3 июля — день Всех Святых, в земле Российской просиявших

Глава из книги «О святости»

«Скоро я умру, и окаянная душа моя снидет в тесный черный ад, и там один я буду томиться в мрачном пламени и плакать по Господе: Где Ты, свет души моей? Зачем Ты оставил меня? Я не могу жить без Тебя».

Так плакал великий святой ХХ столетия — преподобный Силуан Афонский. Это был его ответ на полученное им от Бога откровение: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». Трудно понять обычному человеку эти слова. Но это и есть путь святых — Божья благодать дает узреть духовное убожество каждой человеческой души и не впасть в уныние, а возложить все упование на Того, Кто показал эту бездну опустошенности внутренней. Чем, если можно так выразиться, более святым становится человек, тем больше он начинает видеть за собой греха — и сам осуждает себя на ад, считает, что «все спасутся, один я погибну». У святых отцов была поговорка, что велик не тот, кто сподобился видеть ангела, а тот, кто начал видеть свои грехи, как песок морской. Такой человек, даже совершая великие чудотворения: воскрешая мертвых, исцеляя тяжких больных, изгоняя бесов, пользуясь почетом и уважением людей, будет «держать ум свой во аде». За малейшее движение (прилог) греховного помысла тщеславия или превозношения перед обычными грешниками, он уже осудил себя на ад и придумает сам себя наказания («Зачем тебя подвергать мучением, ты сам себя мучаешь» — говорили подвижникам мученики). Святой Григорий Палама писал, что тот, кто считает себя достойным вечного ада, становится смелым и готовым на всякое страдание.

В наше время опыт ада — реальное состояние, которое знакомо людям не в воображении, а при столкновении с безысходными ситуациями, стихийными бедствиями, на войне и проявлениях садизма, невероятной жестокости. Как относятся подвижники наших дней к тому, что люди уже на земле превращают свою жизнь в ад? Бегут от мира, брезгливо отворачиваются? Нет.

Вот как на этот вопрос ответил на основе слов прп. Силуана ответил современный московский священник — протоиерей Александр Геронимус.

«Величайший святой ХХ века прп. Силуан Афонский оставил нам откровение, которое обращено к людям, живущим в условиях «нового времени». Старец, оставаясь верен тысячелетней традиции православия, однако, дает нам направление, в котором мы должны развивать и хранить православие именно в наше время.

В видении от Самого Господа Иисуса Христа он услышал удивительные слова: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». Эти слова современные толкователи соотносят с афоризмом Сартра: «Ад — это другие». Но, если французский экзистенциалист предлагать бегать от этого ада, бегать от «других», то православный святой призывает погрузиться в этот ад. То есть не отторгать от себя мир в его страшнейшем современном состоянии. Сострадать, молиться за него. На иконе прп. Силуана написаны его слова: «Молю Тебя, Господи, да познают Тебя все народы земли Духом Твоим Святым». Старец, живя в отдалении от мира на Святой Горе Афон, между тем никогда не относился к миру и к людям мирским с пренебрежением, он жалел всех, с кем его свел Господь (он управлял наемными рабочими из России) и молился за всех сродников этих людей. И из этой молитвы родилась великая молитва за весь мир. Так исполнил он схимническое послушание, ведь схимник — это молитвенник за весь мир. И пока есть такие молитвенники, мир еще не захлебнулся окончательно в военном огне и стихийном распаде.

В чем же состоит смысл откровения, полученного старцем Силуаном, для нас? Мы не можем молиться за весь мир — слишком «высокая планка». Но мы, как христиане, должны учиться тому, чтобы не жить «в резервации», не чувствовать себя чистенькими посреди грешников. «Держи ум твой во аде» — мы все вместе живем в аду современной жизни, все вместе наблюдаем и участвуем в ее ужасах. «И не отчаивайся» — вот это то, чем должен отличаться настоящий верующий человек от неверующих. Видя все ужасы, попадая в тяжелейшие ситуации, он не должен отчаиваться, он должен проявлять веру на деле — надеяться на благой Божий промысел о всем мире.

