Судьба Солженицына

На Солженицыне символически перекрестились величие и грехи русского назначения и русской судьбы

Мне уже приходилось писать о том, что Александр Солженицын — писатель символический. Прежде всего, символична сама жизнь Солженицына. Быть может, его жизнь и есть его главное произведение. Она захватывает собой почти весь русский ХХ век, начиная с боевого 1918 года, через комсомол 30-х, через Отечественную Войну, лагерь, поселение, раковую болезнь, всемирную славу, нобелевскую премию, высылку, 18 лет на чужбине, триумфальное возвращение, и сейчас, фактически, новую блокаду — на этот раз информационную. Такие судьбы случайно не складываются: человек этот, несомненно, находится под особым смотрением Божиим…

В той же мере символично его творчество. Здесь опять-таки захвачено все наше ХХ столетие: «Август четырнадцатого» — первая война; «Красное колесо» — революция; «Архипелаг ГУЛАГ» — 20-е — 40-е годы; «В круге первом», «Раковый корпус» — 40-е — 50-е; «Бодался теленок с дубом» — 60-е — 70-е; сюда же относятся перлы его публицистики: «Образованщина», «Наши плюралисты» — вплоть до его нобелевской и гарвардской речи, после которой Солженицына на Западе назвали «русским Хомейни».

В своей брошюре «Как нам обустроить Россию» и в недавней книге «Россия в обвале» он очертил — согласно своему пониманию — современное состояние нашей страны, отказавшись одновременно от высокой ельцинской награды, что тоже кое-чего стоит. Наконец, в своем последнем сочинении «Двести лет вместе» он подробно анализирует русско-еврейский вопрос, о котором многие не то, что писать, а даже упоминать бояться…

В этом месте я должен сделать теоретическое отступление. Любая крупная цивилизация состоит из духовно-языкового ядра (в нашем случае это православная вера и славяно-русский язык), окруженного рядом защитных оболочек — собственно культурой (мировоззрение — нравственность — искусство), национальной государственностью, наконец, областью технологии в широком смысле слова. Сила Солженицына как мыслителя в том, что он мыслит в пространстве православно-русского ядра нашей цивилизации и культуры. Однако как только он касается ее внешних обводов, он, на мой взгляд, нередко ошибается, и эти ошибки дорого стоят подчас и самому ядру.

Если начать хронологически — с первых десятилетий ХХ века — то это, прежде всего, «Красное колесо». (К сожалению, эта вещь действительно не прочитана современной Россией — да и что у нас сейчас вообще читают, кроме детективов Марининой). Но это уже вопрос не к Солженицыну или Леонову, а к хозяевам нынешнего информационного поля. Что же касается самого солженицынского «опыта художественного исследования», то здесь русская революция как бы двоится: с одной стороны — стихия, с другой — плод легкомыслия думцев, слабоволия Николая Второго, коварства Парвуса с Лениным и т. д. Между тем, мы ничего не поймем в русской революции (не столько в февральской — масонской, сколько именно в октябрьской — большевистской), если не сможем осмыслить ее как превращенную форму русской идеи, питающей энергетикой правды и соборности, переодетых в категории марксистского хилиазма… Вина, а лучше сказать, беда петербургской монархии в том, что она не сумела защитить православный народ от власти демонизированного капитала. Описывая «красное колесо», Александр Исаевич, к сожалению, не разглядел за ним «колесо желтое» — эмблематический цвет мировой апостасии, когда золотой бог (а фактически — антихрист) становится на место свергнутых тронов и алтарей…

Далее — «Архипелаг Гулаг», «В круге первом» — страшное ленинско-троцкистско-сталинское время. Однако если бы советская Россия действительно строилась только пассажирами пломбированного вагона, с которыми Ленин проехал через Германию, и среди которых действительно не было ни одного русского человека — никогда бы не выросла сверхдержава под именем СССР, разгромившая гитлеровский оккультный рейх и пославшая человека в космос. Кому, как не капитану артиллерии Солженицыну знать, что схватка Советского Союза и Германии в 1941−45 годах была схваткой не столько фашизма с коммунизмом, сколько сражением темных сил безблагодатной нордической мистики с православно русской цивилизацией, сохранившей свое ментальное ядро вопреки всем Свердловым и Ягодам. Вся тайна советской России (России в форме СССР) как раз и заключается в том, что православный крест прорастал в ней и сквозь марксистский материалистически-авангардистский миф, и сквозь решетки «архипелага». Кстати, никто иной, как Сталин восстановил в 1943 году патриаршество, то есть фактически вывел Русскую Православную Церковь из подполья — об этом тоже не следует забывать. Именно в «шарашках», прекрасно описанных Солженицыным, ковались многие орудия Победы, там работали и Королевы и Туполевы (еще одна загадка русского характера), а другой зэк этого «архипелага», доктор Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий — будущий архиепископ Лука — получил даже сталинскую премию первой степени за свой вклад в русскую медицину… Все это не отменяет ужасов «совдепии» — это означает, что историю надо брать в полном объеме.

