Схоластика, как признак церковного застоя

Много раз в самых разных источниках справедливо замечалось, что истинный «царский» путь, это путь между крайностями. В поднятой проблематике написания житийной литературы такие крайности тоже существуют, и одну из них автор статьи справедливо критикует. Имеются в виду самочинные сочинения на тему святости и жизни святых, которые можно найти в немалом количестве на тех же церковных прилавках. Авторы некоторых из них идут от мирского понимания литературы, и занимательность и даже сенсационность ставят во главу угла, не слишком задумываясь о духовном смысле описываемых событий.

Однако есть и другая крайность, которая, на мой взгляд, не менее опасна, чем первая. С древних времен отмечалось, что рутинное школьное образование иногда дает обратный эффект, отвращая учеников от преподаваемых истин. От латинского слова «схола» (школа) это явление получило название «схоластика», или, как его называли еще в XIX веке, «школьное богословие». Так, к примеру, в своей статье автор справедливо замечает, что многие жития, опубликованные свт. Дмитрием Ростовским, так похожи одно на другое, что будто бы написаны под копирку. В этом даже обнаруживается некий высший смысл, имеющий свои корни в христианском смирении и иконописной сдержанности. Автор даже настоятельно рекомендует православным читателям почаще читать житийную литературу такого рода, находя в этом едва ли не аскетические нормы. Что-то вроде древнего монашеского послушания толочь воду в ступе, — пользы никакой, зато смирение растет просто на дрожжах. Однако и в первом, и во втором случае к подобному подвигу готовы единицы из тысяч, так что рекомендовать подобные воспитательные методы в массовом порядке я бы не стал. Не надо путать вопросы послушания, и вопросы воспитания. В современных монастырях нынче иногда можно заметить сущую <дедовщину>, которая обосновывается пафосными рассуждениями о смирении и послушании, а по сути только разжигает страсти. А где же любовь?

Будучи мирским и страстным человеком я не претендую на учительские заключения, но должен признаться, что наиболее ясные и чистые впечатления о христианском подвиге я почерпнул из египетских патериков, из «Луга духовного» Иоанна Мосха, из «Отечника» свт. Игнатия Брянчанинова, где все это собрано в избранном порядке. Именно краткие, но яркие истории из жизни насельников древней Фиваиды убеждают наиболее продуктивно, а не выверенные и цензурированные жития. Именно проявления ярких индивидуальностей среди святых убеждает в их правоте, тогда как схоластические Четьи-Минеи навевают тоску. Поэтому я не могу согласиться с тем, что однотипные жития с непременными проявлениями святости еще в младенческом возрасте (буквально все младенцы отказываются от молока в постные дни!) могут дать кому-то нравственный пример. Тогда как небольшой рассказ (я бы употребил слово «анекдот» в его старом смысле) из жизни Макария Великого способен пронзить высоким духом самого неверующего человека. И мне непонятно, почему автор считает, что противостояния святых с современной им духовной иерархией являются запретной темой. Без такого противостояния порой невозможно понять суть подвига. В Церкви всегда существовали в разной степени антагонизма лидеры формальные и неформальные, иерархи и пророки, владыки и старцы. Идеальным можно считать сочетание свт. Алексия Московского и прп. Сергия Радонежского, но чаще было по-другому. Почему же тогда так сопротивлялась иерархия прославлению Серафима Саровского? Не объяснив этого, нельзя понять революции. А разве необходимо умалчивать о том, что некоторые прославленные ныне мученики приветствовали февральский переворот, и пафосно возвещали об избавлении от <печати кесаря>. Как они же разогнали прежний Синод, и изгнали с кафедр вполне уважаемых архиереев за их монархические взгляды. Конечно же, последующие муки искупили эти досадные и торопливые слова и поступки, но как без них понять последующее? Можно считать, конечно, всех святых идеально чистыми, но как же мы повторяем на каждой исповеди: «никтоже без греха». Мне ближе полулегендарная история про некий монастырь, который печально славился до революции пьянством и распутством монахов, и где во время революции на предложение под угрозой немедленной смерти отречься от Бога, настоятель произнес: «Что же братья, жили, как свиньи, так умрем, как христиане», после чего все без исключения монахи пошли на смерть. Было бы поучительно считать их идеальными святыми с постническими устремлениями от сосцов матери?