О ЛЮБИМЫХ СВЯТЫХ

Название этой статьи может показаться странным, между тем для каждого церковного человека, оно прозрачно, понятно. Если мы действительно живем церковной жизнью, а не время от времени заходим в церковь, то мы знаем своих любимых святых. Тех, к кому мы чаще всего прибегаем за помощью, тех, присутствие которых мы в своей жизни ощущаем.

Как это происходит? Прежде всего, это связано с тем, какой храм мы посещаем, где мы постоянно молимся по воскресным дням, где служит наш духовник. Небесные покровители этого храма (те, кому посвящены престолы или те, чьи почитаемые иконы есть в храме) волей — неволей становятся особо нам близкими. Их имена постоянно звучат на литиях, на молебнах, на отпустах.

В обязанность каждого христианина входит почитание того святого, имя которого ты носишь. В утреннее молитвенное правило входит обязательная молитва к небесному покровителю. В домашнем киоте должны быть иконы святых — ангелов-хранителей дома сего. Некоторые носят на груди медальончики с иконками своих святых. В прежние времена специально заказывали именные иконы, на которых были изображены небесные покровители тех святых, имена которых носили все члены семейства.

Но особенная любовь к тому или иному святому может возникнуть и не по «месту жительства» или по храму, а через других людей. Почитание святых вообще нередко передается именно от человека к человеку. Так автору этих строк в совсем юном возрасте Господь послал встречу с бывшими членами православных братств 1920-х гг. Все они очень почитали оптинских старцев. Тетрадки с выписками из писем и поучений старцев, редкие сохранившиеся дореволюционные издания были их главным чтением. Через это чтение они привили особое почитание к оптинским старцам и мне. Это было задолго до канонизации старцев. Монастырь тогда еще не был открыт, но я все равно стала ездить туда каждое лето. Потом открыли монастырь, стало можно не только на один день приехать в обитель, но оставаться там на послушании и сравнительно долго. Тогда впервые открылось, что такое — «небесный покровитель» — открылось как близко к нам святые, как они нас любят, как слышат любое наше прошение. Но любовь эта бывает подчас очень требовательной, взыскательной.

Ярче всего запомнился случай, как однажды после того, как я привезла в монастырь и оставила в канцелярии, использовавшиеся на выставке «Оптина Пустынь и русские писатели» экспонаты и… они потерялись. Сказали мне об этом после того, как я в очередной раз (через месяц или через два) приехала в монастырь. Стали везде искать, множество раз смотрели на том месте, где я их оставила… как в воду кануло все. А там были подлинные рисунки начала ХХ века и их нужно было возвращать владельцам. Я была в отчаянии, но тогда еще не понимала, что расплачиваюсь за гордыню, — делала выставку, водила экскурсии, писала статьи, читала лекции, выступала по радио (за всем этим звучит: «Я, Я, Я»).

Но вот появилась в храме новая икона прп. Амвросия. Необычная и ставшая навсегда любимейшей. Это иконописное воспроизведение известной фотографии старца. Старец изображен в полный рост, опирается на палочку. Как только подошла я к иконе, сами собой слова внутри зазвучали: «Батюшка, помоги мне найти вещи, хоть палочкой меня побей, как ты бил нерадивых и гордых послушников, только помоги». И вот — выхожу из храма, а мне навстречу идет монах секретарь: «Нашлись ваши экспонаты». — «Где?» — «Да там, куда вы их положили».

Старцы оптинские вообще очень любвеобильные, много приходилось слышать рассказов о том, как они помогали в очень серьезных проблемах людям. И люди платили и платят им великой любовью. Для многих православных именно оптинские старцы — любимые святые. И, надо сказать, что здесь действует поговорка: «скажи мне, кто твой друг и я скажу — кто ты». Так или иначе, конечно преодолевая свою греховность, оптинские поклонники стремятся стяжать оптинский дух сердечного православия, — «простоты без пестроты».