Наиболее сильная сторона Солженицына как мыслителя — это его публицистика. Я с наслаждением перечитываю его статьи 70-х годов, особенно «Наших плюралистов» и «Образованщину». Когда он на одной страничке выписывает качества интеллигенции русской, с ее подвижничеством и часто наивным романтизмом, и рядом свойства интеллигенции советской, с ее цинизмом, презрением к собственному народу и искренним желанием послужить подстилкой для власти (любой) — это шедевр. Не знаю ничего лучше в этом жанре: я бы эти статьи проходил в школе, наряду с Киреевским и Львом Тихомировым. Однако, к сожалению, эти работы Александра Исаевича также остались непрочитанными на родине. Они были опубликованы в «Новом мире» уже в конце 80-х годов, когда в разлагающемся советском обществе правили бал совсем другие силы. «Архипелагу Гулагу» была сделана общемировая реклама (на нынешнем официально-блатном языке, его «раскрутили» по всем каналам), в то время как актуальнейшие выступления Солженицына по поводу вселенского наката «желтого колеса» были обрезаны и замолчаны — точно по жесту мировых кукловодов. Вот в недавнем сокуровском фильме «Узел», посвященном 80-летию писателя, Александр Исаевич возмущается, что радио «Свобода» назвало Валентина Распутина фашистом, и автор «Прощания с матерой» фактически запрещен на телевидении… А ведь и самому Солженицыну хозяева этой единственной в наше время концептуальной власти перекрыли туда доступ — за исключением юбилейных дней, когда политическая конъюнктура требует использовать на экране мощный антикоммунистический заряд солженицынской прозы — в перерывах между рекламой жвачек и прокладок…

Наконец, «Как нам обустроить Россию» — солженицынское видение русского будущего. Как и везде у этого писателя, наиболее значимая смысловая мощь здесь находится в области ядра нашей цивилизации, с позиций которого Солженицын выступает именно как русский православный мыслитель. При всем своем идеализме, Солженицын здесь совершенно реалистичен: нет ничего более реалистического, чем глубинные — генотипические — отношения народа к Богу, к власти, к труду и богатству, к войне и любви… Там же, где Александр Исаевич касается конкретных аспектов технологии нашей цивилизации — хозяйства, политики, устройства государственных органов и т. п. — у него опять проявляется как будто непонимание того, что ядро и оболочки цивилизации составляют элементы единого целого. Не получится Святая Русь (и даже просто Россия) со спекулятивным капиталом и буржуазным парламентом во главе — получится чудовищная криминократия, власть воров в законе, даже если все они освятят свои «малины» и будут говорить только на американском языке. Впрочем, Александр Исаевич полностью отдает себе в этом отчет: его концепция русской демократии включает в себя весомый аристократический и даже монархический элемент.

Итак, Солженицын — это человек-символ. Люди с таким коэффициентом общественного действия, с таким влиянием на судьбу страны и мира рождаются раз в столетие. Подобно многим другим своим современникам — разрушителям Советского Союза, Солженицын вовсе не в восторге от того, что из этого получилось. Автор «Архипелага» и «Красного колеса», конечно, не пошел так далеко, как, например, Александр Зиновьев или Владимир Максимов, ставшие любимыми авторами газет «Правда» и «Советская Россия».

А.И.Солженицын прежде всего прекрасный писатель-романист: читать его — одно удовольствие. Что касается его мысли, его собственно интеллектуальной программы, то она не во всем удачна и не всегда самостоятельна: он нередко повторяет Ивана Ильича, Ивана Солоневича и других отечественных умников первого ряда. Однако я не стал бы называть его (вместе с И. Шафаревичем и В. Кожиновым) «авторитетом измены», как это сделала в своей яростной статье в «Молодой гвардии» Татьяна Глушкова. Александр Солженицын — это человек Божий, которому по промыслу Его выпала доля преобразования, пресуществления русской цивилизации ХХ века в некоторое другое качество. Каким она станет в будущем, мы не знаем — быть может, этого будущего в утилитарно-техницистском, нарко-сексуальном процветании биороботов («райское наслаждение — баунти»), управляемом квалифицированными деятелями международной антицеркви, у России и совсем нет. Этой темы Солженицын касается в своей книге — «Россия в обвале».

Закончу тем, с чего начал: на Солженицыне сошлись, символически перекрестились величие и грехи русского назначения и русской судьбы Россия в 1917 году фактически отреклась от царя, «заболела» коммунизмом, потом «русифицировала» его до масштабов мировой империи, но не удержала этой идеократической тяжести, и рухнула в обвал, где её уже ждали — почти 200 лет — виртуозные мастера финансово-информационной закулисы. На каждый из этих поворотов отзывался Солженицын свои талантом романиста и своими посильными размышлениями — и мне очень интересно, как поведет себя Солженицын теперь, когда на него развернута новая либеральная атака, а Россия как бывшая великая держава начинает проявлять первые признаки государственного и даже духовного выздоровления (свидетельством чему — последние выборы в Думу).

Крест, меч и золото — вечный выбор истории. На языке науки это называется духовной, политической и экономической властью. Непреходящая заслуга автора «Архипелага» состоит в разрушении ложной идеократии, однако при этом не следует забывать, что альтернативой ей может оказаться (и в значительной мере уже оказался) ещё худший террор — диктатура мирового золота. Тогда получится поистине дьявольская шутка: метили в коммунизм, а попали в Россию. Однако мы можем утешать себя тем, что Святая Русь дольше, чем какая-либо другая христианская страна, сохраняла роль Удерживающего (см.: 2 Фесс. 2, 7) от тайны беззакония, совершающейся в мире — и ещё тем, что русский человек и при царях, и при коммунистах, и при демократах каждый день как бы заново принимает своё бытие от Бога, а это значит, что он ещё жив.