Надо признать, что схоластика, т. е. формализация воспитательной и духовной жизни Церкви, это процесс апостасийный. Одним из печальных примеров является само существование Катехизиса, как отдельного предмета духовного образования. Катехизис с его вопросами и ответами, есть порождение латинской схоластики. Киевский митрополит Петр Могила, который много и успешно противостоял католичеству и униатству на Украине, в порыве ответного хода написал свой православный катехизис, который и вошел в церковную жизнь, одобренный православными патриархами, как удобное средство для преподавания. Удобное для преподавателей, но бесполезное для учеников. Автор статьи замечает, что старцы подчас давали разным людям разные ответы на одни и те же вопросы, но в катехизисе все однозначно. Евангелие трактуется разными читателями по-разному, что является основой возникновения сект, но не таков Катехизис. По сути это таблица умножения от православного христианства, и на экзаменах в семинарии требуется выучить наизусть готовые ответы на предполагаемые вопросы, всего около трех сотен. Головная боль для семинаристов, которая никак не становится основой духовного становления, но становится замечательным инструментом карьерного роста.

Старцы никогда не произносят заготовленных ответов. Нет в мире двух одинаковых людей, значит и пути к Богу у них разные. И монашество по большому счету является не единственным путем к святости, хотя существование монастырей необходимо для здорового общества. Однако не будем забывать, что дивная Фиваида, где так пышно расцветала самая высокая духовность, в конце концов воспылала гордынею, впала в монофизитство, и легко была покорена молодым и энергичным исламом, где много однозначных установок и нет места для любви. А православное христианство, не мной отмечено, поразительно антиномично, то есть полно внутренних противоречий, что является признаком его жизненности. И в этом оно противоположно схоластике.

Конечно, духовная цензура необходима, но не запрещайте литературе придти в Церковь. Все искусство изначально было богослужебным инструментом, и литература с своего зарождения несла в себе элемент проповеди, и чем талантливее была эта проповедь, тем лучше было для Церкви. Сам Господь проповедовал притчами, яркими и содержательными рассказами, что было и осталось литературой самого высокого жанра. Проповеди Иоанна Златоуста являются примером высокого творческого вдохновения. В романах Достоевского, по словам прп. Иустина Поповича, богословия больше, чем во всей западной философии. Лучшие явления в русской литературе непременно вращаются вокруг вопросов веры, и довольно странно, что Церковь не пользуется этим богатством в своей миссионерской деятельности.

По большому счету надо вернуть в церковь творчество! Ведь было время, когда весь пласт творческой активности был посвящен церковной жизни, и архитектура, и живопись, и поэзия. Нынешние церковные стихиры и тропари представляют собой формы античного стихосложения. И хотя мне трудно представить место в современной Церкви наших деятелей культуры, я уверен, что в этом доме обителей много. Конечно, кому-то может показаться, что полное посвящение искусства Церкви попахивает тоталитаризмом, но ведь нормальный человек, по сути, вне Церкви и не живет. А искусство вне Церкви, если оно не посвящено Богу, то очень быстро находит другие объекты посвящения, и служит им всем устремлением своим.

В настоящее время Церковь ничего не может предложить молодежи, кроме как смиренное участие в богослужении. Согласен, это само по себе не мало, но молодые люди, горящие энтузиазмом, не могут найти здесь выхода своей энергии. Так дайте им послушание, в котором должны проявиться их творческие способности, их энергия и задор. Посмотрите вокруг, мы просто окружены, мы оккупированы языческой культурой, и не надо прятать голову в песок в ложном смирении. Противостояние общественному беснованию может стать мощным стимулом для творчества, и на этих духовных баррикадах могут найти свое место все желающие. Конечно, такому движению необходимо духовное наставничество, и это потребует титанической работы, но это работа в евангельском направлении.

Противостоять схоластике можно только живой и глубокой верой, в которой нельзя спрятаться за готовую формулу, а надо отвечать по существу. И только в этом направлении возможно подлинное возрождение нашей Церкви.
Игорь Винниченко, писатель, кинодраматург