Мои бабушки открыли для меня и наследника оптинского старчества в советское время, теперь он прославлен «Иже во святых» — прп. Севастиан Карагандинский. Его они знали лично, окормлялись у него, а мне дали воспоминания, которые нескольких экземплярах я размножила на машинке и давала читать друзьям. Теперь все эти воспоминания изданы.

Таким же даром свыше было откровение о преподобном Силуане Афонском. Впервые его записки мы в 1970-е гг. Читали в машинописи, переписывали в тетрадки. У меня до сих пор они целы. Потом Господь послал встречу с паломниками к ученику Преподобного — старцу Софронию (Сахарову). Зазвучали с аудиокассеты «Беседы» старца Софрония и через них, — мы их слушали ежедневно, писали старцу письма (он скончался в 1993 г.) открывалось величие преподобного Силуана и он тоже стал любимым святым.

Конечно, все мы особенно почитаем прп. Серафима Саровского и прп. Серафима Вырицкого.

Наше время принесло нам дар откровения о любви к России, ко всем нам Святых Царственных Мучеников — и мы учимся любви к ним.

В каждой епархии, храме, монастыре открылись сведения о новомучениках и исповедниках и к ним мы приникаем с благоговением, стыдом и надеждой.

Православным не нужно говорить об особенной привязанности нашей к свт. Николаю, прп. Сергию, св. целителю Пантелеимону, св. благ. Князю Александру Невскому, св. блаж. Ксении, св. прав. Иоанну Кронштадтскому. Кто-то скажет: «Ну, у вас все любимые. Сколько имен вы назвали». Но возьмите святцы — там сотни сотен имен, но мы почему-то выбираем десяток святых, и их имена поминаем постоянно, а других в лучшем случае поминаем только в дни их памяти. А без нескольких святых мы просто не представляем своей жизни.

Бабушки мои меня научили, что для спасения даже необходимо, чтобы у тебя были именно любимые святые, чтобы ты был связан крепко с каким-то определенным местом, где почитается какой-то святой. Чтобы не было «духовного блуда». Да, оказывается, сам того не осознавая, человек может впасть в такой тонкий грех: страдать «охотой к перемене мест» — ездить от святыни к святыни, от старца к старцу — и в результате не собираться духовно, а разоряться. И так, — сегодня ты «увлечешься преподобным Серафимом» и Дивеевым, завтра тебя потянет в Елец, потом в Ярославль, потом в Киев. А у некоторых своего рода «хобби» становятся поездки на Святую Землю. (Видела таких людей, ездящих чаще всего за чужой счет или таким благочестивым образом «духовно использующих» свой капитал). А вдруг, когда обстоятельства изменятся: на стрости лет или по болезни, или при безденежье окажется, что ты никуда уже колесить по святыням не можешь, окажется, что у тебя нет единственного на земле места, где ты «оставил душу». Нет святого, который бы сказал о тебе: «Я знаю его, он всегда мне молился, постоянно прибегал к моей помощи. И хоть он грешник великий, Господи, но не чужой нам».

Но есть и еще одно искушение близкое к «духовному блуду». Можно и сидеть на одном месте, даже жить в монастыре, а увлекаться рассказами и книгами о других монастырях и подвижниках. Буквально набрасываться на каждую новую книжку, увлекаться. И не видеть того, что рядом с тобою. Более того, такое чтение и такие рассказы могут привести к мысли: «Там где-то хорошо, там есть настоящие подвижники. А у нас ничего нет». Разумнее было бы задать себе вопрос: вот я прочел эту книгу, узнал об этом человеке и что мне с того? Я исправился, я как-то приложил это знание к моей реальной жизни или это осталось только информацией, растравившей душу, — «у нас все не так»?

