихожанами отец Николай сажает деревья, участвует в их простой деревенской жизни, сам много трудится на земле. Благословляет детей на учебу, юношей на служение в армии, молодых на брак, провожает в последний путь усопших.

О старце Николае, каким он описан в воспоминаниях старых прихожан, можно сказать словами духовного стиха «Молитва пастыря»:

Когда с печалию сердечной
Молюсь о паствы я грехах
И перед Благостию Вечной
Стою с слезами на глазах, —

Когда со страхом я взираю
На Тело Господа и Кровь —
Тогда молю и призываю
Христову к людям всем любовь:

Помяни «плодоносящих»
"Во святых Твоих церквах"
И людей «добротворящих»
Всюду, «в пропастях», «в горах»,
И «в пустынях», жарких, знойных,
И «вертепах» диких гор,
Где не слышно пташек вольных,
Где сверкает львиный взор…
…
Помяни! На всех людей,
Кто к Тебе, Боже, взывает,
Благость щедрую излей…
И кого мое прошенье
Так легко могло забыть, —
Я молю долготерпенье
Твое благостным к тем быть
Имя каждого, потребу —
Мог ли я воспомянуть?
Кто взывает, Боже, к небу,
Для тех «Сам и все» Ты будь.

Этого духовного народного стиха нет в книге старца «Слово жизни», но он стоит в том же ряду, что и другие, включенные в любимое им собрание духовных песнопений. «Слово жизни» — книга, которая переиздавалась уже несколько раз по благословению отца Николая — свидетельствует о том, что до конца дней он оставался народным старцем. Ему было близко именно такое «простецкое богословие», он чуждался «высокого стиля», красивых слов.

Потому постоянно чувствуется диссонанс между тем, что любил батюшка (памятник, напоминание об этом — «Слово жизни») и тем, как о нем сейчас говорят и пишут: выспренно, велеречиво, все о чудесах, о пророчествах, предсказаниях, предостережениях, даже прещениях. Началось это, увы, уже при жизни старца. Тогда уже ему стали навязывать роль совершенно чуждую, — роль оракула, к которому ездят толпами паломники. И, увы, мы знаем примеры не одной поломанной судьбы, причиной чего было идолопоклонническое отношение к батюшке… Святой, даже самый святой человек не может заслонять собой Бога и отменять личный подвиг. Конечно, сам батюшка к этому не причастен — это был крест последних лет его жизни, когда чуть что, по всей России стало звучать: «А меня старец Николай на это благословил». И при этом иногда преподносились и преподносятся самые дикие проекты и мнения…

В одном подмосковном монастыре этим летом из уст иеромонаха, старого насельника обители, я услышала неожиданную реакцию на эту дикость: «А мы старца Николая так не почитаем, как многие. Он бывало, что и ошибался, потому что говорил только от собственного опыта. Сейчас таких старцев, какие были тысячу и более лет назад, у нас нет. Потому смущают слишком определенные благословения: „Ты венчайся. Ты иди в монастырь“ и пр. Человек должен сам взять свой крест и отвечать за это. Иначе у него, что-то будет не получаться и он начнет сомневаться в Промысле Божием.

Старец Николай был святой человек. Но святой именно нашего времени. А из него пытаются делать святого времени великих отцов церкви. Это ложь, разновидность духовной прелести».

Признаюсь, очень задели меня эти слова, не могла я понять, как к ним относиться. Показались они мне даже оскорблением памяти старца Николая. Но потом я встретила и других уважаемых пастырей, которые так же осторожно относились к расхожим заявлениям: «Старец Николай благословил так делать». И осторожны они были не из-за того, что не считали старца Николая праведником и святым, а из-за того, что «тип духовной жизни» людей, которые постоянно ссылаются на благословения, вызывал у духовно трезвенных пастырей настороженность.

Нехорошо, наверное, говорить об этом в день памяти. Но, может быть, долг нашей вины перед праведником заставляет именно теперь сказать о том, что вокруг его имени и при жизни и сейчас, люди творят неправду.
Недаром старец постоянно повторял в последние годы:

Прошел мой век, как день вчерашний,
Как дым промчалась жизнь моя,
И двери смерти, страшно тяжки,
Уж недалеки от меня.

Это звучало, как просьба: «Пожалейте, меня, дайте мне отойти».

Вы простите, вы простите,
Друг и ближний человек
И в молитвах помяните,
Отхожу от вас навек.

Эти строчки, которые тоже любил повторять старец, о том же, — о страдании, которое, «не ведая, что творят», причиняли ему люди. Но в то время это было непонятно. Помню, что я себе задавала тогда этот вопрос: «Почему батюшка, когда к нему приезжают паломники, все время повторяет эти слова? Что он хочет этим сказать?» А теперь, именно после того, как я прочитала простые воспоминания простых людей, где дана норма отношений между пастырем и паствой, вдруг стало понятно: эта норма была нарушена людьми в последние годы и батюшка от этого очень страдал.

Нужно признать, что это общероссийская беда: так как у нас была уничтожена аскетическая культура правильного отношения к духовной жизни, на смену ей пришла экзальтация, поиски высот и глубин, чудес и откровений. И, надо сказать, что такое ажиотажное отношение выпало не только на долю старца Николая, но достается почти всем нашим подвижникам. Правда, в разной степени. Пожалуй, никому из старцев ХХ века не досталось столько ажиотажа после смерти, как старцу Николаю Гурьянову.

Хотя, как известно, как учат нас святые отцы — лучшая дань памяти, это не умиляться, не слова красивые говорить, а исправляться, меняться. Стараться стать такими, чтобы приснопоминаемому старцу Николаю было радостно смотреть на нас из того мира, чтобы он видел, что мы не тратим себя во вздохах и раздувании ажиотажа, а взрослеем, учимся быть рассудительными, ответственными людьми. То есть жить не так, чтобы что называется «свалить все на старца» (меня так благословили), а отвечать самостоятельно за свои поступки.

В день памяти Старца принесем покаяние в том, что увеличивали тяжесть его креста при жизни, немирствуем после его кончины, и по-прежнему ведем себя, как дети неразумные. Попросим у него прощения и святых молитв, попросим о том, чтобы по его молитвам мы стали бы по-настоящему, всерьез меняться и исправляться, — становиться мудрее, и одновременно — проще, с Божией помощью. Как поется об этом в любимых батюшкиных народных псалмах:

Как Петр я в море утопаю
В волнах житейской суеты.
Как он и я к Тебе взываю:
«Наставниче, спаси, спаси!»

Ступи Божественной стопою
На волны сердца моего,
Оно умолкнет пред Тобою
И вкусит мира Твоего.

Простри мне руку, дай мне веру,
И как Петру скажи и мне:
«Почто сумнился, маловерный,
Мужайся и иди ко Мне!»