Я позволила себе поделиться с читателями признаниями о моих любимых святых, — да не осудят меня церковные люди за нескромность, — но эту книгу я пишу не для них, а для тех, кто только подходит к порогу Церкви. Закончу свои признания именем, которое особенно дорого мне сейчас, когда я пишу эти строки и, надеюсь, на всю оставшуюся жизнь останется таковым — преподобного Александра Свирского.

Мощи тайнозрителя Святой Троицы сохранились в полном нетлении, поэтому молитва к нему особая. Ты видишь его святую плоть, он присутствует пред тобой въяве. И в церковной молитве, которая возносится перед мощами, мы слышим утешительные, но одновременно и взыскующие слова: «В день Страшного Суда услышим от тебе похвальный оный глас: Се аз и дети, яже дал ми еси Боже!» Преподобный Александр действительно берет под свой омофор людей, которых, видимо, сам избрал в чада. Хотя страшно думать об этом. Но на моих глазах за пять лет люди в его монастырь приходили и уходили, не могли тут удержаться. А кто-то прилепился душою и уже жизни не представляет себе без этого монастыря. Хотя дело конечно не в стенах. Может быть и нам (я не говорю о насельниках, а о тех, кто время от времени выполняет здесь послушания) когда-то придется покинуть эту благодатную землю. Но, когда приходят такие мысли, то я вспоминаю, как десять лет назад я с горечью покидала Оптину Пустынь — знала, что обстоятельства не позволят мне теперь бывать так часто, как раньше и оставаться подолгу. С этими грустными мыслями, глядя на убегающий за окнами автобуса вид монастыря, я открыла книгу писем прп. Амвросия и прочла там: «Я всегда с тобою, где бы ты ни была, вижу тебя и слышу». Это относится к любому святому, к его святому попечению о нас грешных, если только мы стремимся к нему сердцем.

СВЯТЫЕ НАШИХ ДНЕЙ

Преподобный Силуан Афонский в своих «Записках» говорит о том, что пока земля еще может рождать святых, она не погибнет, а как только перестанет, то наступит конец мира.

Это значит, что и в наше время, которое на языке богословских терминов называют «апостасийным», то есть временем массового отступления от Бога, есть святые, — раз Господь еще милует нас и народ русский еще не стерт с лица земли. Только, как и во все времена, мы не умеем распознавать святых. Они, может быть живут рядом с нами, а мы их не видим. Более того, осуждаем их, не понимаем их поступков, слов и образа жизни в целом. Потому что мы — сухие ветви, мы живем во времена духовной сухости. А святые — живые, зеленеющие ветви, у них другое устроение. Или, как на все времена сказал апостол Павел: человек душевный, а тем более плотской, не может понять духовного человека.

Дух дышит, где хочет — потому проявления святых бывают необычны, неожиданы. Мы ждем привычных форм. Мы ждем того, про что читали в книжках. Мы усвоили, как должен вести себя преподобный, как должен вести себя исповедник, святитель и все другие чины святых. Мы очень хорошо усвоили как и что должен говорить святой. Мы видим его на пьедестале и нам никак не увидеть его рядом с нами, за общей трапезой, в путешествии, и, даже в храме на молитве. Потому что мы умствуем, а святые живут. Хотя при этом они могут быть и очень учеными людьми.

Господь милостив — Он указал нам на явное проявление святости среди наших современников. Чтобы мы задумались — какие они святые наших дней.

Расскажу о собственном опыте. Я знала лично убиенных оптинских иноков. И, как почти все, общавшиеся с ними, не видела в них святости. Более того, один из них — Трофим — казался мне слишком уж общительным для монаха и слишком жизнерадостным. Помню, как однажды я приехала в монастырь, выхожу из машины с тяжелыми сумками, а он мимо идет: «Давайте, я вам донесу». — «Нет, спасибо». А про себя думаю: «Он монах, зачем такое стремление к другому человеку?» Потом оказалось, что он всем так кидается помогать и всегда старается подбодрить человека. Но и это казалось не свойственным для монаха. Ведь как мы себе представляем — монах должен быть самоуглубленным, сосредоточенным. Глаза в землю, тихая поступь (а Трофим «летал») и всегда молчит, только молится.

А вот брат Ферапонт внешне как раз был таким. И это тоже не устраивало: «Что он такой гордый? Его спрашиваешь, а он не отвечает. Или скажет «да» или «нет» — и все».

Отец Василий тоже дары всегда скрывал. Люди тоже видели только внешнее, удивлялись его богатырскому сложению, дару проповедничества, необычной биографии.

И только, когда после смерти братьев, стали собираться воспоминания о них — свидетельства современников, то из всей этой мозаики составилась явная картина святости. Каждый из них служил Богу, жил ради Бога, и умер, как свидетель Христовой истины.

Братья оптинские еще не прославлены Церковью, не канонизированы. Так же как и новый мученик Христов — Евгений Родионов. Мы даже не можем по-настоящему осознать какой это нам дар от Бога — новые святые, почитаемые народом, наши современники. Живы друзья и близкие оптинских мучеников. Жива мать Евгения, она о нем может рассказать, живы его одноклассники и соседи.

Еще один не прославленный, но Богом засвидетельствованный мученик — брат Иосиф Муньос или монах Амвросий. При жизни он сам был заслонен тем подвигом, который совершал: он был служителем Божией Матери, иконы ее мироточивой Иверской. И вот, опять-таки после кончины его мы узнаем, что не случайно именно его — чистого телом и душой, девственника избрала Божия Матерь на это служение. Мы узнаем, что в своей страннической жизни он всегда был и оставался монахом — и молился за сотни сотен людей, с которыми встречался на пути своих странствований.

Отец Серафим Роуз… Изданная не так давно книга «Не от мира сего» являет нам черты святости. И именно того, что такое Господне служение в наши дни. Дар соединения личного подвига и миссионерского проповедничества. Дар обретения единственного нужного для современных людей слова.

Присно поминаемый, народом чтимый митрополит Иоанн Снычев… Мы видели в нем старца, видели ученого историка Церкви, а он вдруг стал гражданским деятелем. Он впервые от лица Церкви заговорил о духовной самобытности России, о необходимости как хранить ее, как сокровище, врученное Богом. Он действительно вышел на «Битву за Россию» — так называлась его первая патриотическая книга. А ведь нельзя сказать, что он был правильно понят своими современниками, что сейчас, даже его сугубые почитатели правильно его понимают. Чаще встречается другое явление — его именем прикрываются…

Это уже особая тема — святой и его ученики. Да, из Житий мы знаем о сонме учеников у наших преподобных отцов, о «золотой цепи святости», когда от духовного отца к чадам переходила «помазание от Духа Святого». Но ведь существует и другое явление — и в последние времена оно, увы, очень распространено: ученики извращают то, чему учил их отец духовный. Все доводят до крайности, и таким образом превращают в полную противоположность. Исторический пример: спор «иосифлян» и нестяжателей. Прпп. Иосиф Волоцкий и Нил Сорский жили в одно время, шли к святости совершенно различными путями, но понимали, что каждый идет к Богу. Ученики же образ подвижничества каждого из них решили возвести в абсолют — так начался спор: нужно ли монахам участвовать в жизни общества и спасительно влиять (этим свои участием) на исторические процесс или подвижник должен только молиться за людей — и тем самым тоже менять ход истории? Спор этот длится веками. А между тем сами преподобные Иосиф и Нил не спорили друг с другом — они знали, что Господь доверил им разное служение.

Мы не понимаем святость, не видим святости и потому, что мы плотяны и потому, что все измеряем своей меркой. А святой человек для того чтобы пробудить нас от духовной спячки, может намеренно нас шокировать, может привести в замешательство. В наше время святость неизбежно растворена юродством. И именно юродство больше всего может потрясти современных людей. Особенно молодых. Однажды в монастыре я случайно услышала разговор «тинэйджеров» о Христе. «Какой же Он Бог, раз дал Себя распять?» — «А, представляешь, ОН все заранее знал». — «Заранее знал и не убежал и ничего не сделал, чтобы с Ним такого не было?» Вот это юродство, неподвластность законам мира сего и может более всего потрясти молодых. А наше занудство, наше занудное представление даже о том, что такое духовная свобода, которую дает святость, может только отвратить.

Потому и думаешь иногда: эти ребята, которых мы называем «мытарями и грешниками» (и, увы, многие из них действительно в юном возрасте уже вкусили такую бездну разврата, о которой и говорить не хочется) может быть, смогут услышать слово нового святого лучше, чем мы — благочестивые прихожане. Может быть, именно они смогут увидеть святость там, где мы увидим только отступление от общепринятых норм и правил…

БАБУШКИ В ПЛАТОЧКАХ

Щемит сердце при взгляде на последних «бабушек в платочках», плачет сердце, когда узнаешь скорбные повести их жизни, — и прошедшей и нынешней.

Как прекрасно сказал об этом ярославский священник Александр Шантаев в своей книге «Асина память»: «Можно вполне реально всмотреться в каждую старуху, как в икону, в таинственную «Монну Лизу» сельского православия, как в море безбрежное. И вполне возможно увидеть за каждой эту высь, это море и небо с мерцающими созвездиями. И это будет правильно, по-христиански — это будет по заветам наших нравственных апостолов. Но вопрос остается на месте — при чем здесь Церковь? Что она? Где ее место здесь, то, о котором говорится в Писаниях?
Если окинуть мысленным взором всю Россию за чертой Москвы, — сотни, тысячи церквей, и каждая со своим десятком верных старух, гуртом более или менее дряхлых бабок. И за каждой бабкой — куст ее больного рода, чем позднее побеги, тем беднее и истощеннее. И из этих клубней в навозных грядках — разумею из бабок, — тянется к небу уродливыми чахлыми побегами вся Русь, полная незрелых кислых плодов, пустых орехов, червивых яблок. Но и в этих червивых яблоках есть свои свежие семечки, — как один восьмилетний мальчик, до благоговения изумивший меня сердечной простотой своей исповеди. Сейчас, к сентябрю, бабки по обычаю гонят своих внуков и правнуков в церковь причаститься и благословиться на учебу, чтобы отъехать до следующего лета в ближайшие и дальние города и веси…
Может, эти заскорузлые бабки, старые корни, принесут еще Богу свой плод во времени, в истории сам-десять, сам-шестьдесят? И тогда выяснится, что наши пустующие церкви были в эту эпоху вроде полей под паром, обильно унавоженных страданием, терпением, непротивлением злу, сохраняющих до поры, под спудом клубни прорастающих потомством бабок?»

В каждом сельском приходе были или есть свои старожилы, — «старейшины сел» и среди них те, что мирским чином крестили и отпевали своих односельчан в годы, когда были закрыты храмы. Автору этих строк приходилось общаться с такими бабушками, и всегда поражало одно: Какие прекрасные лица! Вернее, лица, уже при жизни, преображенные в лики. И какие трагические судьбы! Одиночество, издевательства родных и близких, бездомные скитания, многолетние голод, холод, болезни. И при этом — несгибаемая вера, верность Церкви.

Все, из встреченных мною, бабушек-крестилок уже ушли в вечность, а одна из них — 94 летняя Мария Васильевна Стрелкова еще жива. О ее жизни я и хочу рассказать поподробнее.

Родилась баба Маня в старинном селе на берегу Волхова. Там вышла замуж и родила троих детей. Была ревностной прихожанкой местного храма, а теперь с плачем рассказывает, как видела мучения священников, закопанных живьем неподалеку от храма.

Во время войны Марье Васильевне воистину пришлось пройти по кругам ада, ей трудно было об этом воспоминать, когда я ее попросила: младшая дочка умерла в окопе, где они жили несколько месяцев, потом скончалась мама, потом с малыми детьми пришлось пробираться по оккупированной немцами территории к своим, — и здесь на пути она видела столько ужасов, — убитых, замученных людей, брошенных без погребения, испытала страшный холод и голод. А потом ехала на поезде в далекий Челябинск, и по пути подобрала мальчика, — мама его скончалась прямо в вагоне, и ее выгрузили на безвестной станции, а мальчик остался один.

Потом были годы «лошадиного труда», — до бездыханности. Муж с фронта не вернулся, детей нужно было поднимать одной. И вот в это трудное послевоенное время начался «крестильный подвиг» Марьи Васильевны, — к ней шли жители поселка Сиверский и близ лежащих деревень, зная, что она «церковница» и поможет не оставить детей и внуков нехристями; крестила она и взрослых людей — пред смертью, которые, оказывается не были крещены в детстве. «А теперь я всех пережила», — плачет баба Маня, — «я так хочу к своей Ксеньюшке». Дело в том, что родилась бабушка в день памяти великой святой Ксении блаженной, и потому особо ее почитает. Блаженная не раз являлась ей во сне с утешением. Бабушка передала нам на молитвенное благословение тетрадочку, в которой ее рукой много десятилетий назад была переписана «народная молитва» блаженной Ксении. Хочу поделиться ею с читателями:

О святая Блаженная мати Ксения, Божия Агница и наша усердная предстательница у Престола Господа! Услыши наши молитвы и воздыхания и поспеши нам на помощь: испроси прощение грехов наших у Господа Человеколюбца! Помоги нам преуспевать в работе, в семье всегда хранить согласие и любовь, детей воспитывать в страхе Божием. Вразуми нас в деле спасения, помоги уклоняться путей нечестивых и настави нас ходить во свете заповедей Божиих! Веруем, яко твоя богоприятная молитва ко Господу исправит наше земное житие к лучшему, и сподобит нас достичь вечного блаженства в небесном Царствии, где купно с тобою и со всеми святыми будем прославлять всечестное имя Пресвятой Троицы во веки веков. Аминь.

В этой же тетрадочке рукою бабы Мани полностью переписан Апокалипсис — Откровение Апостола Иоанна Богослова, рассказ о чудесном Покрове Божией Матери над Россией в 1941—1945 годах, а также «Молитва от антихриста», составленная прп. Нектарием Оптинским. Содержание тетрадочки — свидетельство сокровенной духовной жизни простой бабушки-крестилки. А через нее и сотен, тысяч таких же простых верующих бабушек, которые по словам преподобного Серафима Саровского были теми «платочками», что спасли и спасают Россию.

Закончить свой рассказ о бабе Мане хочу еще одной цитатой из книги отца Александра Шантаева, — в ней он создал настоящий реквием по «Руси уходящей». Ведь именно теперь, а не в революционные годы, не в годы коллективизации, а в наши дни окончательно покидает русскую землю былая простота, открытость, почвенная укорененность, семейный, родовой уклад жизни. Те страницы книги, где ее автор от описания будничных перипетий переходит к осмыслению своей священнической жизни на селе, — он становится поэтом: «…их руки сухие и набрякшие, с натертой зашершавленной мягкостью, пробитой глубокими бороздами складок, буграми старых мозолей. Событие (соборование — Л.И.), происходя обычным порядком, вдруг необъятно распахнулось. Подались тяжелые крепостные двери сиюминутности, что так цепко держат ум и душу в тварной тесноте, внезапно открылась перспектива, не утекающая за горизонт, а наоборот, все более расширяющаяся и торжественно открывающая истинную правду Божию. — Вся Русь раскрылась подобно антиминсу в этом таинстве соборования. И вот, тяжелые человеческие руки разогнулись, как судные книги, открывая полные жмени прожитой жизни, дали перелопаченной земли, отлакированные до блеска черенки лопат и вил, горы переворошенных хлебов и трав, перемешанного теста, уложенных до горизонта мешков с картофелем, штабеля перестиранных одежд, нескольких поколений младенцев, от своих первенцев до нынешних правнуков…»